Ваши дети – не ваши дети - Павел Эрзяйкин

Запретное становится навязчивой идей, когда идет воспитание через наказание. Человек не может пройти точку, за которой страх, уходит, возвращается к ней, снова не может пройти… Так появляются маньяки. Мы создаем их сами, из самых добрых побуждений, потому что начинаем придумывать судьбу ребенку. Вот, он слишком рано проявляет интерес к девочкам, а вдруг он станет к ним приставать, и с меня спросят: «Как же ты допустила такое? Ты же мать!»

В любой драме два актера. Например, ребенок тащит деньги из родительского кошелька. Искушать кого-то, между прочим, тоже грех. Мы оставили наживку, человек клюнул, а мы его потом за это судим. Не хочешь, чтобы брали деньги, – клади туда, где их никто не найдет. Не хочешь, чтобы собака порвала куртку, – повесь ее в шкаф, который она не сможет открыть. То, что ребенок думает, будто можно взять деньги без спроса и потратить на жвачку, говорит о том, что ты не донес до него понимание ценности денег. Тут нужно не в угол ставить, а просто объяснить последствия: ты истратил деньги, а зарплата будет только через неделю, и семье нужно как-то теперь жить. У меня на Алтае была ситуация, когда два парня остались дежурными по лагерю, но ни один из них не умел готовить. Они стали варить кашу, на три четверти засыпали котелок рисом и на четверть залили водой. В результате пришлось выкинуть семь рисовых завтраков, и вскоре у нас начались проблемы с продуктами. Была возможность дополнительно их заказать, но я не стал. Когда последствия нашей глупости кто-то сглаживает, до нас не доходит, мы продолжаем делать то же самое, так как знаем: нас спасут, не бросят, пожалеют.

Наказание за плохую учебу тоже ничего не меняет. Если ругать за каждую двойку и наказывать, ребенок идет в школу в полной уверенности, что уже отмучился за свою двойку, искупил ее вчерашней сценой с родителями. Он идет в школу не для того, чтобы исправлять оценку – он уже давно забыл про нее. Многие из нас помнят, как через какое-то время уже начинали ждать наказания как избавления от чувства ответственности. Потому что только в первый раз наказание воспринимается как что-то обидное, болезненное, а потом уже идет привыкание, и потому физическое наказание очень быстро перестает работать. Ребенок готов пострадать в углу или вытерпеть шлепок, потому что это наказание дает ему ощущение, что таким образом его проступок списался. Он даже готов довести маму до того, что она разобьет ему лицо, потому что знает: после этого мама начнет плакать, жалеть об этом, извиняться, даже покупать подарки.

Помню, как мой отец поступил со мной, когда я учился на двойки в четвертом классе. Четыре года моей учебы он вообще школы не касался – всем занималась мама. И когда она меня наказывала за плохие отметки, приговаривала: «Я-то ладно, а вот если отец узнает!» И однажды она ему устроила сцену – ты в школе не бываешь, воспитанием не занимаешься. Утро, воскресенье, отец говорит: «Павел, принеси дневник». И в его голосе не было угрозы, но что-то такое я в нем услышал, что было уже невозможно сказать, мол, я его в школе забыл. Мое смятение было так велико, что меня просто колотило от ужаса. Наблюдая, как он одну за другой переворачивает страницы дневника, я на каждую двойку и замечание придумывал оправдания, но отец меня ни о чем не спрашивал. Я уже думал: «Что за муки, скорее бы уже наказали и отпустили». Но отец молча перелистывал дневник, и это продолжалось бесконечно долго. Затем он протянул мне его, но, когда я взял, не отпустил, и получилось, что мы оба держимся за дневник с двух сторон. Он спросил меня: «Ты в каком классе учишься?» – «В четвертом». – «А задачник по математике для какого класса?» – «Для четвертого». – «Ты что, дурак?» – спросил он меня с болью за меня. И я почувствовал, что он меня любит и ему обидно за то, что я не справляюсь, за то, что неспособен потянуть среднюю школьную нагрузку. Когда мама меня ругала, она всегда говорила мне «в голову». А слова отца попали в самое сердце. Я словно очнулся, проснулся и подумал: «И правда, что это я делаю? Ничего сложного ведь в этой математике нет».

Понаблюдайте за животными – в природе нет наказаний, только обратная связь. Я считаю, что мы вообще не имеем никакого права кого-то наказывать. Не являясь создателями этого мира, мы не имеем права судить, и во многих религиях говорится об этом: «Не судите и не судимы будете». Но мы судим, потому что в наших головах уже нет ничего, кроме «мертвых» схем о том, как все должно быть правильно. И «живые» дети в эти схемы не укладываются – они всегда за рамками каких бы то ни было схем. Дети – «будильники» для родителей. Но никто не любит будильники, и мы наказываем детей за то, что те нас «будят», мешают нам «спать», тормошат, заставляют участвовать в каждом моменте жизни, быть участниками жизни, быть включенными в жизнь, отвлекая нас от наших бесконечных монологов в голове, от наших проблем, которые стали смыслом нашей жизни и оправданием ее никчемности. Если первое, что приходит на ум, когда ребенок делает что-то неожиданное, – наказать его, сходите к психотерапевту. Примите, что ваша реакция не имеет отношения к ребенку, просто весь мир вас раздражает, а для выражения своей неудовлетворенности вы избрали собственного ребенка. Это отчаяние. Вы окончательно запутались, и нужно разобраться в своей жизни, понять, для чего вы существуете, зачем вы «мама». Когда будет ясность, вы станете адекватной и уместной, независимо от того, как ведет себя ребенок.

