Не верь никому - Френч Джиллиан

Перл, трепеща, запустила видео снова. Дверь пытались вынести с очевидной яростью; девушка ощущала страх Кэссиди в собственной глотке, горький, едкий. Перл открыла Google, нашла номер полицейского управления Тенни-Харбор и застыла.

Не сейчас. Этого недостаточно. Нет ни лица, ни имени злоумышленника. И ни малейшего намека на причастность Тристана Гаррисона.

Перл села, обняла согнутые колени и прислушалась к музыке ветра за окном. Потом снова посмотрела видео. Ей не хотелось оставлять в одиночестве перепуганную девушку, застрявшую в туалете на яхте в такой ужасный момент. Кэссиди Гаррисон тянулась к ней в течение почти целого года и нашла ее, Перл, ждущую по другую сторону экрана.

Оказавшись вне радаров Риза, Перл стала невидимкой.

Она могла с тем же успехом быть девушкой, которая ухаживает за бассейном, или СПА-стилистом — периферийным персонажем, который не имеет отношения к разгорающимся в ресторане страстям. Риз был ее лучшим другом, без него она снова сделалась отщепенкой, даже более чем когда-либо. Прошло всего три часа с начала воскресной смены, но его гнев, нежелание смотреть на нее напоминали стену, в которую она напрасно стучала.

Риз обслуживал Мими и ее компанию; как всегда, то и дело раздавались взрывы смеха, обе стороны шутливо заигрывали друг с другом, — словом, Риз был само обаяние. Перл пристально посмотрела на него, пытаясь поймать его взгляд и ненавидя себя за переживания по этому поводу. На самом деле он вел себя как засранец, относясь к ней, словно к глупому влюбленному подростку: а то она без него не в курсе, на что способны богатенькие парни на отдыхе. Девушка никому не могла рассказать о видео Кэссиди Гаррисон, кроме Риза, — но не собиралась первая начинать разговор.

— Перл, — окликнула ее хостес, — тебе звонят.

— Сюда?

— В фойе. Иди, я присмотрю за твоими столиками.

Ей еще никогда не звонили в клуб. Меривезер ждала у стола администратора, отпустив хостес от телефона, и, недовольно сжав губы, наблюдала, как приближается Перл.

— Ты же прекрасно знаешь, — она не отдавала трубку, — сотрудники не имеют права разговаривать по этому телефону, если только дело не срочное.

— Я никому не давала номера и понятия не имею, кто звонит.

— Хм. — После долгого размышления Меривезер позволила ей взять трубку, но так, что девушке пришлось тянуться за ней.

— Перл? — Напряженный, слишком знакомый голос. Мама. — Наконец-то. Меня бесконечно переключали с одного номера на другой.

— Что случилось? — Перл повернулась к Меривезер спиной. — Почему ты просто не позвонила на мобильный?

— А ты как думаешь? Знала, что ты все равно не ответишь.

Поздно было лгать по поводу пропущенных голосовых сообщений; в этом месяце Перл проигнорировала три из них. Она попала в ловушку. По фойе сотрудники несли в сторону банкетного зала картонные коробки и стремянку — вовсю шла подготовка к пятничному балу и аукциону.

— Слушай, я на работе. Перезвоню тебе в перерыв.

— Правда перезвонишь?

— Честное слово. — Перл буквально ощущала, как глаза Меривезер сверлят ей затылок. — Через час.

За углом главного здания клуба ютился деревянный столик, спрятанный от глаз низкими ветками дуба; там обслуживающий персонал мог пообедать, не нарушая пейзажа. Перл села на скамью, положив ногу на ногу, и услышала два длинных гудка, потом мать взяла трубку.

— Как дела? — Теперь, когда она достучалась до дочери, голос ее стал осторожным, нерешительным.

— Хорошо.

— Я больше не могу застать тебя онлайн.

— Я редко выхожу в Сеть.

Вздох.

— Могу я спросить, как поживает папа?

Перл ненавидела, когда она так называла отца, словно они все еще были семьей, словно мать не жила своей жизнью в Киттери с бойфрендом — Скоттом-как-его-там; хоть он и выглядел совершенно безобидным, Перл не имела никакого желания знакомиться с ним ближе.

— Он в порядке. У нас все хорошо.

