Поверь в любовь - Уилсон Кара

Чертова машина лучше понимает вещи, чем он сам! Зачем нужны обвинения в том, что она ведет какую-то игру, когда и дураку ясно, что Мелоди абсолютно искренна? Ради садистского удовольствия причинить боль? Ей или себе? Джеймс успел заметить внезапную горькую усмешку ее милого нежного рта, мучительную боль, превратившую ее глаза в бездонные озера.

Джеймс чертыхнулся и стукнул кулаком по рулевому колесу. Его пронзила острая боль от пальцев до локтя, он содрогнулся и снова выругался, как уличный хулиган.

Джеймс не принадлежал к породе людей, способных пнуть ногой щенка или ударить ребенка. Он не лез из кожи вон, чтобы потрепать нервы у других и радоваться этому. Ему нравилось думать, что, несмотря на происхождение, в душе его есть нечто от благородного рыцаря, прирожденная порядочность. Когда же он стал другим?

Он знал: это произошло в день приезда в Порт-Армстронг, когда он попал в гущу перекрестного огня между различными слоями общества. Будь проклят этот задрипанный городок со всеми его обитателями!

Мелоди поджарила себе новый ломоть хлеба, открыла банку с консервами и поставила ее подогреваться в микроволновую печь, налила в термос горячего шоколада. Поставив все на поднос, она отправилась в гостиную и устроилась на ковре перед горящим камином.

Что-то стукнуло слегка в застекленную дверь балкона. Мелоди подняла глаза. Снова раздался стук, и за дверью появилось лицо Джеймса.

— Привет! — крикнул он и улыбнулся смущенной неуверенной улыбкой, словно опасаясь, что получит в лицо порцию фасоли, которую Мелоди собиралась есть.

У нее не было сил снова испытать фиаско, постигшее ее только что. Легче было впустить его внутрь, выслушать и покончить со всем этим раз и навсегда — если, конечно, у него есть что сказать.

Мелоди открыла дверь и кивком дала понять Джеймсу, что он может войти. Затем она отступила подальше, сложила руки на груди и стала ждать.

— Прошу, извини меня, — сказал он, осторожно потянув ее к камину. — Я жалкий бесчувственный болван, но это только когда я нахожусь близ тебя.

— От этого мне должно быть легче, Джеймс?

— Нет, — согласился он, — но, понимая это, я чувствую себя лучше. Я не нахожу оправданий своему поведению.

Джеймс смотрел на нее, ожидая какого-нибудь ответа. Мелоди искала, что сказать. Она сделала жест в сторону подноса.

— Хочешь фасоли?

Одна щека украсилась ямочкой.

— Конечно.

— Я принесу еще одну тарелку и…

Он задержал ее, поймав конец пояса от халата, когда она проходила мимо.

— Я это сделаю сам, разреши.

Пока он гремел ящиками и дверцами буфетов, Мелоди подложила дров в камин. Возвратившись в гостиную, Джеймс сбросил свитер и опустился рядом с Мелоди на ковер.

— Ты знаешь, из-за тебя я потерял голову, — сказал он, положив себе на тарелку половину фасоли и схватив кусок поджаренного хлеба. — Я вел приятный размеренный образ жизни, пока не появилась ты и не перепутала все.

— Упрек несправедлив, — ответила она не очень убежденным тоном.

— Я понимаю, — размышлял Джеймс, задумчиво жуя хлеб, — что человек лишь до известных пределов хозяин своей судьбы, а интересна жизнь как раз неожиданным. Я хочу сказать, не дай бог, если бы все дни были похожи один на другой.

— Не дай бог, — вторила ему Мелоди, вновь захваченная впечатлением сексуальности от движений его рта, губ.

— Но с другой стороны, только идиот упрямо пытается загнать жизнь в рамки, которые для него никогда не предназначались. Это люди не на своем месте.

Мелоди кивнула:

— Они занимаются не тем…

— Вот именно, не своим делом! Взять, например, тебя или меня. — Джеймс бросил взгляд на Мелоди и поспешил отвести глаза. — Я создаю корабли, что заставляет меня быть больше математиком, чем художником. Хотя я слежу, чтобы линии были красивы, но строю суда, прежде всего учитывая скорость хода и надежность. И ты… — Джеймс запнулся.

