Квартирник у Маргулиса. Истории из мира музыки, которые нас изменили - Евгений Шулимович Маргулис

равен реву стадиона. Так что мой дэрэ стал возрождением «Квартирника». Дальше – больше! Практически всех, кто был у нас, я отснял, кроме Жванецкого. И как после этого не совместить приятное с очень приятным? В общем уговорил его, а что из этого получилось – смотрите сами! Да здравствует та легкость, с которой Михал Михалыч согласился устроить то, что он никогда не делал!» – Евгений Маргулис.

– Я давно замыслил этот проект – соединить музыкальный ряд именно с тем, что делает большой великий писатель. Но не та вот ерунда, которая сидела в нас в детстве, – литературно-музыкальная композиция, когда под музыку выходил чтец и унылым голосом что-то рассказывал, какой-то текст. Я не хотел этого сделать. Я хотел сегодня просто показать музыку, которую мы слушали в детстве. Потому что Лемми Килмистер сказал гениальную фразу, что музыка с тобой остается по жизни та, которую ты слышал в детстве. И что-то захотелось взрыхлить детство Михаила Михайловича. И поговорить о музыке, которая была в то время. Поговорить о том звуке, который был в то время. Если Михаил Михалыч еще захочет почитать, то это будет вообще прекрасно. Михаил Михайлович Жванецкий.

Михаил Жванецкий: Я с Женей давно говорил на эту тему, что у меня в душе музыка, которая вызывает счастье. Просто вот счастье в душе. Это та музыка, которую я слышал ну где-то в период… Ну до войны не помню. Ну после войны. Не скажу, что только американская, а там была и наша, напоминающая все-таки американскую, вызывающая ощущение счастья. Вот это. Как это все происходило? Видимо, там же Америка поднялась, находясь в глубоком кризисе. Поднялась, я думаю, в основном благодаря этой музыке. В душе. Вот ты видишь, как они все спускаются по лестнице, и видишь, как они идут, эти женщины в перьях. И видишь этот оркестр. И ты видишь все это. Боже мой! Откуда это? У советского несчастного бедного человека, где сзади мог быть только экран с Утесовым. А эта чечетка! Господи! Джим Керри, Фред Астер. Я был у Барышникова дома не так давно, у него портрет Фреда Астера. Человек, который бьет чечетку. И я говорю: «Женя, ты можешь сделать такое, чтоб мы это здесь устроили? Пусть это будет на экране! Пусть звучит эта музыка!». Но вмешались авторские права, денег нет. А я: «Почему денег нет?» – «Мы не можем заработать». – «Почему не можем заработать?» – «Потому что денег нет». И я все это время: «Нам нужно заработать, чтобы это можно было услышать снова». Такому человеку, как я, таким людям, как вы! Потому что это ощущение счастья не заменишь. Иногда бывает в музыке Дунаевского что-то похожее, ощущение счастья. Ну что же? Спрашивайте дальше. Отвечать на вопрос нужно до тех пор, пока ответ не закончился.

– Ну и, конечно, я бы сейчас перешел бы к такой музыкальной составляющей, потому что все-таки Одесса и одесская музыка. Я бы пригласил сюда замечательную группу «Запрещенные барабанщики». Они настолько прикольные и настолько вписываются в формат нашей передачи, что я, конечно, буду только рад. И, конечно, без той музыки обойтись нельзя. Потому что это то, что звучало в Советском Союзе. Поэтому я хочу попросить ребят сыграть именно характерные композиции именно того времени.

Виктор Пивторыпавло («Запрещенные барабанщики»): Ну, то, что мы будем сейчас играть, я не думаю, что звучало в советское время где бы то ни было, кроме самиздатовских кассет.

– Мы имеем в виду те пластиночки такие, на костях.

В. П.: На костях. Ну мы начнем тогда, наверное, с песенки, которую мы очень любим. Это старая песня. Авторские платить никому не нужно, потому что их автор неизвестен. Но она очень старая, озорная и, как мне кажется, лучше всего подходит под наш сегодняшний формат.

