Реванш (ЛП) - Харт Калли

— Ты был совсем ребенком, Алекс.

— Я боялся тогда, но сейчас я больше ничего не боюсь. Я не буду прятаться под простынями, притворяясь спящим сейчас, ясно? Клянусь вам, что не позволю этим кускам дерьма уйти безнаказанными за то, что они сделали с вашей девочкой. Колеса уже вращаются. Это может занять некоторое время, но день расплаты придет, я могу вам это обещать.

Мужчина тоже смотрит на часы. Он, кажется, очень долго переваривает то, что я только что сказал. В конце концов, он говорит:

— Полагаю, что тогда мне просто придется удовлетвориться этим, да?

— На данный момент, да.

Он делает долгий, медленный вдох, закрывает глаза, и его словно захлестывает волна облегчения.

— Ладно. Но я ее отец, Алекс. Это я должен искромсать этих больных маленьких ублюдков. Это мое право.

Я на это никак не реагирую. Ему нужно посидеть секунду, чтобы обдумать то, что он только что сказал, и я ничего к этому не добавляю. В конце концов, он морщится и качает головой.

— Это глупость. Я ни на что не имею права. Это случилось не со мной. Я знаю. Извини.

— Эй. Не надо извиняться, чувак. Да вы облажались. Вы облажались из-за того, что произошло. Я тоже из-за этого облажался. Ирония судьбы в том, что Сильвер-единственный человек, имеющий хоть какие-то реальные права на что-либо, и все же она наименее испорченная из всех нас.

Он грустно улыбается, его глаза снова блуждают по комнате, осматривая все во второй раз. Теперь он не притворяется, что ищет наркотики. Он просто... изучает это место.

— Она всегда была такой, — рассеянно говорит он. — По-настоящему хорошо собранной. Мысленно. Даже когда она была ребенком, она справлялась с каждым огорчением, большим и маленьким, с этим странным пониманием и... с этой стойкостью, которая всегда поражала нас. Она такая чертовски сильная. Думаю, именно поэтому мы с ее матерью на время забыли, что мы ее родители. До всего этого мне и в голову не приходило, что Сильвер действительно может что-то понадобиться от меня в течение очень долгого времени. Она просто такая непоколебимая.

Она сломалась у меня на глазах. Только один раз, за пределами хижины. Я понимаю, что он имеет в виду, когда говорит, что она непоколебима. Я знаю, как устроены люди. Я вижу, когда они вот-вот сломаются, и никогда не думал, что Сильвер может сломаться так, как она это сделала. Я отправился в ту хижину посреди ночи, и мне ни на секунду не пришло в голову, что это может быть плохой идеей, потому что раньше она была уязвима и ранена. Потому что она не знала, что я приеду, и могла испугаться неожиданной машины, выехавшей из темноты на длинную извилистую подъездную дорожку. Я просто предполагал, что все будет хорошо, потому что она казалась... так хорошо собранной, как только что сказал ее отец.

Мягкий, стремительный звук нарушает тишину, когда снежная лавина соскальзывает со скошенной крыши над окном позади нас и с шумом приземляется снаружи.

— Когда мы были детьми, они рассказывали нам разные истории о том, что мы сильнее их, — тихо говорю я. — Женщины. Правда в том, что мы слабые. Нам нужно думать, что мы защищаем их, чтобы защитить наше эго. А между тем именно они поддерживают нас половину времени.

Мистер Париси медленно кивает, купаясь в бледном, иллюзорном свете утра, пробивающемся сквозь щель в жалюзи и бьющем ему прямо в лицо.

— Ты прав даже больше, чем думаешь. Мы вечно недооцениваем их, не так ли?

Некоторое время мы сидим молча, оба глубоко погруженные в свои мысли. Когда часы у телевизора показывают семь сорок, я сажусь, неловко потирая затылок. Мне никогда раньше не приходилось выгонять отца моей девушки из дома.

— Мне пора собираться в школу, мистер Париси.

Он быстро моргает, выглядя немного ошеломленным.

— Господи, прости меня. Я был за миллион миль отсюда. Я и забыл... сегодня никакой школы. Половина преподавательского состава засыпана снегом. Сегодня днем шторм будет только усиливаться. Говорят, что завтрашний день официально достигнет статуса снежной бури. Прогнозируют самые низкие температуры за последние двадцать лет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Дерьмо.

— Да. Дерьмо. Собери какие-нибудь вещи, что бы хватило на пару дней. Если мы вернемся сейчас, то сможем захватить кое-какие припасы в магазине до того, как все закроется.

— Простите. Что значит собери какие-нибудь вещи?

Мистер Париси глухо стонет, поднимаясь на ноги.

— Я поклялся, что если не найду тебя здесь в постели с какой-нибудь другой девушкой и не найду шприца, свисающего с твоей руки, то заберу тебя к нам домой. Только до тех пор, пока буря не пройдет, — быстро добавляет он.

— Я не... я все еще не понимаю. Почему?

— Ну, — медленно произносит он. — Сильвер вчера сказал о тебе нечто такое, что заставило меня задуматься. И я знаю, насколько чертовски несчастной может быть жизнь в трейлере, если он не защищен от непогоды.

Он хочет как лучше, я знаю, что хочет, но я чувствую себя немного обиженным. Жар поднимается вверх по моей шее, обжигая так, как обычно делают смущение и стыд.

— Я позаботился об этом месте. Убедитесь лично. Протечек нет. Никаких сквозняков. Здесь будет очень жарко, как только я…

— Алекс, Алекс, стой, стой, стой. Я ничего такого не имел в виду. Я знаю, что ты на это способен. Я вижу своими собственными глазами, что ты прекрасно справляешься здесь один. Я хотел сказать... Черт. — Он фыркает. — Мне очень жаль. Я лишь хотел сказать, что в течение следующих нескольких дней все будет засыпано снегом. И я знаю, как это будет отстойно, если тебя самого занесет снегом. И я знаю, как была бы счастлива моя дочь, если бы тебя занесло снегом вместе с ней. Так что... Господи. Нет никакой необходимости усложнять ситуацию еще больше, хорошо?

Жар вместе с моим гневом утих в ту же секунду, как он сказал мне, что знает, на что я способен. А теперь я просто немного развлекаюсь всей этой серией событий. Он окольными путями приглашает меня потусоваться у них дома, чтобы я не был один. Какая-то часть меня хочет посмеяться над абсурдностью этого — я был один большую часть своей гребаной жизни. А что такое еще пара дней, отрезанных от внешнего мира? Но остальная часть меня как-то охрененно оцепенела. До сих пор обо мне никто никогда не заботился. Он явился, чтобы забрать меня отсюда, чтобы я был в безопасности, в тепле и рядом с другими людьми. Я действительно не знаю, что с этим делать.

Я встаю, гадая, есть ли у меня вообще сумка, достаточно большая, чтобы собрать в неё одежду на три дня.

— Э-э, благодарю вас, сэр. Это очень любезно с вашей стороны…

Отец Сильвер раздраженно закатывает глаза.

— Ради Бога, не называй меня сэр, Моретти. Это звучит чертовски смешно. Просто зови меня Кэм.

Глава 6.

Сильвер

Когда я просыпаюсь, в доме тихо, как в могиле. Странно лежать под одеялом с закрытыми глазами и абсолютно ничего не слышать. Не так давно я бы зарылась головой в подушки, пытаясь отгородиться от болтовни телевизора в гостиной и невыносимо громкого пения Макса в ванной, пока мама с папой осыпали бы друг друга градом выкрикиваемых вопросов внизу.

Я лежу неподвижно, закрыв глаза, пытаясь определить, который сейчас час, не проверяя часы с Микки-Маусом, лежащие на моей тумбочке, и тяжелый, полный сожаления ожог оседает во мне, укореняясь в моей груди. Раньше я была чертовски расстроена всем этим утренним шумом и суматохой, особенно по выходным, когда мне полагалось спокойно спать, но теперь тишина, которая витает в пустых комнатах этого дома, кажется почти оглушительной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как это вообще могло случиться? Были ли признаки того, что все разваливалось, и почему никто, черт возьми, не заметил этого? Могли ли мои родители сделать больше, чтобы любить друг друга? Могла ли я сделать больше, чтобы удержать нас всех вместе?

Эти вопросы мучают меня все больше и больше; от меня не ускользнуло, что мама начала свою интрижку с боссом через месяц после того, как на меня напали на вечеринке Леона. Весь тот месяц я была угрюма. Тихая, замкнутая и испуганная. Мой страх не проявлялся так, как он мог бы проявиться у других подростков. Я очень, очень злилась. Я набрасывалась на них. Я отказывалась слушать или подчиняться простым просьбам. Я ругалась с мамой из-за каждой мелочи, рычала на нее всякий раз, когда она открывала рот, чтобы что-то сказать, а она в свою очередь огрызалась и язвила мне, день за днем наказывая за мою дерзость. Это был ужасный месяц. Если бы я не была такой неуживчивой, разве она стала бы искать утешения в объятиях другого мужчины? Может быть, они с папой вышли бы на другую сторону того неровного участка, через который им пришлось пройти, и все было бы хорошо, если бы я не была такой неуправляемой?