Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера - Том Дункель

и достойна».

В конце ноября 1937 года мюнхенское религиозное издательство выпустило книгу «Хождение вслед». Для Бонхёффера это было великое событие. Один экземпляр с дарственной надписью («В знак братской благодарности!») он отправил Мартину Нимёллеру, который не смог встретить дар с радостью — шел шестой месяц его одиночного заключения в берлинской тюрьме Моабит. Против него выдвигали все новые обвинения — «откровенные нападки на государство», «выступления с агитационными речами» с церковной кафедры[157]. Нимёллер был одним из восьми сотен пасторов и прихожан Исповедующей церкви, которые в течение того года оказались в тюрьмах.

В начале января 1938 года около тридцати последователей Исповедующей церкви собрались в лютеранской церкви Далема, где находился приход Нимёллера. Среди них был и Бонхёффер. Очень скоро приехали гестаповцы. Всю ночь их допрашивали, правда без особой жестокости. То, что пастор Бонхёффер опубликовал новую книгу, никого не заинтересовало. Хотя никаких обвинений ему не предъявили, на его репутации появилось новое пятно. Ему уже было запрещено преподавать, а теперь он больше не мог появляться в Берлине и земле Бранденбург. К счастью, доброе имя отца все еще имело вес. Карл Бонхёффер сумел добиться послабления этих ограничений. Гестапо разрешило визиты в Берлин, но никакими церковными делами заниматься в столице пастор не мог.

Бонхёфферу повезло. Нимёллеру нет. Он предстал перед закрытым «особым судом» (Sondergericht) в тюрьме Моабит. В марте 1938 года на глазах жены Эльзы и старшей дочери пастор Нимёллер был осужден[158]. Судья, как и ожидалось, признал его виновным по всем пунктам, но добавил, что он — человек «бесспорной искренности» и действовал по «совершенно благородным побуждениям». С этими добрыми словами судья приговорил его к тюремному заключению на срок, который он уже провел в тюрьме, и скромному штрафу в две тысячи рейхсмарок. Счастливый Нимёллер шепнул Эльзе: «Это лучше, чем оправдание»[159].

«Лучше» продлилось недолго. Гитлера немедленно уведомили о приговоре Нимёллеру. Он пришел в ярость[160]. Пастора он считал невыносимо высокомерным и лишенным какого бы то ни было уважения. Гитлер экстренно собрал кабинет министров и заявил, что хочет отменить приговор Нимёллеру — пусть обвиняемый останется в тюрьме. Гюртнер сообщил, что юридических оснований для этого нет.

«В таком случае, — рявкнул Гитлер, — этот человек будет моим личным узником!»

Днем Нимёллера освободили из Моабита. Он думал, что едет домой. Но через несколько минут его схватили два агента гестапо и доставили в концлагерь Заксенхаузен в двадцати километрах от Берлина[161]. Для нового узника уже была готова одиночная камера. Он не совершил преступления, но останется в Заксенхаузене, пока Адольф Гитлер не решит его отпустить.

Не повезло и пастору Паулю Шнайдеру. Он отбыл два месяца в тюрьме Кобленца и был освобожден при условии, что не вернется в Рейнскую область и в две свои церкви[162]. Шнайдер проигнорировал этот приказ. Третьего октября 1937 года он триумфально произнес проповедь в одной из своих церквей. Агенты гестапо задержали его, когда он направлялся во вторую[163].

Гитлер объявил пастора Шнайдера, как и Нимёллера, «своим личным узником». Шнайдера бросили в тюрьму Кобленца, а затем перевезли в Веймар, а оттуда — в концлагерь Бухенвальд.

Шнайдер был несгибаемым и непримиримым солдатом Христа. Он сразу же вступил в конфликт с начальником лагеря — слишком много проповедовал и не снимал шапку во время церемониального подъема нацистского флага. За это он оказался в одиночной камере. К нему относились как к Осецкому: избивали дубинками, хлестали кнутами, приковывали в положении стоя, морили голодом. Одному из работников лазарета в Бухенвальде Шнайдер сказал: «На теле моем нет ни единого места, не покрытого синяками»[164].

Нимёллер и Шнайдер страдали в заключении. Дитрих Бонхёффер продолжал писать книги и трудиться в своей подпольной семинарии. Ему оставалось лишь благодарить Бога и гадать, когда появятся гестаповцы и когда придется заплатить за свою дорогую благодать?

13

Совещания и перестановки

Рейхсканцелярия располагалась на оживленном перекрестке Вильгельмштрассе и Беренштрассе в одном из старейших особняков Берлина. Роскошное здание в стиле рококо было построен в середине XVIII века, а в 1878 году передано федеральному правительству. Особняк не раз ремонтировали, но Адольф Гитлер все же считал его недостойным Третьего рейха: «Этот дом подошел бы какой-нибудь компании по производству мыла»[165]. Чтобы угодить фюреру, здание перестроили — добавив личные апартаменты и большой банкетный зал. Зловещим намеком на грядущие ужасы стало специально построенное бомбоубежище[166]. Но и это не устроило Гитлера. Нацистские архитекторы занялись проектированием нового здания Рейхсканцелярии.

На ноябрьское совещание 1937 года, когда были сказаны слова о войне для каждого поколения, Гитлер пригласил лишь пятерых. Именно об этом совещании Фриц Видеман позже рассказывал Донаньи[167]. За огромным дубовым столом в тот день собрались министр иностранных дел Константин фон Нейрат, фельдмаршал Вернер фон Бломберг, генерал Вернер фон Фрич, командующий флотом адмирал Эрих Рёдер и Герман Геринг, который числился командующим авиацией, хотя по Версальскому договору Германии было запрещено иметь военно-воздушные силы. Записи вел помощник Гитлера, полковник Фридрих Хоссбах[168].

Казалось, в тот ноябрьский день в голове Гитлера жужжал рой разъяренных пчел. Двухчасовой монолог с мелодраматическими завываниями он начал с того, что сообщил собравшимся: если с ним что-то случится, они должны воспринять сказанное им сегодня как «завещание и последнюю волю»[169].

Хоссбах записал, что Гитлер заявил, что намерен «сохранить расовое общество и расширить его… Будущее Германии будет целиком зависеть от решения проблемы жизненного пространства… Всемирная история — история Римской и Британской империй — доказала, что расширение можно осуществить только через слом сопротивления и готовность к риску».

Гитлер заявил, что для выживания Германии в долгосрочной перспективе нужно обеспечить страну надежными источниками продуктов питания и сырья. Он предвидел противодействие со стороны «ненавистных врагов, Британии и Франции», которые страшатся подъема «немецкого колосса» в самом центре Европы. Но ничто не должно помешать «нашему нападению на чехов и Австрию… Присоединение Чехословакии и Австрии даст пропитание пяти-шести миллионам человек… Это сократит и улучшит наши границы, освободит военные силы для других задач и позволит сформировать новую армию в двенадцать дивизий».

За крахом монархии Габсбургов