Пуговицы (сборник) - Ирэн Роздобудько

Потом я замолчал, и тишина длилась неимоверно долго. Так долго, что за эти несколько минут (или секунд?) я родился, вырос и умер.

– Какая гадость… – наконец произнесла Лиза и встала. – Гадость, гадость… Какая пошлая мыльная опера…

И опять зависла смертельная тишина.

– В общем, так, – продолжала она. – С Ликой я все улажу сама – заберу ее с вокзала домой, когда она вернется… И… и больше никогда не тревожь нас.

– Да… Понимаю… – Я не узнал собственного голоса, таким он был хриплым. – Хорошо. Да. Конечно.

Она уже была в прихожей, нервно дергала дверь, справляясь с замком, когда я опять остановил ее, почти преградил дорогу.

– Ты не поняла! Я не знал, что Лика – твоя дочь. Не знал до последнего дня. Я пошел за ней только потому, что увидел вас вместе. И… и я люблю ее, как все, что связано с тобой!

– Подумать только, какие страсти! – Уголки ее губ странно задергались, будто бы она хотела сказать совсем другое. А потом она резко повернулась, отчего разлетевшиеся из-под приколок волосы защекотали мою щеку – так близко мы оказались друг от друга. – Я не могу даже слышать о любви! – Ее лицо исказилось, будто сведенное судорогой. Мне показалось, что она готова заплакать. – Но это – не твое дело!.. Все – я ухожу!

– Лиза, – снова окликнул я. – Я больше не нарушу твой покой. Все будет так, как ты хочешь. Но ответь мне на один вопрос: при других обстоятельствах – не тогда, а теперь, – зная, все, что я сказал тебе, ты смогла бы… если не полюбить, то хотя бы попробовать полюбить меня?

Опять пауза уложилась бы в длину одной человеческой жизни. Ее лицо вдруг смягчилось, и я вспомнил этот взгляд – так же она смотрела на меня в ТОМ сарае.

– Что ты за дурачок? Мне уже давно не двадцать пять… или сколько тогда мне было?.. А уж теперь… Все это – из области иллюзий.

– И все же?.. – Мне был необходим ее ответ. – Я ведь насовсем теряю тебя…

– Может быть. Наверное. Не знаю…

Она рванула дверь и выскочила на лестничную площадку. Я побежал за ней, хотел проводить. Но она быстро поймала машину и уехала.

А я пошел бродить по городу. Мне нужно было намотать несколько километров, иначе я бы не успокоился.

Я вернулся домой в невменяемом состоянии, прошел в спальню в обуви и куртке. И рухнул на кровать.

Посреди ночи мне показалось, что на меня наползает огромное черное чудовище: сквозь полуопущенные веки я увидел странную вещь – у противоположной стены стоял… шкаф. Тот самый «многоуважаемый», с резьбой и шишечками по бокам. Я подумал, что началась «белая горячка», вскочил, протер глаза и включил настольную лампу. Видение не исчезло, а стало реальнее. Этого еще не хватало! Откуда здесь шкаф? Когда появился? Я не мог ломать над этим и без того раскалывающуюся голову. Очевидно, его купила Лика… Но – когда она успела? И зачем он мне теперь? И зачем вообще – все?!

Часть 3

Два года спустя

Денис

1

…Я сижу на Арбате в небольшом, но баснословно дорогом кафе, где, кроме меня, никого нет. Я пытаюсь полюбить Moscoy, и у меня ничего не выходит. Про себя цитирую Сорокина: Москва – это великанша, разлегшаяся посреди холмов, ее эрогенные зоны разбросаны далеко друг от друга, и нащупать их практически невозможно. Поэтому – невозможно полюбить ее с первого взгляда, легче ненавидеть. Девка Moscoy грязна, как шлюха, от нее дурно пахнет. Восхищаться «душком» – признак гурманства.