— О, Перл. — Долгая пауза в ожидании, что собеседница заполнит ее. — Он просит тебя ничего мне не рассказывать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нет. С чего бы?

Отцу не надо было ничего ей говорить — это разумелось само собой. Такая негласная договоренность установилась между ними еще с тех пор, когда Перл была ребенком и дочь с отцом оба знали: любая неосторожность может привести их в суд для пересмотра решения об опеке. Со времени же убийства Гаррисонов Перл и отец ясно осознавали необходимость ни о чем не рассказывать матери. Молчать о том, что в кухонном шкафу лежат только спагетти, а в холодильнике стоят лишь три бутылки пива. Не распространяться о том, что они запаздывают с выплатой ипотеки и дом осаждают кредиторы. Держать язык за зубами.

— Он пьет?

На это Перл вообще не ответила.

— Милая… Я знаю, что ему пришлось многое пережить. Я просто хочу быть в курсе. А вы мне ничего не говорите. У твоего отца теперь даже телефона нет. — В тишине напряжение росло. — Вы оба меня отталкиваете. Вы вдвоем против всего мира, а остальные в ваш клуб не допускаются, да? И как, по-твоему, я должна себя чувствовать?

Перл хотелось закричать: «А чья это вина? — чтобы мать отбросило от телефона силой слов. — Кто виноват, что ты ушла? Кто заставлял тебя переезжать на другой конец штата? Кто?» Но обида была застарелой, и вспышка негодования быстро угасла, как всегда после разговора с матерью оставив Перл с желанием свернуться клубком, накрыть голову подушкой и отгородиться от мира.

— Я не знаю, что тебе сказать. У нас все хорошо.

— Что именно хорошо? — Тон матери снова стал заботливым. — Послушай меня, пожалуйста. У твоего отца проблема. Мы прожили с ним пятнадцать лет, Перл, и я отлично знаю, каково это — быть рядом с человеком, надеясь, что он изменится…

— Мне надо идти.

— Нет, не надо.

— Меня зовут. Мне действительно пора. Я тебе перезвоню, ладно? Честно. — И Перл нажала «отбой». Она еще сидела, держа телефон в ладони и зажмурившись, когда аппарат снова завибрировал. Мама хотела сказать последнее слово. Девушка выключила мобильник, размышляя, не выбросить ли его по пути в мусорный бак, но в конце концов положила его в карман и вернулась к работе.

В секции Риза, как обычно, царило оживление. Он вечно веселил клиентов. Как, черт возьми, он мог вести себя так спокойно, когда она словно ходила с ножом в спине? Перл подумала, что можно подкараулить друга на кухне, зажать в угол, как на днях он поступил с Индиго, и заставить выслушать ее.

Они встретились глазами — мгновенное магнетическое притяжение, — но Риз не задержал свой взгляд и снова занялся клиентами: советовал им попробовать те или иные блюда, разливал вино, — и при этом находил время одарить Индиго медленной улыбкой каждый раз, когда та проходила мимо.

Перл быстро прошмыгнула в свою секцию, слишком резко придвинула стул к столу и попыталась подстроиться под его ритм. Может, у нее и не получится угнаться за ним, но зато она сумеет обдать его таким же холодом. Они двигались синхронно, как фигурки на декоративном катке: скользили, крутились и, встречаясь, шарахались друг от друга.

После ужина Перл уехала с отцом в Норт-Бич. Разговаривать было не обязательно. Она понимала, как он чувствует себя после ночи в «Таверне». Они пережили довольно много потерянных выходных, когда он не обременял дочь извинениями. В последнюю неделю отец ограничил себя двумя бутылками пива за вечер, и Перл притворялась, что не замечает его нервозности и раздражительности. Для нее стало бы даже облегчением, если бы он сдался и выпил третью, четвертую бутылку.

Но сегодня они отправились в Норт-Бич, чтобы погулять по берегу, и в этом ритуале были покой и безвременность. Перл словно снова стала десятилетней девочкой, ездившей на переднем сиденье и предвкушавшей, как на обратном пути они завернут за мороженым. А когда они возвращались домой, мама сидела на диване, листала журналы и ждала, когда отец с дочерью покажут ей свои находки. Забавно: порой Перл месяцами не думала о нынешней обездоленности, а потом ничем не примечательное воспоминание вроде этого вдруг всплывало в голове и приносило неожиданное чувство утраты.