(Песня «Девушка в платье из ситца».)

– Михаил Михайлович, вопрос. Слушаете ли вы музыку, когда пишете свои произведения, или нет?

М. Ж.: Нет. Нет. Нет. Я думаю, что пишу музыку. Совершенно верно.

– Ну и тогда, конечно, вдогонку вопрос. Пробовали ли вы читать под музыку? Чтоб сзади стояли «битлы» такие, красивые, плоскогорные, как мы, и тихо ворковали, пока вы читаете. Было такое или нет?

М. Ж.: Нет, такого не было, я как-то стесняюсь быть звездой, которая под музыку что-то делает. Я привык обслуживать сам себя целиком.

– А что мне делать дальше? Как мне дальше-то жить тогда?

М. Ж.: Тебе нужно, видишь, состав, тебе нужны музыканты. Может быть, и мне бы подошло прочесть бы что-то под музыку. Может быть. Но как-то, как-то… Не знаю, то ли говорить, то ли напевать. Да и я как-то пропустил то время, когда можно было напевать свои произведения. Нет, лучше, чтобы кто-то. А я буду пока продолжать то, что делаю. Это, наверное, самое главное.

– Прекрасно! Вы хотите послушать музыку или почитать?

М. Ж.: Сейчас? У меня музыки есть немножко. Можно я маленький кусочек прочту?

Странно, мы все понимаем, что глубоко значительна и вечна классическая музыка, но властвует легкая. Это так же, как учеными руководят политики. Легкая музыка делает эпоху. Музыка не нуждается в переводе. Могли бы и буквы придумать общие для всех народов. Не могут. Люди думали, что буквы – главные, сохраняют нацию. Ноты оказались главнее. Общие для всех наций, ноты делают свое дело. Можешь стучать в кастрюли, обижаться на засилье странной музыки, но побеждает та музыка, которая побеждает. Американская, итальянская. И обижаться нечего, тем более что американская – наполовину наша. Америка не обижается, не подсчитывает, чья музыка, чья выигрывает. А мы всю музыку, все тексты все время пересчитываем – что наше, что не наше, от огромного комплекса неполноценности, который мы еще не можем преодолеть.

Хотя в этом зале уже, по-моему, преодолели этот комплекс.

Ну и еще самое главное: люди наши, в тюрьме сидя, могут писать книги. Музыку писать в тюрьме кто-то пробовал?

– Нет.

М. Ж.: Невозможно, видимо.

И музыка из тюрьмы, где солнце в клетку, и туча в клетку, и женщина в клетку. Женщина. Женщина. Женщина. Потому что свобода – это женщина! Тюрьма без женщины, болезнь без женщины, старость без женщины, война без женщины, все плохое без женщины. Свобода – это женщина.

(Песня «Чубчик кучерявый».)

– Я, когда был маленький, был очень страшный. В принципе, не могу сказать, что сейчас страшный красавец. Просто красавец. Но я научился играть на гитаре лишь только для того, чтоб кадрить девчонок. Михаил Михайлович, а литература помогала знакомиться с красивыми девушками?

М. Ж.: Основное! Основное!

Ты движешься по городу. По городу – это по Одессе. Ты движешься по Дерибасовской, то есть идешь по городу. Чего там было много? Еды не было. Одежды не было. Людей было много, да. Но мы не о людях.

Мужчины красивыми не бывают. Не ради них ты вышел. Ради чего ты выходишь? Ради чего ты идешь? Ради чего ты живешь? Ради чего ты начинаешь? Тогда в Одессе говорили хулиганы: «Что ты начинаешь? Что ты начинаешь?» Я бы спросил просто: «Ради кого ты начинаешь?» Что угодно: петь, плясать, играть. Такой мальчик пробует все. На чем она остановится, тем он и будет.

Таких красавиц, как в Одессе, я даже позже не встречал. Были разные, но не