Реванш (ЛП) - Харт Калли

Я влезаю в джинсы, натягиваю чистую футболку с Билли Джоэлом и вылетаю из спальни, перепрыгивая через три ступеньки.

— Папа? Папа! Клянусь Богом…

Я резко останавливаюсь в дверях кухни, пораженная тем, что вижу.

Папа прислонился к столешнице у раковины, скрестив руки на груди, и выглядит немного озадаченным, в то время, как Алекс присел на корточки рядом с кухонным островком, почесывая живот Ниппера. Пасть собаки открыта, язык вывалился наружу, а мой бойфренд потирает пальцами его тонкую шерстку; похоже, проклятый пес улыбается.

— Ух. По-другому и быть не могло.

Алекс поднимает глаза, татуировка в виде виноградной лозы, обернутой вокруг основания его шеи, ясно видна над воротником его простой черной футболки с V-образным вырезом, и он подмигивает мне.

— Доброе утро, Dolcezza. — У него такой глубокий голос.

Он резонирует по всей кухне, отражаясь от кафельного пола, так что я чувствую его скрежет сквозь свои босые ноги. Густые волнистые волосы снова падают ему на лицо и на глаза. Чертовски преступно, что он может заставить меня чувствовать себя такой взволнованной, пригвожденной к месту, за не более чем секунду зрительного контакта. И в присутствии моего отца.

Отлично.

Я смотрю на папу и почти смущаюсь, когда он холодно смотрит на меня. Он знает меня лучше всех. Я уверена, что он может сказать, что я чувствую прямо сейчас, и эта мысль чертовски унизительна.

— Dolcezza? — легкомысленно спрашивает он. — Мой итальянский немного заржавел. Что это значит?

Алекс быстро опускает голову, пряча ухмылку. Он делает вид, что поглощен Ниппером, но я знаю правду. Я вижу только его макушку и мускулы, туго натянутые на спине футболки, но Алессандро Моретти тоже немного смущен.

— А-а-а, это просто ласковый термин, — говорит он моему отцу.

Отцовское смущение усиливается.

— У меня на телефоне есть приложение Google Translate, и я знаю, как им пользоваться, Моретти. Если ты планируешь использовать иностранный язык, чтобы тайно соблазнить мою дочь, подумай еще раз. Я буду знать.

О, черт возьми! Да ладно. Серьезно? Я зажмуриваюсь и со стоном поворачиваю лицо, прислоняясь лбом к дверному косяку.

— Пап, просто... не надо, ладно? Нет.

Алекс встает, засовывая руки в карманы. Он — воплощение самообладания, когда смотрит на моего отца и серьезно говорит:

— Я бы не беспокоился. Ваша дочь тоже ни капли не знает итальянского. Я не смог бы соблазнить ее им, даже если бы попытался.

Мне нужно вернуться в постель. Мне нужно пойти на пробежку. Мне нужно убраться к черту из этого дома. В принципе, мне сейчас нужно быть где угодно, только не здесь. Этого просто не может быть. Не может быть, чтобы мой отец и парень, с которым я определенно занимаюсь сексом, обсуждали мое соблазнение.

— В частности, Dolcezza означает сладость, — продолжает Алекс, ухмыляясь. — Вам действительно не о чем беспокоиться.

— Сладость?

— Сладость, — подтверждает Алекс. Он произносит это слово легко, как будто ничего особенного. Как будто это просто слащавый способ показать свою привязанность ко мне.

Мой отец не знает, что это слово Алекс рычит, пока его голова находится между моих ног, а язык работает над моим клитором. Что это слово Алекс выдыхает, когда облизывает мой сок со своих пальцев после того, как он только что трахнул меня ими и заставил кончить.

— Звучит вполне невинно, — весело объявляет папа, отодвигаясь от раковины. Я почти уверена, что покраснела, мое лицо так сильно горит. — Но в ближайшие три дня будем говорить по-английски. Наверное, это хорошая идея, как ты думаешь?

Он хлопает Алекса по плечу, одаривая его своей фирменной улыбкой «это-приказ-а-не-просьба», плотно сжав губы.

Я слишком отвлеклась на то, что только что сказал мой отец, чтобы наслаждаться плохо скрытой неловкостью Алекса.

