Штурмфогель - Андрей Лазарчук

Он ничего не чувствовал, когда поднимал трубку и произносил в нее:

– Соедините меня с президентом…

Примерно такое ощущение возникает в носу от хорошей полоски кокаина. Сейчас он сам был всего лишь собственным носом, хватившим добрую понюшку…

Это у русских есть легенда о том, что носы живут собственной жизнью и даже становятся министрами?

– Господин президент? Произошло худшее из всего, чего можно было ожидать. Немцы узнали про «Вевельсбург». Мне очень жаль, но ни малейших сомнений. Нет, я не знаю, на какой стадии постижения они находятся, но… Что? Хорошо. Я не могу не беспокоиться, господин президент… Да. Я вас понял. Да, я ложусь спать. Умываю руки и ложусь спать… Спокойной ночи, господин президент…

Берлин, 13 февраля 1945. 3 часа 30 минут

Нойман издавна предпочитал проводить ночи наверху. Он позволял отдохнуть своему бренному телу – при этом де-факто продолжая бодрствовать. Его Я не погружалось в сон уже восемь лет.

Он просто боялся своих снов. Они были чудовищные, и они не выпускали из себя. Об этом никто не знал, а потому манеру начальника маячить наверху все полагали простительным чудачеством.

Нойман забрался в гондолу «Малыша» и щелкнул тумблером. С тихим гудением раздвинулась крыша над внутренним двориком, зашелестела лебедка, и «Малыш» – небольшой привязной аэростат – поплыл вверх.

Луна должна была появиться минут через пятнадцать.

Когда подъем закончился и аэростат повис над темной землей, расчерченной пунктирами уличных огней и испятнанной кляксами витрин и реклам, Нойман встал, надел высокий колпак с черным зеркалом, закрывающим третий глаз, и стал ждать восхода луны, раскинув руки, обратив ладони впереди вверх.

Она не взошла – взмыла над задымленным горизонтом, похожая на исполинскую жертвенную чашу, пламенно-красная, подрагивающая краями… Ясно видны были горные цепи, кратеры, лавовые поля. Здесь, наверху, существовало словно бы две луны: призрак той, холодной и мертвой, что висит вдали и лишь чуть колышет воды Мирового океана, и эта – яростная, низко летящая, творящая рок и славу. За два часа пятьдесят четыре минуты пересекает она видимую часть неба, заставляя людей и деревья тянуться вверх, выхватывая из атмосферы зазевавшихся птиц и пилотов. В сильный телескоп можно разглядеть целенький американский Б-17 у самого центра кратера Птолемея и сверкающие обломки экспериментального «лунного бомбера» доктора Танка. Идут последние тысячелетия существования этой прекрасной луны, призванной творить гигантов…

Чаша луны поднялась довольно высоко, но оставалась такой же красной. Присмотревшись, можно было видеть светящийся ободок.

Действительно, восточная часть горизонта была окутана дымом – куда сильнее, чем все предыдущие дни.

И тут зазвонил телефон.

Нойман разрешал беспокоить его в минуты восхода луны только в самых крайних случаях.

– Шеф! – Это был Эдель. – Мои ребята в Дрездене что-то выкопали. Что-то очень важное. Целый грузовик каких-то материалов. Они только ждали группу Скорцени, чтобы те отмазали их от местного CC…

– И… что?

– Дрездена больше нет, шеф.

– Не понял?

– Дрездена нет! Это один огромный костер! Мартеновская печь! Я в Лейпциге, шеф. Зарево видно отсюда…

РАЗМЕН ЛЕГКИХ ФИГУР

Женева, 13 февраля 1945. 5 часов утра

Ультима внезапно проснулась и села. Было почти темно и очень тихо, однако же сердце колотилось и все внутри сжималось в томящей неясной тревоге. Она встала, набросила халат и подошла к окну. Несколько далеких огней на озере, а слева вдали – красно-желтая корона раскаленного газа над кратером вулкана да размытое пятно света на облаках: луна.

В соседней комнате, испуганно сжавшись и закрыв голову подушкой, спал Рекс.

Бедный, бедный, подумала Ультима.

Потом ей показалось, что скулит щенок. Она стала прислушиваться, и тут в дверь тихонечко поскреблись.

– Пожалуйста! – беспомощный рыдающий голосок. – Я знаю, тут кто-то есть. Ну пожалуйста!..

– Кто это? – спросила Ультима сквозь дверь.

– Помогите! Я… я с яхты, под вашими окнами. Вы меня видели, наверное…

– Ну и что?

– Там… там Джо… Он застрелился!

– Ну и что?

– Ну пожалуйста! Я не знаю, что делать…

– Кто там? – спросил сзади Рекс.

Ультима открыла дверь:

– Входите.

Зареванная девушка в цветастой косынке поверх папильоток и мужской рубашке, босая. Распухшие губы, распухшие глаза, свежая ссадина на скуле. Закушенные костяшки пальцев…

Когда Рекс подал ей стакан воды, она не сразу смогла отпить глоток.

Ее звали Никита. Француженка из Нового Орлеана, последние два года она жила в Стокгольме. Так получилось. Джо, ее жених, он имел отношение к химическому производству, закупал в Швеции какие-то лицензии и патенты… он совершил какую-то важную сделку, а потом предложил ей такой вот замечательный отдых… она вообще не знала, что так бывает… он помог ей, и вот они здесь, уже две недели, а там, в Стокгольме, ее тело лежит в клинике… ну, они с Джо так подстроили специально… и все было хорошо, но вчера – нет, позавчера, – когда они гуляли по городу, к Джо подошел какой-то страшный черный пес и пристально посмотрел на него… и Джо… он… из него будто бы вынули пружину. Он стал… никакой. Она пыталась его расшевелить… Ничего не получилось. То есть ему словно бы через силу приходилось вспоминать, что делать, и что говорить, и как реагировать… это было мучительно. И для нее, и для него. А этой ночью все стало еще ужаснее, он почти не узнавал ее… говорил страшные вещи – так спокойно, глядя в глаза… Она – нет, не вспылила, она притворилась перед собой, что вспылила, ушла, заперлась в каюте, накрутила волосы… только чтобы унять страх. А потом почти уснула…

Ультима принесла мягкую пушистую серую кофту, набросила на плечи девушки. Та благодарно кивнула. Ее била крупная дрожь.

И вдруг эта дрожь прекратилась. Девушка подняла на Ультиму глаза, ставшие вдруг огромными. Может быть… может быть, ей все только показалось? Может быть, это был сон? Потому что ей снились странные и страшные сны…

Рекс что-то буркнул, скрылся в своей комнате и тут же вернулся, уже в брюках и рубашке. В руке его был большой жестяной фонарь.

На берегу легко и тревожно тянуло ветром – теплым, влажным, чуть пахнущим серой. Пятно желтого света скакало по ступеням лестницы, бегущей вниз к причалу.

Так же скакали звуки.

В яхте же, в спертом и смолистом ее нутре, отчетливо воняло горелым порохом и свежепролитой кровью…

…Штурмфогель испытывал неясное чувство то ли вины, то ли ошибки. Не надо было посылать туда Ханну, подумал вдруг он. Я не хочу, чтобы это была она. Разговаривала бы с этим гадом, принимала его ухаживания… и прочее. У него даже зачесались костяшки пальцев. Он ревновал, как мальчишка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});