— А я коллекционирую старую одежду, — подсказала ему Мелоди, вспомнив намеки Хлои насчет взрослой женщины, забавляющейся переодеваниями и делающей на этом карьеру. — Куда ты клонишь, Джеймс?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он с грохотом поставил тарелку на стол. Его профиль на фоне огня камина тревожил своей красотой.

— Не говоря уж о происхождении и воспитании, мы несовместимы, — изрек он.

Мелоди не знала, что на нее нашло.

— Я знаю, — ответила она, и ее руки скользнули ему под рубашку, чтобы нежно погладить его грудь.

Мелоди захватила его врасплох. Она ощутила, как замерло на миг его сердце, а потом заторопилось нагнать упущенное, сбиваясь с темпа. Она почувствовала жар, внезапно накаливший его кожу, и ответную теплую волну в собственном теле.

Джеймс медленно повернулся и посмотрел на нее. Осторожно заглянул в глаза и на мгновение прикрыл свои. Его пальцы легли на руку Мелоди; ей показалось, что он собирается убрать ее руку со своей груди. Но вместо этого он притянул Мелоди к себе так, что их губы встретились.

Джеймс попытался что-то сказать, но она знала, что, если она позволит ему заговорить, очарование будет разрушено. Важен не завтрашний день, не следующий год, а момент, переживаемый сейчас. Это был голос инстинкта, который не поддавался влиянию таких сил, как разум и логика. Нужно набраться смелости, чтобы прислушаться к требованиям плоти, которая точнее отражала состояние Мелоди, чем ее сознание.

Мелоди обняла Джеймса за шею и запечатала ему рот поцелуем. В этот поцелуй она вложила всю свою страсть, пытаясь сломить его сопротивление, пока не сдали ее нервы.

Мелоди преуспела быстрее, чем могла ожидать. Джеймс стал целовать ее в ответ — без колебаний, без особой нежности, но в страстном порыве. Легко скользя руками по ее телу, Джеймс притягивал ее к себе все сильнее. Комната опрокинулась, и под головой ее оказался плед. Джеймс навис над нею, раздевая ее, касаясь ее, наслаждаясь ее наготой. Мелоди видела, как ее руки расстегивали пуговицу за пуговицей на его рубашке, как они скользнули по его обнаженным плечам, двинулись вниз исследовать его твердый, как ствол дерева, живот.

— Если ты хочешь доказать, что способна лишить меня рассудка, то опыт удался, — упрекнул ее Джеймс, но голос его совершенно не походил на рычание, скорее на мурлыканье. — Но если ты стремишься только к этому… — Рука Джеймса замерла у кружевной ленты, державшей на талии ее трусики. — Остановись сейчас, потому что через минуту будет слишком поздно.

— Если ты сейчас остановишься, — прошептала она, преодолевая комок в горле, — я умру.

Собственные слова не показались ей ни драматичными, ни глупыми. Это был единственный способ сказать ему, что ей необходима его любовь — больше чем дыхание.

Рука Джеймса погладила ее талию, опустилась ниже, освобождая Мелоди от последних покровов. Его губы прошли путь от шеи до налившегося соска груди. Его пальцы, скользнув по бедрам, двинулись по запретной дорожке и нашли то, что искали… Тепло обдало ее пылающим жаром, и Мелоди растворилась в самозабвенном наслаждении.

— Прошу тебя… — шепнула она. Ее еле сдерживаемая, мучительная жажда подействовала заразительно, воспламенила его с такой же силой, какая мучила ее. Остатки одежды полетели в стороны. Массивная золотая серьга в виде кольца запуталась у Мелоди в волосах, и она отбросила ее, словно медяшку.

Мелоди прильнула к нему, наслаждаясь его телом, запахом, вкусом. И когда Джеймс попытался сдержать ее порыв, Мелоди сомкнула ноги у него на талии и бесстыдно пленила его.

Джеймс напрягся, застонал. Ей показалось, что он ругнулся, беспомощно, мягко. Затем подложил под нее обе руки и сделал ее своей полной пленницей. Это было пугающе великолепно, но как молниеносно промелькнули неповторимые мгновения! Мелоди испугалась, что взрыв страстей разнесет их обоих на куски.

Некоторое время спустя Джеймс поднят голову и посмотрел вниз на нее. Его волосы, словно увлажненные росой, свешивались на лоб, концы прядей слегка завивались.

— Все-таки я овладел тобой на полу, — на лице его промелькнула улыбка.