Вопросы

Во время школьного похода мой сын и его друг – четырнадцатилетние балбесы – взрывали петарды. На следующий день директор школы вызвал к себе родителей. Все серьезно, вплоть до исключения из школы. Я сыну сказала: «Будешь кидать петарды – будут конфликты». А он говорит, мол, ничего страшного.

Не надо ничего запрещать, не надо говорить, что делать. Просто заставьте ребенка задуматься над последствиями, которые имеют его поступки – так вырастают дети, которые умеют пользоваться своими собственными мозгами. Правила – вещь очень относительная. Люди, которые верят в абсолютное, – погибают. Один наслушался, что повеситься – это правильно. Пошел и повесился. Ребенку нужно донести, что он живет в мире, где очень много мнений: маме нравится, а соседям – нет, учителю нравится, а друзьям – нет. «Создай условия, где тебе комфортно» – так мы поддерживаем в ребенке вектор мудрости. Учительница жалуется, спрашиваем: «За что она так на тебя?» – «Вот за то и то». – «Зачем тебе это надо? Сделай так, чтобы она не жаловалась».

Я ему и говорю: «Думай, прежде чем делать».

Первое, что хочется ему делать, – это не думать. Когда тебя заставляют – ты не делаешь. Мы устроены по третьему закону Ньютона: сила действия равна силе противодействия.

Я накажу, а потом мучаюсь чувством вины, меня беспокоит сожаление о том, что я сделала. Стоит ли сдерживать свой гнев, когда хочется наказать ребенка за что-то?

Чувство вины говорит о том, что вы превышаете меру – ваши наказания неадекватны проступку ребенка. Это присутствует в нашей жизни, когда она неудачна, а ребенок – единственный способ отомстить миру. Например, на работе вами пользуются, платят маленькую зарплату, в магазине обсчитывают, в транспорте наступают на ноги, но вы молчите, играете в «хорошую», а тут ребенок – и все, что вы не выразили на работе, в магазине, в транспорте, сливаете на него. Сначала нас несет, потом мы видим, что были неадекватны, и приходит чувство вины.

Я всегда, когда дочь что-то портила или ломала, говорила: «Ничего страшного, все легко исправить». И мы с ней вместе отмывали ее игрушки, перекрашивали поцарапанные ею двери и прочее. Я считала, что так она будет осознавать свою ответственность за испорченные вещи, но в то же время не будет панически бояться что-то испортить. Однажды она позвала в гости девочек, они стали мерить ее костюм и порвали. И дочка говорит: «Ничего страшного, мама меня все рано никогда не наказывает». У меня внутри что-то взорвалось, и произошла сцена, после которой наши отношения дали трещину. Я ее наказала – и доверие между нами исчезло.

Значит, вы притворялись, копили недовольство и долго играли в «хорошую», и ваша сдержанность была той атомной бомбой, которая однажды взорвалась. И ваша реакция, конечно, была неадекватной по сравнению с порчей той вещи, которая была порвана. Доверия между вами никогда и не было, а было взаимное притворство. Доверие – больше чем платье. Это жизнь. Когда мы меняем доверие на тряпку, мы перечеркиваем все, что было до этого, все наши старания. Не будьте хорошими, будьте честными, проявляйтесь сразу, непосредственно, тогда ваша реакция будь уместной и адекватной. Если вы играете в «хорошую маму», то ребенок дезориентируется, он не понимает, когда вам больно, плохо, обидно. Он действует наивно и искренне, он строит планы на вас, исходя из того обмана, который вы создали. Поэтому своим поведением вы не воспитали в ребенке никакой ответственности за сохранность вещей. Вы лишь научили дочь оправдываться за испорченные вещи. Вы были неискренни, вы играли в добрую, хорошую, прекрасную маму и руководствовались всеми благородными побуждениями. Но все гадости делают именно из этих побуждений. Мы калечим, только желая лучшего, но надежда на лучшее не дает контакт здесь и сейчас. Настоящий контакт – когда я в настоящий момент взаимодействую с ребенком, прикасаюсь и вижу, что происходит. Реакция не бывает хорошей и плохой. Она может быть уместной или нет. Если мне больно и обидно за то, что ты порвала платье, то я не прячу это, я так и говорю: «Знаешь, мне больно и обидно. Я не обвиняю тебя, ты, наверное, не специально, но мне больно». А если мне наплевать на порванное платье, то я так и говорю, а не изображаю расстройство, чтобы научить ребенка ответственности.