У меня три синяка на лице – один на скуле и два почти слившихся в один под глазами, эдакие бледно-голубые «очки», которые (знаю по опыту) вскоре посинеют, а потом пожелтеют. Дело долгое. Дело не одной недели. Словом, лицо в диком несоответствии с костюмом и галстуком, а также с бокалом кампари передо мной. Официантки, которым совершенно нечего делать, шушукаются по этому поводу, усевшись за барной стойкой. Я не был здесь лет примерно двадцать-двадцать пять, хотя вначале стремился завоевать бывшую столицу бывшей империи. В первый свой приезд, а было это во время школьных каникул, я бродил, как загипнотизированный. Мне, как, впрочем, и всем в те незапамятные времена казалось, что нет на земле другого такого священного места, где можно быть поистине счастливым. Сюда до сих пор стекался народ из разных концов бывшего Союза, превращая город в базар-вокзал в надежде стать иголкой в стогу сена. Но, как говорили мои наблюдения, количество «иголок» давно уже превысило сам «стог». С утра пораньше, едва устроившись в гостинице, я обошел все злачные места, вокзалы и окраины. Это было бессмысленно, но сидеть на месте я просто не мог! В последней «инстанции» – в бункере радикальной национал-фашистской организации – я и заработал роспись на лице. Пошел туда только лишь потому, что один из приятелей сказал, что там, в полуподвальном помещении, живет до сотни молодых бродяг, разного калибра и вероисповедания, особенно много разных «творческих личностей», среди которых есть и бывшие студенты нашего Института искусств. Именно там, побывав по своим журналистским делам, он видел парня, участвовавшего в биеннале два года назад. В бункер меня провел один из членов организации, уже не один год путешествующий по городам и весям, которого благодаря экзотической внешности я однажды снял в клипе. Птица, так звали парня, уверял, что видел в бункере рыжую девушку, приехавшую из Украины… Перед тем как мне начистили фейс, я успел выяснить, что «рыжая девушка» приехала из Латвии и была той самой героиней, отхлеставшей принца Чарльза букетом красных гвоздик во время его визита в Ригу.

И вот теперь у меня оставался час до записи в передаче, которую я раньше никогда не смотрел, – называлась она «Ищу тебя» и с огромным успехом шла, как мне казалось, во всех точках земного шара. Я никогда бы не опустился до столь странного для себя шага. Но сейчас я не думал о том, что меня могут увидеть коллеги, студенты или партнеры по бизнесу. Пусть видят! Мне наплевать. Как наплевать и на то, что мое лицо разукрашено синяками.

На передачу я попал по большому блату, использовав все свои связи. И вот теперь до записи оставались считаные минуты. Пора было подниматься и ехать в телецентр. Я допил кампари, бросил на стол деньги и пошел ловить такси.

У входа меня встретили менеджер и одна из редакторов программы – было очевидно, что о моем визите их предупредили.

– Денис Владимирович? – вежливо переспросил вышколенный менеджер, тщательно скрывая удивление по поводу моей «боевой раскраски». – Очень приятно, проходите. Сейчас поднимемся на шестой этаж в гримерку, а после на третий – в студию. Начало через полчаса.

На шестом было несколько гримуборных, краем глаза я заметил, что в одной из них толпится масса народу в ожидании своей очереди припудрить нос. Основную категорию составляли бабушки и женщины бальзаковского возраста. Многие возбужденно пересказывали друг другу свои душераздирающие истории. Меня передернуло. Не хватало еще и мне стать в эту скорбную очередь. Слава Богу, меня повели в другую, свободную комнату – очевидно, для «избранных».

– Это Олечка, наш гример, – представила мне редактор-распорядитель девушку в белом халате. – Она вас немножечко подправит, а потом, пожалуйста, спуститесь на третий. Я буду ждать вас в студии и посажу на ваше место.

Я сел в кресло перед зеркалом, и Олечка озабоченно уставилась на мое лицо.

– Где это вы так? – сочувственно спросила она.

– Шел, поскользнулся, упал. Очнулся – гипс… – ответил я.

Девушка понимающе улыбнулась и открыла огромных размеров коробку с гримом.

– Не волнуйтесь, сейчас будете как новенький!

Все остальное время она работала молча. Я был ей за это благодарен и прикрыл глаза. После утренних пробежек по городу, драки в бункере и бокала кампари на Арбате меня разморило. Я не представлял, как и что говорить перед камерой. Мне хотелось уйти. Но я не мог. Я должен был все сделать до конца! И это будет последней точкой.

Через несколько минут я глянул в зеркало и не узнал себя: передо мной, в зазеркалье, сидел вполне импозантный мужик с загадочной легкой дымкой вокруг глаз.

– Ну как? – с гордостью рассматривая плоды своего труда, спросила Олечка.

– Замечательно! Вы просто волшебница! – похвалил я, вставая с кресла.

– Вам – на третий, – напомнила девушка. – Удачи!

Я спустился пешком, выкурил пару сигарет в просторном холле и двинулся по направлению к залу, наполненному неприятной суетой, гудящему множеством голосов, залитому светом софитов. Меня провели на место – оно оказалось, как и было договорено, в первом ряду – и проинструктировали, когда вступать в разговор. Я огляделся: почти все женщины сидели с носовыми платочками в руках, – и снова поежился. Редактор-распорядитель вышла в центр зала и дала последние наставления – по какому сигналу хлопать, в какие камеры смотреть, каким путем проходить к столу ведущих…

– Все! Внимание! Камера! – скомандовала наконец она и, выкинув в воздух растопыренную ладонь, начала загибать пальцы. – Пять, четыре, три, два… Начали!