Петля времени - Сергей Александрович Милушкин

протянув коробку конфет. — На обратной стороне.

Шаров повернулся к тренеру.

— Позвольте ручку, Александр Андреевич!

Тот вынул из нагрудного кармана ручку. Шаров ненароком коснулся его пальцев. Несмотря на теплый вечер, они были холодные как лед.

Он расписался на коробке конфет и ребята пошли на стадион, оставив спортсмена и тренера возле арки.

— Пора, — вдруг сказал мужчина. — Осталось пять минут. Ты, как всегда, опаздываешь. — Он пристально посмотрел на Шарова и во взгляде его промелькнул все тот же странный холод.

— Может, он догадался, или как-то узнал? — подумал Шаров. — Нет… этого не может быть…

— Держите камеру! — он протянул фотоаппарат тренеру. — Я побежал на старт.

— Сумку тоже давай! Куда ты ее там денешь?

Шаров улыбнулся, но улыбка вышла натянутая, неестественная.

— Да тут… у меня… ничего важного, кину там на скамейку, никто не возьмет.

Тренер посмотрел на него, как бы взвешивая свой ответ. Затем покачал головой и как-то грустно сказал:

— Главное, не забудь потом, где оставил.

Шаров посмотрел на лежащее тело. Опустился перед ним на корточки и, с трудом пересиливая себя, полез во внутренний карман трупа. Рука прикоснулась к чему-то теплому и влажному и ему на миг показалось, что человек еще жив. Едва не закричав, чтобы позвать на помощь, Шаров другой рукой попробовал найти пульс на шее, но тщетно. Он был мертв.

Наконец, нащупав бумажник, он вытащил его и увидел, что пальцы окрасились в темный цвет. Быстро сунув бумажник в карман, он вытер руку о штанину тренера.

— Александр Андреевич… — прошептал Шаров. — Что же вы меня не остановили…

Он поднялся на ноги. Голова кружилась.

«Не забудь потом, где оставил», — горели в мозгу слова тренера.

Где же он мог спрятать деньги? Наверняка, это был не единственный раз. Где-то был тайник, деньги сейчас очень бы ему пригодились. И не только ему.

Шаров снова посмотрел на неподвижное тело тренера, которого он никогда не видел — по крайней мере, в той, другой, будущей своей жизни, вздохнул, осторожно прикрыл веки покойнику, поднялся и побежал в сторону калитки.

Нужно было спешить. Он вдруг подумал о том, что дети, его дети, за которых он в ответе, наверное уже узнали правду — не ту, которую сообщила им на словах странная девочка… как ее звали… кажется, Катя, а правду, — когда небо кипит разрывами зенитных снарядов, тебе в спину кричат «Стой, стрелять буду!», и странные люди, источающие тьму и опасность, возникают из ниоткуда, словно предвестники ада, делают свое дело и уходят, оставляя тебя наедине с самим собой и немым вопросом: «Когда же придет моя очередь?»

Шаров осторожно прокрался вдоль изгороди — дорога, куда убежал патруль (или кем они были), выходила на шоссе, по которому текла людская река. Из-за холма людей не было видно, но постоянный гул, доносившийся оттуда, чем-то походил на странное бесконечное песнопение, застрявшее на одной бесконечной низкой ноте.

Он поежился, припомнил адрес, который сообщил ему мужчина в раздевалке. Для того, чтобы туда добраться, нужно было выйти на Щелковское шоссе, а значит, и на Большую Черкизовскую и избежать встречи с людьми не удастся.

Запахнув пальто, он быстрым шагом направился вперед, отмечая взглядом все опасности, которые могли поджидать. Не доходя Черкизовской, слева он увидел большой деревянный дом. На фасаде висела большая прямоугольная табличка с нарисованными большими черными буквами «Милиция».

На ступенях стоял человек и всматривался в бесконечную толпу. Он был в кожаной куртке с ремнями крест-накрест. На боку висела кобура. Мужчина молча курил. Шаров сразу понял, что встречи с ним не избежать и скорее всего, ничего хорошего это ему не сулило.

Слева, на дорожке застыл легковой автомобиль неизвестной марки, а чуть дальше, немного не доходя до самого дома стоял небольшой деревянный стенд. Шаров слегка притормозил и скользнул по нему взглядом. Нужно было придумать, что сказать милиционеру, откуда и куда он направляется. И зачем. Был бы он в толпе, вопросы бы не возникли, но он идет со стороны стадиона, а там… ни одного человека и только что пробежал патруль, который застрелил, как они, наверное, подумали, мародера или нарушителя, а на самом деле, его тренера.

Мысли лихорадочно прыгали в голове. Он замер у стенда, даже не пытаясь посмотреть, что там написано. И когда на плечо легла тяжелая рука, а глаза защипало от ядреного папиросного дыма, он вздрогнул. Душа ушла в пятки.

— Кого-то узнаете? — услышал он хрипловатый, но довольно приятный мужской голос.

Шаров не сразу понял, о чем спрашивает мужчина. Первой мыслью было, что вопрос касается тех людей, что идут по Черкизовской — беглецы, беженцы с западных окраин страны: откуда ему знать их?

Но когда первая растерянность прошла и взгляд сфокусировался на доске, он вдруг увидел, что сверху написано: «Их разыскивает милиция». А ниже пять или шесть портретов, нарисованных и размноженных с таким отвратительным качеством, что вряд ли кто-то бы опознал в этих людях преступников, даже если бы столкнулся с ними нос к носу.

Шаров медленно переводил взгляд с одного лица на другое — угадать общие черты, конечно, можно было, но не более того.

Мужчина терпеливо ждал и Шаров понял, что тот особо никуда не спешит, потому что зажал свою жертву в угол. Он даже не спешит выяснить, кто стоит спиной к нему, изучая доску.

Время, казалось, замерло. Замер поток людей, замерли неразличимые разговоры и гул самолетов в небе.

Шаров посмотрел на последний портрет. Он не сразу понял и даже не разобрал лица — нарисованный от руки фоторобот был сильно потрепанным, будто бы провисел здесь несколько лет. На него смотрело жесткое худое лицо. Короткий ежик волос, надменный прищур, выдающиеся скулы, тонкий прямой нос с горбинкой. На лбу — то ли бороздка, то ли морщина, — странная для столь юного возраста. А может быть и шрам.

Гипнотизирующий взгляд, который угадывался даже на этом невзрачном портрете буравил с неумолимой жестокостью.

— Неужели узнаете? — снова раздался голос мужчины. Потрясенный фотороботом, Шаров совершенно забыл о его присутствии.

— Да. То есть… кажется… — он повернулся и мужчина, оказавшийся обладателем довольно неприятной внешности для такого красивого баритона, слегка отпрянул.

— Ба! — выкрикнул он. — Это же вы! А я думаю, кто это со стадиона идет, сейчас я быстро проверю его документы… А это сам Андрей Емельянов! Не может быть! Глазам своим не