Священная ночь - Тахар Бенджеллун

Умолкнув на мгновение, она набила трубку кифом и, протянув ее мне, сказала:

— Так тебе легче будет говорить… Это помогает… Освобождает!

Я закурила. Затянувшись, я закашлялась, мне стало плохо. В глазах ее появилось беспокойное нетерпение.

— Я хочу знать. Я настаиваю. Кто ты? Какая чудодейственная сила таится в тебе? Как тебе удалось вернуть к жизни умирающего?

Так я узнала от нее о том, какое действие оказало мое присутствие на человека, задыхавшегося в потемках этого дома. Я сама удивилась. Она продолжала настаивать, умоляя меня открыться. Но мне нечего было сказать. Тогда она принялась жалобно стонать и плакать. Чтобы положить конец этой странной сцене, я согласилась сказать несколько слов:

— Перед тем как я очутилась в вашем городе, мне посчастливилось искупаться в одном источнике, обладающем необычайными, чудодейственными свойствами. Одно из них особенно важно для меня — оно дарует забвение. Родниковая вода омыла мне тело и душу. Она очистила их, а главное, привела в порядок мои мысли, сохранив из прошлого лишь немногое; остались всего три-четыре воспоминания. Остальные исчезли, вместо них я вижу только руины да туман. Все словно покрыто старым шерстяным одеялом. Чтобы добраться до этого источника, надо освободиться от всего и навсегда отказаться от тоски по прошлому. Я уничтожила свои документы и последовала дорогой судьбы, по которой меня ведет моя звезда. Звезда эта всюду со мной. Если хочешь, я могу показать ее тебе. В тот день, когда она погаснет, я умру. Я все позабыла: детство, родителей, свое имя. И когда гляжу на себя в зеркало, признаться, я радуюсь, потому что даже лицо и то у меня новое… Лицо-то должно было быть совсем другим. Одно меня беспокоит: мне угрожает безразличие, а иными словами, пустыня чувств. Если я стану бесчувственной, я увяну, исчезну совсем. Ни Консул, ни ты, ни я, мы не похожи на других. Так что давайте радоваться… мы здесь не навечно… Пусть время не скучает в нашем обществе; попробуем доставить ему маленькое удовольствие, дадим волю воображению при помощи хотя бы цвета; Консул обожает оттенки цветов; и ничего удивительного в том, что эта страсть возникла у слепого…

Слова мои успокоили Сидящую. Она слушала меня со слезами на глазах. И уже не казалась такой суровой. Выражение ненависти, которой она, по ее словам, питалась, исчезло с ее лица. Мне удалось смягчить и растрогать ее. А между тем я не сказала ничего особенного. Помолчав немного, она бросилась ко мне и стала целовать мои руки. В смущении я пыталась отнять их, но она не отпускала. Ее поцелуи смешивались со слезами.

— Прости меня, — сказала она. — Прости, что я так резко говорила с тобой. Ты — ангел, ниспосланный пророками. Мы — твои послушные рабы…

— Довольно! — воскликнула я, пытаясь прервать эту тягостную сцену. — Никакой я не ангел, и никто меня не посылал! Встань, прошу тебя!

Все это время до нас доносился стук пишущей машинки, удивительно ровный стук — можно было подумать, что Консул печатает одно и то же слово.

Смятение чувств

В ту ночь я долго не могла заснуть. Слушала, как плачет в углу Сидящая, как ходит по своей комнате Консул. В какой-то момент я даже решила было уйти из этого дома и попытать счастья в другом месте. Но что-то удерживало меня. Наверное, прежде всего мой интерес к Консулу и то волнение, которое его присутствие рождало во мне. А также неколебимое предчувствие того, что, куда бы я ни пошла, всюду встречаться мне будут люди странные и отношения у меня с ними будут непростые. Я была твердо убеждена, что это семейство, вернее, эта пара — моя судьба. Они очутились на моем пути. Мне суждено было войти в этот дом, и моя натура неизбежно должна была посеять здесь волнение. Пока что разобраться в чувствах было нелегко. Все казалось таким зыбким и неясным. Кто кого любит? В чьих интересах поддерживать сложившуюся ситуацию? Как уйти из этого дома и не навлечь на него беду?

Я узнала, что долгое время Сидящая не допускала в дом женщин. Она ревниво держала брата в своей власти. Время от времени он восставал, хотя и нуждался в ней. Думается, мое появление в этом доме совпало с моментом, когда напряжение достигло наивысшей точки и грозило привести к чему-то непоправимому.

Вернувшись к жизни из болезненного небытия, я могла оказаться полезной им. Конечно, Сидящая была не совсем нормальной. Она затаила в душе ненависть к мужчинам, сосредоточив всю свою любовь на брате. Иногда она вспоминала о каком-то водителе грузовика, назначавшем ей свидания в довольно странных местах, вроде примыкавшей к хаммаму хлебопекарни или гончарной мастерской на окраине города. Однажды, около полуночи, они встретились в мечети. На каждом из них была серая джеллаба, поэтому их никто не заметил. Они заснули в объятиях друг друга, так их и застали рано утром в час первой молитвы. Им пришлось спасаться бегством, точно ворам. С тех пор шофер исчез, Сидящая смирилась с этим и перестала ждать его. Но порою у нее начинался настоящий бред, и тогда она по нескольку раз рассказывала все ту же историю, уверяя, будто Консул - дитя этой идиллии! Не решаясь признаться в том, что он незаконный сын, она выдавала его за брата. Все это было неправдой. Она несла околесицу.

На следующий день новое происшествие усилило напряжение, в котором мы жили. Консул вернулся поздно. Он был усталый и раздраженный. Сидящая бросилась к нему, чтобы помочь снять джеллабу. Он хотел было оттолкнуть ее, но она увернулась, и в мгновение ока джеллаба оказалась у нее в руках. Сидящая пошла на кухню, чтобы поставить греть воду. Я не шелохнулась, молча наблюдая эту сцену. Консул был в ярости.

— Они посмеялись надо мной! Это невыносимо!

Сняв темные очки, он стал нервно протирать их.

— Паскуды! Подсунули мне кривую… да, да, ту самую, которую никто не хочет брать.

Сидящая крикнула из кухни:

— Впредь будешь знать, как ходить без меня. Если бы я была там, они не посмели бы этого сделать. Ладно, давай садись, вода согрелась.

Консул сел в кресло. Вошла Сидящая с тазом горячей воды и полотенцем на плече. Опустившись на колени, она взяла правую ногу брата. Но в ту минуту, когда его нога коснулась воды, Консул вскрикнул и резким движением опрокинул сестру на пол. Она повалилась навзничь, едва не ударившись головой о край стола.

— Это же кипяток! Ты сделала это нарочно. В наказание за то, что я ходил туда один. Уйди. Не желаю больше тебя видеть. Отныне ноги мне будет массировать гостья.

Затем совсем другим тоном обратился ко мне и спросил, не соглашусь ли я оказать ему такую услугу.

Сидящая испепеляла меня взглядом. Мне стало жаль ее. Она была несчастна, ее обидели и унизили.

— Ступай, так будет лучше, — сказала наконец она.

По правде говоря, у меня не было ни малейшего желания массировать ноги этому жалкому тирану. Но как отказаться, не вызвав нового взрыва? Я подошла к нему и, не повышая голоса, сказала:

— На этот раз справляйтесь сами!

И, оставив его, отправилась к Сидящей на кухню. Я понимала причину его гнева, но мне хотелось знать больше.

— Тебе все надо знать!

— Да, — ответила я Сидящей.

— Все это из-за меня. Я никогда ему ни в чем не отказывала. Потакала всем его капризам. Но с тех пор как ты здесь, ему хочется обходиться без моей помощи… хочется, чтобы ты заняла мое место… Я на тебя не сержусь. Но знай, что это человек, поступки которого нельзя предугадать. И лучше его не любить, поставить между ним и миром заслон.

Она взяла стул и стала рассказывать тихим голосом:

— Сначала это случалось раз в месяц, потом стало два, а там и три. Он заставлял меня ходить вместе с ним. Я описывала ему женщин. Конечно, меня это смущало. Правда, мы входили через потайную дверь. Нас никто не видел. Хозяйка проявляла понимание. Она усаживала нас в комнате и присылала одну за другой девушек. Моя роль заключалась в том, чтобы точно отвечать на вопросы, ну, например: какого цвета кожа, глаза, есть ли у нее золотые зубы — он терпеть не может золотых зубов, — какая у нее грудь, талия и все прочее. Я выполняла свою задачу. Затем дожидалась его на улице. Это был тягостный момент - дожидаться, пока Консул удовлетворит свою потребность. Иногда это длилось довольно долго. Я думала о нем, думала о своей жизни. А во рту ощущала горечь. Казалось, вся горечь мира скапливалась в моей слюне.

«Лишь бы он остался доволен», — успокаивала я себя. После этого в доме воцарялись тишь да благодать. Он делался ласковым, заботливым, покойным. Я благословляла женщину, сумевшую умиротворить его. И даже решила как-то поискать ему супругу. Он отказался. И тогда я поняла, что ему доставляет удовольствие это хождение со мной в запретное место. Я поняла, что слепым необходимо переживать конкретные ситуации, которые питают их воображение, ибо образы как таковые для них не существуют, во всяком случае, они не такие, как у нас. Постепенно я вошла во вкус и охотно сопровождала его, выбирая вместе с ним женщину, которая подарит ему радость. Но с тех пор как ты здесь, он ходит к девицам, не ставя меня в известность. Я понимаю: ему нужна свобода, он не хочет, чтобы я была оком его желания. Это не могло длиться вечно. Ведь на деле-то я была оком греха. Да и потом, у брата с сестрой не должны возникать такого рода ситуации. Но между нами столько всего, чему не следовало быть… Когда он был маленьким, я мыла его. Намыливала, терла, ополаскивала, вытирала. Он был куклой в моих руках. При этом испытывал явное удовольствие, и так до самого того дня, когда удовольствие это - как бы тебе получше объяснить? — когда он стал желать этого удовольствия. Он подходил и клал голову мне на грудь, прижимался ко мне. Лицо его становилось красным, а в глазах отражалась потерянность, как у человека, блуждающего в пустыне. «Мне хочется, чтобы ты помыла меня», — говорил он… Хотя был уже не ребенок. Довольно много времени он проводил в умывальне, оставаясь там один. После этого я мыла пол. Уж не знаю, мочился он или еще чем занимался, только всюду была грязь, как в хаммаме после мужчин. Я ничего не говорила. Я никогда ничего не говорила. И была готова на все, лишь бы он был счастлив. Я и сегодня пойду на любую низость, только бы сохранить его. Но вот явилась ты. Ты — наша спасительница, ангел, которому все известно. Ты проклянешь или спасешь нас.