Европолис - Жан Барт

библейский оттенок.

Придя на пляж, она спокойно сбрасывала одежду на теплый песок, обнажаясь с откровенным и чистым простодушием. Почти голая, в плотно облегающем купальном костюме, четко обрисовывающем ее тело, ее юную, только что сформировавшуюся грудь, она под лучами солнца олицетворяла радость жизни, стоя на фоне моря как священная античная статуя, изваянная из черного мрамора.

Смело и уверенно она бросалась в воду. Мгновенно исчезнув в пенистом водовороте, она выплывала уже далеко, ритмично рассекая волны, как дельфин в открытом море. За ней на поверхности моря, словно за живой торпедой, появлялся раскинувшийся веером, широкий, пенистый, словно кружевной, след, тянувшийся от самого берега.

Самые лучшие пловцы тщетно пытались догнать ее. Они приходили группами, как на состязание, бросались в воду и плыли наперегонки, покуда хватало сил, потом поворачивали обратно и обессиленные возвращались на берег. А она одна покачивалась далеко-далеко в морском просторе. Вытянувшись на спине, она заводила руки за голову, устремляла глаза в небесную синь, и так лежала часами, попав в родную стихию. Люди прозвали ее Черной Сиреной.

На земле ей было куда труднее, чем в море. Черная Сирена, или мисс Шоколад, как называли ее другие, чувствовала себя словно свалившейся с неба. Она попала в совершенно иной мир, чуждый и непонятный. Сначала девушка робко и неуверенно оглядывалась по сторонам, пытаясь проникнуть своим неискушенным умом в этот мир, видевшийся ей сквозь магическую дымку юности. Сколько загадок предстояло в нем разгадать! С каким страхом вступала Эвантия в эту новую, неведомую страну. Она даже не знала языка того государства, где ей пришлось сойти на берег и говорила лишь на певучем французском языке с легким креольским акцентом. Румынский она выучила быстро. С греческим было труднее. У себя на родине, за океаном, Эвантия воспитывалась во французской католической школе монашек-миссионерок.

И хотя с тех пор утекло уже много времени, иногда по вечерам, лежа в постели с полузакрытыми глазами, она видела сквозь ресницы, словно во сне, бесконечный дортуар интерната, в котором прошло ее детство.

Белые кровати, поставленные в ряд. Слабый свет лампадки, мерцающий у ног гипсовой фигуры божьей матери, висевшей на стене. Легкая тень под вуалью сестры-монахини молчаливо скользит по блестящему паркету — это совершает ночной обход очередная дежурная.

Девочка попала в эту школу-монастырь, когда ей не было и четырех лет, после смерти матери, которую укусил скорпион.

Отец, не зная, как ему быть с девочкой, принес ее на руках в монастырь. Ее приняли в отделение сирот. Она росла, пользуясь любовью всех монахинь, которые ласкали и баловали ее, словно маленького и милого дикого зверька.

«Шоколадная куколка», живая и смелая, всегда здоровая, она была первой и в учении и в играх. Сестра Августина опекала ее с материнской любовью. Девочка инстинктивно привязалась к этой ласковой монахине с лицом великомученицы, похожим точь-в-точь на икону святой Варвары.

Как-то раз, когда вся школа вереницей отправилась на загородную прогулку, пьяный сторож преградил им на мосту дорогу. Сестра Августина оказалась в опасности. Пьяница схватил ее за горло, осыпая ругательствами. Перепуганные девочки с криком разбежались. Только маленькая Эвантия бросилась на помощь. Словно дикая кошка, вцепилась она в пьянчугу ногтями, царапая и кусая его до крови.

Живая и сообразительная, училась она легко. Ее успехи отмечались маленькими наградами. С благоговением хранила она ленты, цветные шнурки и медали с изображениями святых. Религиозное воспитание глубоко запало ей в душу. Очарованная легендами из «Жития святых», Эвантия пристрастилась к чтению. От религиозных книг она перешла к более или менее невинным романам и читала запоем, тайком беря их в школьной библиотеке.

Ее отъезд из школы вызвал целый переполох.

Мать-настоятельница была огорчена тем, что все ее планы пошли прахом. Эта девочка, покидавшая монастырь, чтобы затеряться в греховном мире, с малых лет воспитывалась для того, чтобы стать монахиней-миссионеркой в колониях. Сколько иллюзий было связано с этим. Эвантия мечтала, что со временем и она удостоится чести надеть фату христовой невесты. Однако жизнь круто изменила свое течение, и девушка попала в новый мир. Но она продолжала жить среди своих грез. Она беззаботно плыла по волнам житейского моря, окруженная лестью и поклонением, плыла, увлекаемая чарами извечной мечты, ибо еще не знала ни языка, ни страны, в которую попала.

Эвантия прекрасно понимала, что она красивая и производит впечатление, чувствовала, что ею восторгаются, что вызывает восхищение. Ее акции на жизненной бирже повышались с каждым днем.

Вокруг нее теснились молодые люди всех национальностей. Пароходные агенты, сердцееды-левантинцы из мира коммерсантов не спускали с нее глаз. Все молодые щеголи из конторских служащих принялись изучать французский язык. Отлично одетые и важные чиновники из дипломатического круга Европейской дунайской комиссии регулярно снабжали ее иллюстрированными журналами и флаконами духов, беспошлинно получаемых прямо из Парижа.

Помощник префекта, старый холостяк, уже седой, но еще хорошо сохранившийся и видный мужчина, тайком от всех и слегка смущенно приглашал ее кататься на лодке в лунную ночь. Молодой судебный следователь, щепетильный и чопорный, тоже пленился ею и как бы оттаивал, ведя с Эвантией длинные разговоры на французском языке, сопровождая ее в прогулках по пляжу.

Доктор Ласку забыл про своих комаров. Теперь он подстерегал, когда же она выйдет из дома. Если это ему не удавалось, он, словно притягиваемый магнитом, каждый час появлялся под ее балконом.

Высокая глиняная банка, предназначенная для маринованных огурцов, стояла на балконе, выходившем на улицу. И близорукий профессор галантно кланялся ей, убежденный, что это на балконе в своем любимом уголке сидит Эвантия.

Об этой ошибке доктора распустила слух по всему городу жена начальника таможни, за глаза называемая Львицей, которая возненавидела Ласку с той поры, как приехал на каникулы ее старший сын Овидиу. Он учился на первом курсе медицинского факультета, и вся семья его величала «доктором». Отсюда произошла досадная путаница в званиях, что повлекло за собой и охлаждение взаимоотношений между таможенным управлением и портовой бактериологической станцией.

Вокруг девушки образовалось нечто вроде свиты, подобие маленького двора из рыцарей-соперников, повсюду следовавших за ней.

Принцесса Долларов, как многие называли ее, влекла к себе неведомыми чарами, словно таинственный уголок незнакомого континента. Из эскорта постоянных поклонников выделялся молодой брюнет с благородным греческим носом.

Фифаки Папагаланис после неудачного дебюта в афинских клубах и любовной интрижки в высшем свете был отправлен своим семейством замаливать грехи в Румынию, где его устроили под крылышко родного дяди на должность секретаря при греческом консульстве в районе нижнего Дуная, обеспечив ему карьеру дипломата.

С первого же дня своего появления