— Э-э, что значит в ближайшие три дня?

Папа берет со стойки телефон и направляется к своему кабинету.

— Ты разве не проверила портал Роли Хай? У вас выходные, — рассеянно говорит он. — Слишком много снега. Мы будем здесь в ловушке. Я буду работать над книгой, а вы двое, — говорит он, переводя взгляд с меня на Алекса и обратно, — держите свои руки при себе. Я ещё слишком молод, чтобы быть дедушкой. А ещё я не хочу никого убивать, Алекс. Мое лицо слишком красивое для тюрьмы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 7.

Алекс

Бен: мне не нравится этот гром.

Я: не волнуйся, приятель. Все это скоро закончится. Ты построил крепость?

Бен: да, но она не очень хорошая. Те, что ты делаешь, лучше.

Я: держу пари, что она потрясающая. Почему бы тебе не взять свой фонарик и не почитать один из комиксов про Человека-Паука, которые я тебе купил? К тому времени, как ты закончишь, буря стихнет.

Сидеть на диване дома у Сильвер и смотреть телевизор наедине с ней — это чертовски сюрреалистично. Если бы я был Кэмом, я бы оставил мою задницу гнить в этом трейлере и был бы рад тому факту, что парень-неудачник моей дочери не может добраться до нее целых три дня, но вместо этого я объелся Филадельфийского чизстейка, который он приготовил на ужин, и свернулся калачиком с Сильвер, задаваясь вопросом, как, черт возьми, я собираюсь вести себя прилично и не трахнуть ее в тот момент, когда он ляжет спать. Я не привык к такому доверию. Это очень странно. Это реально заставляет меня чувствовать себя странно.

Мне всю жизнь не доверяли и не верили. Если в приемной семье что-то пропадало, я становился главным подозреваемым. Если была хоть малейшая причина для гнева, то это всегда была моя вина, независимо от того, что на самом деле я не имел к этому никакого отношения. На самом деле все было довольно просто. Если люди ожидали от меня худшего, то не было никакой реальной причины стать лучше. Однако под крышей Кэмерона Париси я был одарен самыми высокими ожиданиями, и это чертовски убивает меня. Это первая реальная возможность, которая у меня была, чтобы не подвести кого-то. Отец Сильвер —умный человек. Умнее многих других. Я уверен, что он точно знает, что сделал, хитрый ублюдок.

Бен: Я не могу найти свои комиксы. Жаль, что тебя здесь нет.

Я крепче сжимаю телефон, пыхтя себе под нос. Красивая девушка, сидящая рядом со мной, слегка касается кончиками пальцев моего затылка и тихонько напевает. Она, должно быть, чувствует напряжение, исходящее от меня.

— Все в порядке? — спрашивает Сильвер. — Это финал сезона. Разве ты не хочешь знать, кто умрет?

— Прости. Не могу сосредоточиться. Бен сходит с ума. Снег еще толком не добрался до Беллингема. Там дождь льет как из ведра. Гром и молния. Бен ненавидит гром. Всегда ненавидел.

Сильвер тихо вздыхает и кладет голову мне на плечо.

— Тебе плохо, что ты не можешь добраться до него?

Я задерживаюсь на секунду, чтобы ответить, пытаясь понять, что беспокоит меня больше всего.

— Я злюсь на Джеки. Бен очень чувствительный ребенок. Боится темноты. Ненавидит быть запертым в маленьких пространствах. Гром пугает его до чертиков. Она все это знает, но ничего не предпринимает. Она заставляет его разбираться с этим одиночку. Джеки заставляет его каждую неделю подниматься на лифте на прием к врачу, хотя кабинет доктора находится всего на третьем этаже, и это заставляет Бена плакать каждый гребаный раз. Похоже, ей нравится пугать его, и...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я напрягаю челюсть, пытаясь выразить свою мысль способом, который не связан с убийством.

— И это заставляет тебя хотеть убить ее, — заканчивает за меня Сильвер.

— Да, это заставляет меня хотеть на хрен убить ее.

Сильвер некоторое время молчит. По телевизору разыгрывается огромная батальная сцена, слишком темная, чтобы действительно увидеть, кто из главных героев выживает, а кто из них убит врагом. После особенно жестокого и кровавого обезглавливания Сильвер тихо шепчет: