Национальный клад. Рассказы о наших помощниках - Александр Щербаков

Была и на нашем подворье такая тяпка. Поныне частенько вспоминаю её добрым словом. Ибо ни одна из пяти моих тяпок теперешних, фабричных, которые держу на даче, не идёт ни в какое сравнение с нею. Ну, ещё узкие, «пропольные», туда-сюда, а что до широких, рыхлильно-окучивательных, то они вообще никуда не годятся — захватом малы и слишком легки, чтобы пробивать наши подзолы, и тупятся быстро — не успеваешь затачивать. Всё собираюсь съездить к нашим сельским кузнецам да заказать тяпку из диска лущильника, которая не тяпка, а чистый комбайн-автомат. Сама по земле ходит и сорняки режет, и картошку огребает так, что ботва стоит по стойке смирно. Про такую хочется сказать не «тяп да ляп», а иным присловьем — «тяп-тяп и — сентяб». То бишь, раз-два и готово: рой созревшие клубни.

Между прочим, в наших краях нередко тяпкой зовут и сечку — тот небольшенький закруглённый заступ на черенке, которым секут, крошат, рубят капусту. Обычно — в большом деревянном корыте. Сечки часто делают с выдумкой — с резным и округлым железком, которое по бокам завершают этакие завитушки под бараний рог, не имеющие никакого практического значения, а только служащие украшением инструмента. Может, кузнецы стараются ради женщин, ведь, как правило, именно они, орудуют сечками, занимаются рубкой и засолкой капусты. А это в сельских дворах — целый ритуал и даже особый осенний праздник, венчающий все огородные дела, ибо капусту убирают последней, в канун или после Покрова, порою уже по снегу.

Рубить капусту хозяйки — соседки или подружки — иногда собираются вместе и артелью переходят из дома в дом. Работают сразу в несколько сечек, дружно, весело, с шутками, подначками, а то и с песнями. Во всяком разе, так бывало в пору моего деревенского детства. Да и не только моего. Вон и писатель наш Виктор Астафьев поведал об этом в своих «Синих сумерках», давших заглавие одной из книг рассказов и затесей. Кстати, слово «затеси», по его объяснениям, он взял у сибирских лесников, охотников, которые так называют метки, затёсы на деревьях, которые делают, идя по тайге, чтобы на обратном пути не заблудиться. Может, и действительно так в его Овсянке или в северных — енисейских, подтёсовских краях, куда он частенько выезжал на охоту, на рыбалку. В наших же южных, минусинско-каратузских, местах подобные метки чаще называют «тяпками». Тяпнул походя топором по дереву на уровне головы — вот и тяпка. Даже и мне отец, когда мы углублялись в лес, допустим, в поисках подходящих деревьев на дрова либо для изготовления будущих оглоблей, вил, санных полозьев и прочего, нет-нет да командовал: «Сделай-ка тяпку на той вон берёзе!» Ну, это к слову… А рассказ «Синие сумерки» очень даже хороший. В нём вроде бы ничего особенного не происходит, просто деревенские бабы рубят сечками-тяпками капусту в общем корыте (всё, как бывало и в нашем Таскине), ведут разговоры о том, о сём и поют тягучие песни. Но столько там светлых чувств, ярких характеров, бытовых картин, поэзии сельского труда и жития, что трогает до слёз.

Вот тебе и «тяп да ляп». Нет, не зря в народе живёт и такое присловье, рождённое, правда, скорее не в наших сибирских местах, а где-нибудь в поморских: «Тяп да ляп — и вышел корабль…»

4.

Ну, а вообще-то тяпка-сечка капустная уже, как говорится, другая статья, по меньшей мере — побочная. Главное же значение слова «тяпка» у нас — то самое орудие огородное, земледельческое. Притом именно тяпка, тогда как в других местах этот инструмент чаще зовётся мотыгой. Даже и в словарях любого толка эти слова обычно стоят рядом, буквально через запятую, как синонимы. И нам с вами было бы грешно обойти мотыгу, даром что она происходит от совсем другого глагола — «мотать», в смысле — махать, качать, поводить туда-сюда. А грешно обойти потому, что, во-первых, «мотыга» поныне вполне употребительное название этого инструмента во многих краях России, прежде всего — западных и южных. Во-вторых, оно более почтенного возраста, старинное, даже древнее. Может, потому и значение его пошире и побогаче тяпкиного. Откуда у меня такое заключение? А обратите внимание, что под мотыгой и сегодня понимают не только обычную огородную тяпку, но и кирку, у которой один конец клювом, другой плоский, навроде долота или зубила, поставленный поперёк древка, Такая используется для копки, долбления твёрдой, каменистой либо суглинистой почвы. Так вот подобная кирка-мотыга, как утверждают археологи, была древнейшим орудием для обработки почвы под посев, самым надёжным, хотя и примитивным. Первые мотыги были деревянные или каменные, потом их сменили бронзовые и железные. В исторической науке есть даже такой термин — «мотыжное земледелие», означающий этап, целую эпоху в развитии человечества.

Вон куда мы вышли через тяпкину сестру — мотыгу!

А если подробней рассмотреть такую ипостась её, как кирка, то можно уйти ещё дальше. Тем более что у кирки тоже множество разновидностей и, соответственно, применений в хозяйственной деятельности всех времён и народов. Но мы далеко заходить не будем, а напомним только, что у кирки, как рода мотыги, могут быть, кроме упомянутого выше, разные иные сочетания рабочих частей — и клюва с заступом, и клюва с теслом, и прямых заступов в оба конца. Последним типом, к примеру, орудуют печники и каменщики, «кроя» кирпичи и каменные плиты. В наших местах, пожалуй, наиболее распространён такой вид кирки, как кайло, или кайла, у которой обычно клюв в одну сторону. В сущности, это остроконечный стальной клин, насаженный на деревянную ручку, который употребляют для откалывания льда или ломких пород, то есть как горный инструмент, хотя им нередко и долбят — кайлят! — твёрдую почву. А, кстати, в южных областях страны можно услышать аналогичный глагол от кирки — киркать. Положим, киркать виноградник. И для рабочих, киркающих эти самые виноградные посадки, имеется даже особое название — кирочники. Про нашенских «кайловщиков» я что-то не слыхал. Видно, в словотворчестве кайла не шибко отличилась. Да и народных пословиц, поговорок, связанных с нею, не назову навскидку. Как, впрочем, и с киркой, и мотыгой. Разве что припомню две-три деревенские присказульки про «мотыгу» — неприкаянного человека, пьяницу и мота, да и то в пренебрежительно-уменьшительной форме. К примеру, «пьяница-мотьгжка — первый моторыжка (то есть мот) или: «пьяница-мотыжка, где твоя сберкнижка?». А то ещё такая: «пьяница-мотыжка замёрз, как кочерыжка».

Но не хотелось бы мне заканчивать рассказ о тяпках-мотыгах-кирках и кайлах на столько грустной ноте. И я лучше приведу в заключение строки из одного стихотворения Владимира Солоухина, которые мне очень нравились в юности: «Загорелый, в клетчатой рубахе, Я стою с киркой пред глыбой жизни!». Признаться, даже свою первую книжку стихотворений я было назвал «Пред глыбой жизни», но потом забраковал такое заглавие, сочтя его излишне патетичным и претенциозным, да к тому же заимствованным, чужим. А у хорошего автора всё должно быть только своё, незаёмное. Как и у всякого мастера.

С ломом напролом

Услова «лом» значений много. Ломом называют и ломаные предметы, годные только на выброс или для переработки, как, например, отслужившие изделия из цветных и чёрных металлов; и боль, ломоту в костях, и похмелье алкогольное «после вчерашнего», и наркотическую ломку, ныне особенно «актуальную», будь она неладна. И ещё много чего. Но над всеми ними, безусловно, царствует значение его величества лома как железного рычага, несгибаемого и «пробивного» стержня, уважаемого инструмента в любом хозяйстве, в строительстве и производстве, даже самом что ни на есть высокотехнологичном, самом инновационном, как ныне модно говорить.

Да, внешне он предельно незатейлив, прост, как палка. В одном из толковых словарей о нём так прямо и сказано, что он представляет собою не более чем «металлическую палку, заострённую с одного и раздвоенную с другого конца». Или сплющенную, добавим. Но эта «палка», выражаясь опять же по-учёному, весьма многофункциональна и, без преувеличения, незаменима во многих делах. Ею можно ломать, корёжить, разбивать что-нибудь твёрдое и громоздкое, долбить мёрзлую или каменистую почву, «подваживать», приподнимая какую-либо тяжесть… «Железная палка» нигде не подведёт.

Между прочим, при этом сравнении лома с палкой мне вспомнилась невольно одна из первых встреч с ним.

Перед отцовским домом был небольшой мост, под которым вёснами бурно пробегала коренная вода. Однажды, когда его после очередного половодья ремонтировали наши сельские мужики, я, младшеклассник, подошёл поближе поглазеть на их работу. Седобородый дядя Макар, копавший канаву под бутовой камень, махнул мне приветливо и попросил, указав на стежок в два аршина, лежавший поодаль:

— Подай-ка, боец, вон ту черемошину. Коричневатая палка и вправду походила на черёмуховую. Обрадованный тем, что пригодился в важном деле, я подскочил к этой «черемошине», но… насилу лишь оторвал её от земли и тут же опустил. Однако не сдался, а тотчас ухватил двумя руками за «хвост» и волоком потянул к канаве. Так оказалось легче. Дядя Макар, видимо, желавший подшутить надо мной, не ожидал такой находчивости, он покачал головой и сказал поощрительно: