Манускрипт ms 408 - Тьерри Можене

— В таком случае нам остается понять, что именно. Чем таким ценным могли владеть эти два человека и люди в прошлом, которых постигла аналогичная участь?

— Книгами, разумеется! Томас, вы сами говорили, что старинные произведения иногда оцениваются в несколько сотен миллионов долларов.

— И даже больше. Некоторые уникальные экземпляры вообще не имеют цены. Их владельцы просто отказываются с ними расстаться.

— То есть вы полагаете, что всего золота мира не хватило бы, чтобы приобрести у коллекционера книги, к которым он особенно привязан.

— Я в этом убежден, Маркус.

— А мог бы он согласиться на обмен?

— Да, если предложенное взамен произведение имеет большую или равную стоимость по сравнению с книгой, которой он владеет.

— А мог бы при таких условиях человек, владеющий ключом к шифру, врученным Роджером Бэконом Жану Парижскому, обменять его на какое-нибудь другое произведение, имеющее большую ценность?

— Конечно, все библиофилы мечтают завладеть этой вещью. Я начинаю понимать, куда вы клоните. Жертвы кроме успешных исследований ms 408 владели редчайшими книгами, которые только есть в мире. Таким образом, Эдип, вероятно, сам является…

— …крупным коллекционером старинных книг. Он предлагает библиофилу встретиться, чтобы обменять пергамент, врученный Роджером Бэконом Жану Парижскому, на некоторые редкие произведения. Затем он посылает к нему человека, чтобы тот совершил сделку и дал прочесть жертве перевод ms 408. Как только хозяин теряет рассудок, исполнителю остается лишь исчезнуть, не забыв прихватить книги, за которыми он приехал.

— Но это значит, что можно подозревать самых крупных библиофилов Земли!

— В первую очередь тех, кто посещает исследовательский форум… Как вы, Томас.

— К сожалению, в моей личной библиотеке нет редких изданий. Но что касается ценных произведений, мы уже недалеко от вашего дома и скоро узнаем состав золотой пыли, найденной между книг Говарда А. Дюррана.

В это мгновение паром причалил в порту Сент-Джордж. Через десять минут такси доставило Томаса Харви и Маркуса Коллерона к одноэтажному дому из белого дерева, окруженному многовековыми дубами. Маркус открыл дверь, снял куртку и предложил гостю кресло. Усевшись, Томас разглядел холодное, мрачное, лишенное личных вещей жилище с голыми стенами.

— Вы, должно быть, не проводите много времени дома, — заметил он.

Не ответив, Маркус направился к факсу.

— Пришли результаты, лаборант выявил золотой песок, смешанный с очень старыми частицами чернильного орешка, аравийской камеди,[35] белого вина и купороса.

— Четыре последних ингредиента использовались на заре книгопечатания для изготовления чернил черного цвета. Так что в этом нет ничего удивительного.

— А золотой песок, что он там делает?

— Я не знаю, если только…

Томас замолчал, затем немного подумал и продолжил:

— Думаю, я понял, но позвольте мне сначала кратко рассказать вам историю Эрхарда Ратдольта.

— Кто это?

— Он работал в Венеции с 1475 по 1485 год и был самым изобретательным среди владельцев типографий. В то время он изобрел типографское украшение, и ему удалось обойтись без работы миниатюристов для изображения буквицы в начале параграфа. Но особенно интересно, что в 1482 году он опубликовал — впервые в мире! — трактат о геометрии фигур: «Начала» Евклида. Судя по многим свидетельствам, в то время он якобы напечатал один единственный экземпляр этого произведения золотыми буквами, разработав для этого специальные чернила. С тех пор самые крупные коллекционеры пытаются приобрести это уникальное издание.

— Вы думаете, что золотые частицы, найденные в составе чернил, могли быть из этой книги?

— Насколько мне известно, никто из пионеров книгопечатания, за исключением Эрхарда Ратдольта, никогда не изготовлял подобные чернила. К тому же стеллаж библиотеки Говарда А. Дюррана, на котором не хватало книги, содержал лишь произведения, изданные в Венеции до 1500 года. Отсюда я делаю вывод, что там находились «Начала» Евклида, напечатанные золотыми буквами. Это, определенно, было самое значимое произведение его коллекции.

— Следовательно, нам лишь остается узнать, кто сейчас владеет книгой, напечатанной Ратдольтом.

— А если бы я сказал вам, что она находится во Флоренции, на полке библиотеки Бартоломео делла Рокка…

— Вы в этом уверены?

— Я даже положил на нее руку. И прямо перед тем, как ее новый владелец запретил ее открывать, я успел заметить позолоту букв на обложке.

— Значит, Эдип и Бартоломео делла Рокка являются одним и тем же человеком…

— Пока что у нас нет лучшего подозреваемого…

— В таком случае, — вдруг заторопился Маркус, — нельзя терять ни минуты. Мне нужно сесть в первый же самолет до Европы.

В этот момент Коллерон почувствовал, что расследование приближается к концу. Его накрыла волна беспокойства, которое не удавалось подавить. Однако оно, казалось, не противостояло этой странной силе, шедшей из самых глубин его существа и побуждавшей его действовать, несмотря ни на что. «За чем таким важным я лечу во Флоренцию, — спрашивал он себя, — что мое сердце так неистово колотится? Какую цель я преследую: закончить это дело или завладеть ключом к шифру, врученным Жану Парижскому, и, наконец, получить доступ к истинным знаниям?»

Маркус попытался скрыть волнение, овладевшее им. Он ненадолго скрылся в спальне, но вскоре появился, на ходу застегивая дорожную сумку.

— А ваши аккредитации для расследования за границей? — удивился Томас. — Несколько дней назад вы говорили мне, что это может занять недели.

— Я об этом договорюсь. Если будут билеты, я улечу уже сегодня вечером.

19

Было чуть больше десяти вечера, когда Томас закрыл за собой дверь квартиры. И сразу же, прямо в одежде, вытянулся на кровати. Через минуту он уже спал.

Он с трудом взбирался на обрывистые горы, окрашенные сумерками в красный цвет. Его лоб был мокрым от пота. Он задыхался. Ноги скользили по скале. Он несколько раз падал, но ему в конце концов все же удалось преодолеть высокий перевал. На той стороне перед ним открылось несколько дорог. Надписи, высеченные на камне, указывали, куда они ведут. Но он не знал этот алфавит и язык. Он наугад пошел по одной из дорог и увидел двух молодых людей, которые медленно шли по направлению к солнцу. Он хотел их окликнуть, но ни один звук не вырвался у него изо рта. Он пытался задержать их знаками, но было уже слишком поздно: люди, рискнувшие чересчур приблизиться к солнечным лучам, вспыхнули. Когда настала ночь и круглая луна осветила горы, Томас приблизился к двум телам, распростертым на земле. Несмотря на то, что лица обгорели, ему удалось узнать черты двух бывших студентов: Клары Брекстон и Маркуса Коллерона.

Когда он открыл глаза, было чуть больше половины первого, и одна-единственная мысль неотступно преследовала его. Он направился в ванную, принял душ, переоделся и уселся за рабочий стол. Однако, поняв, что не способен сконцентрироваться на книге, которую только что открыл, с шумом ее захлопнул.

— Что-то пока ускользает от меня, — сказал он вслух, сжимая голову руками.

Затем он встал, подхватил пальто, вышел на улицу и остановил первое попавшееся такси. Вскоре он оказался перед джаз-клубом на Томпсон-стрит.

Зал был полон народу, и Томас устроился прямо в баре. На сцене квартет исполнял образцы музыки Каунта Бейси.[36] Не дожидаясь, пока клиент сделает заказ, бармен, светловолосый здоровяк с иностранным акцентом, поставил перед Томасом стакан бурбона и громким голосом, чтобы заглушить музыку, спросил:

— Как дела, господин Харви?

— Не очень, Вернер, не очень.

— Вам снова не удается навести порядок в мире идей?

— Нет, на этот раз меня беспокоит совсем другое.

— В таком случае я оставляю вас слушать музыку. Возможно, в ней вы найдете решение.

Пианист только что взял заключительные аккорды «Flight of the foo birds». За ним тут же последовали ударник и контрабасист. Через несколько тактов музыканты переглянулись, мысленно сосчитали ритм и одновременно замолчали, позволив играть одному саксофонисту. Погруженный в свои мысли, Томас отбивал такт ногой, в то время как посетитель справа от него вторил квартету, барабаня кончиками пальцев по барной стойке. После импровизации ударника музыканты вместе достигли крещендо. Томас отхлебнул бурбона и посмотрел на саксофониста. Черный цвет плечевого ремня, на котором висел инструмент, резко контрастировал с белизной его рубашки. Тогда профессор снова подумал о пистолете Маркуса, тоже на ремне через плечо, и внезапно вспомнил, что, когда они виделись в последний раз, агент был без оружия. Но Харви волновал другой вопрос. Зачем, — спрашивал он себя, — ехать за факсом к себе домой, если он якобы собирался вернуться в отделение ФБР? На последнем аккорде Томас одним глотком осушил стакан. Пока квартет под громкие аплодисменты исполнял первые такты «Jive at five», он положил на стойку несколько банкнот и вслух сказал себе: