Казнить нельзя помиловать - Дас Шохом

Чарли попал к нам после того, как совершил сексуальное нападение на незнакомую женщину с ребенком в коляске, которая ждала автобус на остановке. Чарли подошел к ней, задал несколько вопросов о расписании автобусов, а потом вдруг схватил ее за грудь и попытался поцеловать. Женщина оттолкнула его и завизжала. Чарли удрал – но, что примечательно, вскоре вернулся попросить у нее телефончик. Женщина накричала на него, и он снова убежал. Учреждение для проживания с уходом, где он жил, было прямо по соседству, и жертва видела, в какую дверь он вошел. Она вызвала полицию, и Чарли тут же арестовали.

Расследование показало, что это был не первый подобный инцидент – Чарли уже много раз приближался к одиноким женщинам и приставал к ним. Хотя его нападения были не особенно страшными и он не совершал насилия, жертвам наверняка было крайне неприятно. Чарли уже три раза попадал под арест, но каждый раз полиция прекращала дело, прибегнув к неофициальной линии защиты «он же малость ку-ку», которой, по-видимому, придерживаются некоторые полицейские (своего рода извращенная положительная дискриминация). Каждый раз Чарли строго отчитывали и грозили ему пальцем. Каждый раз сотрудники учреждения, где он жил, клялись проявлять бдительность и выпускать его одного, только когда он стабилен. Однако двери не запирались, задерживать Чарли по закону об охране психического здоровья было нельзя, поэтому они не имели законных оснований мешать ему уходить. Кроме того, на каждого сотрудника приходилось четыре клиента, у каждого из них были свои существенные потребности. Словно современный Мердок из «Команды А», Чарли постоянно умудрялся улизнуть. С моей точки зрения что-то здесь смутно напоминало случай Джонти Брейвери: его тоже постоянно отпускали одного из учреждения, где он жил, до того рокового дня, когда он сбросил ни в чем неповинного ребенка с балкона Современной галереи Тейт, хотя и раньше были некоторые опасения, что он может быть опасен, поскольку он был склонен к насилию по отношению к сотрудникам. Похоже, никто и не думал, что следует содержать Брейвери под стражей на законных основаниях.

Я видел, что действия Чарли во время нападения были сумбурными и нелепыми и едва ли могут считаться характерными для опасного сексуального хищника. Но мне нужно было ответить на вопрос, почему он убежал. Из искреннего раскаяния? Из страха наказания? От стыда, что его отвергли? Потом он вернулся попросить у женщины телефон, что говорило о том, что он плохо понимает неуместность своих действий и не чувствует, что причинил вред.

Во время обследования, собрав положенную информацию о прошлом пациента (детство, отношение к предыдущим правонарушениям), я попытался найти ответы на свои вопросы. Чарли очень открыто говорил об этом случае и обо всех остальных. Слишком открыто, прямо по-детски, – похоже, он не подозревал, какое впечатление может у меня сложиться: само по себе это было очередным доказательством, что он не способен в полной мере осознавать последствия своих действий. Понимал ли он, что так делать нельзя? После подробных расспросов он объяснил, что у него возникли сексуальные желания и ему хотелось утолить их. Я попытался оценить, каково его представление о согласии.

– Пытаешься их обнять и поцеловать, и если они тоже обнимают и целуют тебя в ответ, это и есть согласие, – ответил он.

– А если они говорят «нет»? – спросил я.

Чарли пожал плечами.

– Значит, нет.

– А что нужно делать в такой ситуации?

– Попытаться еще, и тогда они, может быть, скажут «да».

Это мне напомнило представления о согласии у одного экс-президента. Я спросил Чарли, почему он спрятался, когда женщина оттолкнула его.

– Потому что она разозлилась. Со мной могло случиться что-то плохое, – ответил он.

Мы подбирались к сути.

– Почему она разозлилась?

– Потому что я был для нее слишком некрасивый.

Я спросил Чарли, что он чувствовал, когда его жертвы сердились. Он некоторое время подумал, потом поправил очки.

– У меня же должна быть возможность попытаться найти девушку. Это мои права человека.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Туповато-упрощенная версия основной идеи движения инцелов.

Сложность понятия согласия совершенно обескуражила Чарли, несмотря на то, что он обладал кое-каким поверхностным пониманием. Свою роль в этом сыграли и недостаток взаимности, и несформированные представления о социальных нормах. Но одновременно он считал, что имеет право на секс и что это важнее, чем эмоции его жертв. Очевидно, что это ход мысли насильника.

Реабилитация Чарли предполагала, что ему привьют основные понятия согласия, уважения, а может быть, даже секса в целом. Ему потребуется интенсивный режим психотерапии с учетом его уровня интеллекта и когнитивных особенностей. Быстро ничего не получится. И уж точно я не собирался начинать распутывать этот клубок во время одноразовой беседы. Несмотря на попытки поправить Чарли и чему-то научить, я понимал, что к его дальнейшему лечению я не имею никакого отношения. Это было бы неуважением к его лечащим врачам, которые наверняка сочтут нужным подойти к делу взвешенно и структурированно.

В этом случае я счел, что Чарли не может участвовать в судебном процессе. Несмотря на то, что у него были самые общие представления о суде, он был не в состоянии понять ничего сложного (что опять же заставляет вспомнить одного экс-президента). Это отражалось и в том, что Чарли много раз просил меня передать судье, что он просит прощения и обещает больше никогда-никогда не заговаривать с женщинами, только бы его отпустили. А когда он обругал меня за то, что я попытался объяснить, что не облечен властью это сделать, я лишь укрепился в подозрениях, что он не понимает юридических тонкостей положения. Судья отдал распоряжение о принудительной госпитализации, и Чарли вернулся в отделение для страдающих расстройством обучения на долгосрочную реабилитацию. Поэтому суда не было, и его виновность никто тщательно не изучал. И хотя, когда я представлял свой судебный отчет, никто не задавал мне таких вопросов, я невольно задумался, где находится Чарли со своими убеждениями по шкале «злодей-безумец». Поскольку суд удовлетворился моим мнением о том, может ли Чарли участвовать в процессе, а его лечение лежало вне моей юрисдикции, больше я с Чарли не встречался. Учитывая, сколько прошло времени, вполне возможно, что его уже выписали. Аутизм – не та болезнь, которую можно «вылечить», однако когнитивную картину мира и особенности поведения Чарли можно адаптировать к жизни в обществе. Надеюсь, он научился иначе относиться к женщинам и иначе с ними взаимодействовать.

Примерно год спустя я занимался похожим случаем. Моим пациентом был 19-летний юноша с синдромом Аспергера (форма аутизма с менее тяжелыми симптомами и без задержки речевого развития) по имени Талаль, который, как считалось, изнасиловал свою младшую родственницу и пытался уговорить ее никому об этом не рассказывать. Цель моего обследования была такая же, как и в случае Чарли: составить судебный отчет относительно способности обвиняемого участвовать в процессе. Талаль был тихий, скромный, склонный к одиночеству – все вполне типично для его болезни. На момент преступления ему было 17, а жертве 13. Он утверждал, что у него не сохранилось совершенно никаких воспоминаний об изнасилованиях, которых было три, и все они произошли полтора года назад во время летнего отпуска, когда вся семья пошла в поход на месяц. Как я отметил в судебном отчете, это не согласовывалось с остальными его показаниями. Он вполне мог внятно и подробно описать большинство остальных аспектов своей жизни безо всяких провалов в памяти. Более того, если обвиняемый утверждает, что не помнит, как совершал преступление, это никак не влияет ни на решение о его способности участвовать в процессе, ни на решение о его виновности или невиновности. Кто угодно может сказать, что ничего не помнит, и это трудно опровергнуть.

Я обследовал Талаля в офисе его солиситора, в главной переговорной комнате, где мы были прижаты к стене исполинским дубовым столом, что заставляло вспомнить неудобный и неэргономичный бильярдный стол (где явно не хватало места, чтобы нормально замахнуться кием для удара), который прижимал меня к стене во время обследования Чарли. Мало того что Талаль был в костюме, он вообще держался строго официально. Лицо у него было довольно невыразительное, что опять же часто бывает при синдроме Аспергера. Талаль отвечал на мои вопросы так, словно проходил собеседование на работу. Особенно неловко было проводить обследование в присутствии его матери. Она явно заранее научила его, что и как говорить, и он то и дело косился на нее за подсказкой. Кроме того, она постоянно прерывала беседу, перебивала и меня, и сына и высказывала откровенно наводящие замечания.