Муж-озеро (СИ) - Андрианова Ирина Александровна "iandri"

Игорек, притиснутый к стенке шатра, недовольно охал, но засыпал – тяжелый день брал свое. Ион тоже лежал на боку, не зная, как расположить в условиях отсутствия места свое самое широкое сечение – плечи.

- Танюш, - шепотом позвал он, думая, что она спит.

- Да-да? – поспешно отозвалась она.

- А можно я руку под тебя положу? Чесслово, я приставать не стану, хе-хе. Просто хочется на спину лечь. Ты тоже, я смотрю, на жердочке висишь. Давай-ка вот так…

Танюша уже даже не благодарила Бога: она затаила и дыхание, и мысль, боясь спугнуть свое счастье. Ион выпростал из спальника руку, просунул под голову Танюше, а потом свободной рукой помог ей поудобнее расположиться на своем локте. Участвовать в подобной необязывающей походной близости, продиктованной теснотой, Танюше было не впервой; мужчины обычно фиксировали ее вежливыми шутками, а затем засыпали, чтобы никогда более не вспомнить. Но Танюша помнила долго, и долго не могла уснуть на чужой руке, которая в этот момент была символом всех в мире мужских рук, прекрасных и недосягаемых. Но сейчас все было по-другому. Хотя бы потому, что это было сейчас. И потом, что это был Ион. Танюша, наконец, решилась поднять глаза повыше и пошире вздохнуть. В поле зрения в сумраке попадала шея Иона и острый подбородок. Ниже шеи угадывался полурасстегнутый ворот флисовой кофты. Еще ниже – край тонкого спальника и вторая рука. От шеи пахло табаком, потом и сажей. Танюша жадно вдыхала этот волшебный запах. Она знала, как и знала много раз до этого, что Ион и близко не чувствует того же, что она; скорее всего, измученный дневными трудами, он заснет через пару минут, если еще не спит. Но ведь главное – это то, что чувствует она. Ведь это человек – мера всех вещей, правда? Если она вообразит, что лежит на плече у своего мужа, то в данном конкретном участке пространства-времени оно так и будет. Неважно, что этот участок потом исчезнет без следа и никто, кроме Танюши, не узнает ее тайны. Главное, что все это есть сейчас, и уже никто это у нее никогда не отберет.

- Гм, тебе там не тесно? – раздался шепот у самого ее уха.

Оказывается, он не спит! Танюша сразу испуганно сжалась.

- Нет-нет, что ты. Мне хорошо.

- А то боюсь, ты как-то неудобно лежишь. Ты не стесняйся, прям наваливайся на меня. Вот так, давай. А то пришел такой Ион неучтенный, и всех раздавил. Нехорошо, хе-хе.

Танюше страшно хотелось еще услышать его шепот в ухе, и она не выдержала, чтобы не продолжить разговор.

- А тебе не холодно? У тебя такой тонкий спальник. И ты даже не переодевался. Как был, в сыром залез…

- Да ты что? Меня ж со всех сторон греют. Ты да Серега. – Он опять говорил ласково, как с маленьким ребенком.

- А у меня вот три флиски одеты, две пары теплых носков и двое штанов, - прошептала Танюша.

Она думала насмешить Иона своей непомерной холодобоязнью и тем самым сделать скрытый комплимент его аскетизму. Но он не заметил ее стараний и отреагировал очень серьезно, как любящие родители реагируют на потребности своего чада.

- Все правильно. Ты же девушка. У девушек теплообмен по-другому устроен.

Как именно он устроен, из этого не было понятно. Ясно было лишь то, что Ион уважает право женщины на любое укутывание, даже абсурдное.

- Если тебе холодно, я могу тебя еще своим спальником прикрыть.

Танюше не было холодно. Ей было чудесно. Но она ни за что не стала бы мешать Иону в его замечательном проекте. Он слегка пошевелился, расстегнул до пояса свой спальник (точнее, тряпочку с жалким синтепоновым подбоем) и прикрыл его краем толстый кокон Танюши. Рука его осталась на танюшином плече, чтобы покров не сползал. Это было совершенно естественно, и не таило в себе никакого эротического смысла, кроме желания помочь. И сам Ион, ласковое солнышко, что светило всему миру, наверняка не уловил в этом движении никакого двусмысленного подтекста, думала Танюша. Однако она теперь и вовсе не смела шелохнуться, чтобы не показать, что ей неудобно и что она желала бы, чтобы рука Иона ушла с ее плеча. О нет, рука, умоляю, останься!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Разговор иссяк, а ей так хотелось услышать от него еще чего-нибудь! Сказать «спокойной ночи»? Это хорошая мысль, но она получит аналогичный ответ, и после этого продолжать будет уже неуместно. Что ж придумать?

- Спасибо тебе, что ты меня сегодня вытащил. Без тебя я бы замерзла.

Это уже был намек на сказочные взаимоотношения, когда герой, спасший героиню, непременно на ней женится. Танюша спохватилась слишком поздно. Горячей волной нахлынул стыд, и кожа покрылась потом.

- Ничё-ничё, обращайтесь, если надо! – нарочито небрежно ответствовал Ион. – Ну, спокойной ночи.

Он первый закончил разговор; это кольнуло Танюшу. Однако следом он как бы невзначай сильнее обхватил рукой ее плечо. Она поддалась и оказалась еще на пару сантиметров ближе к нему. Теперь шея Иона была почти у самого ее носа, а небритый подбородок шуршал о ее шапку. Простодушие его последней фразы было деланным, поняла она. Он не может не чувствовать двусмысленность. Он совсем не прост. У костра он цитировал французского философа Бодрийяра. А еще, помнится, читал стихи какого-то неизвестного символиста. Или нет, это Петя начал читать, но забыл продолжение, и Ион с готовностью пришел на помощь, не переставая махать топором… Нет, он очень непрост, хоть и силится изобразить обратное. А значит, он все знает, все понимает. Возможно, сейчас он даже читает мысли Танюши, как по книге. Ее мелкие, эгоистичные мыслишки. (Ох, только бы не это!) И, тем не менее, он выбрал щель именно рядом с ней, хотя народ сдвигался в другую сторону, освобождая место справа от Сереги. И он прикрыл ее своим спальником, и сейчас крепко прижимает к себе, окутывая своим теплом и своим волшебным запахом. А это значит, это значит…

Танюша думала, что проведет всю ночь, конфузливо сжавшись в одном положении и боясь пошевелиться. Но то ли неподвижность сама собой усыпила ее, то ли это сделал Ион, но вскоре она незаметно погрузилась в океан вечности, что омывает крошечные островки наших дней.

Глава 4. Куча

- Танюха, ты, что ль? Не узнала. Богатая будешь!

Невысокая коренастая тетка резво поднялась с бревна и сделала шаг навстречу. Говорила она громким, грубоватым, уверенным голосом, не допускающим мысли, что кто-то может быть не рад его услышать.

- А я издали смотрю: ты – не ты? Костик говорит – Татьяна. Смотрю – точно. Да садись, чего стоишь!

Вблизи тетка оказалась обладательницей огромных, хотя вовсе не красивших ее еврейских глаз и торчащих вперед заячьих зубов, отчего ее верхняя губа с заметно прибивавшимися усиками все время была приподнята. Это было, вобщем-то, кстати, потому что руководительница туристического кружка подросткового клуба «Луч» Эмма Георгиевна обычно говорила беспрерывно, и закрывать рот ей не требовалось. Костик, помощник руководительницы на полставки (и, как можно было предположить, ее гражданский супруг), напротив, говорил мало. Не факт, что озвученную фразу про Татьяну он действительно произнес. Глядя на него, становилось ясно, что ему глубоко наплевать и на многие куда более значимые вещи, а потому ожидать от него внимания к столь постороннему предмету точно не приходилось. Это был сухонький, седенький и очень крепкий мужичок лет пятидесяти, с неподвижным лицом и флегматичным взглядом серых глаз. Такие никогда не бывают в молодости первыми красавцами и спортсменами, но, когда их более удачливые ровесники обрастают детьми, внуками, брюшками и болезнями, они продолжают как ни в чем не бывало бегать ветеранские марафоны и кататься зимой на лыжах – всегда с одинаковой скоростью, не быстрее и не медленнее, и так до самой смерти. Если допустить, что все болезни происходят от нервов, то они Константину Федоровичу (впрочем, все звали его просто Костик) точно не грозили, потому что его не волновало в жизни абсолютно ничего, кроме сохранности его любимой зимней лыжни и летних беговых маршрутов, а также вопроса о том, что будет на завтрак, обед и ужин. С такими здоровыми потребностями Костик рисковал прожить не менее, чем сто лет. Со стороны могло показать странным, что он выдерживал энергичный темперамент Эммы Георгиевны. Но всякий более-менее посвященный в их семейные тайны понимал, что он вообще не видел и не слышал ее, за исключением моментов, перечисленных выше.