Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

своими размерами тридакна, обладательница тяжелой раковины и великолепно раскрашенного плаща; тут были и панцири морских ежей, и известковые остатки морских звезд и кубышек…

Бесшумно, с молчаливым упорством идет работа кораллов-строителей. И столь же бесшумно, так же молчаливо-упорно работают их недруги — рыбы, сплюснутые с обоих боков, с прихотливо изогнутыми плавниками и крепкими зубами, сверлящие водоросли, губки. У разрушителей есть мощный союзник — океанский прибой. Вечные волны перетирают раздробленный полипняк в ослепительно белый коралловый песок.

Так из века в век соревнуются две противоположные силы; бывало, одолевали разрушители, и тогда островок исчезал; но чаще победителями выходили кораллы-строители.

У коралловых островов, с такой стремительностью возникавших друг за другом пред восторженными глазами офицеров и матросов, натуралистов и художника, у этих своеобразных частиц суши была еще одна примета, разительно отличавшая их от других островов и архипелагов: все они были атоллами, стало быть, представляли коралловые кольца, внутри которых легонько морщились от пассатного ветра тихие мелководные лагуны.

Одни лагуны казались темно-синими, другие — природа словно хотела еще более принарядить островной тропический мирок — отливали темной зеленью. При сильном накате океанский вал вдрызг расшибался о рифы, и тогда над лагуной проносилось облако водяной пыли, игравшее на солнце всеми цветами радуги…

На маленьком столике в каюте Коцебу лежали карты. Не те, что были куплены Крузенштерном у лондонских картографов, а те, что выполнили на борту «Рюрика» прилежные руки штурманских учеников Василия Хромченко, Владимира Петрова и Михайлы Коренева. Капитан любовно поглаживал шероховатые куски толстой бумаги. Улыбаясь, перечитывал он имена, которыми окрестил островки, наденные в тихоокеанских просторах: Спиридова, Рюрика, Крузенштерна, Суворова-Рымникского и Кутузова-Смоленского.[9]

Незабываемые дни! Лейтенант флота мечтал о них в долгие кронштадтские осени, когда так зло стучал дождь в оконца, в ядреные архангельские зимы и в светлую весеннюю пору, когда на абосской верфи достраивался «Рюрик». Незабываемые дни… Он, действительно, не променял бы их на «все сокровища мира»!

Коцебу знал, что еще не один и не два острова можно сыскать в здешних широтах. Он достал из резного шкафчика крузенштернову инструкцию, пробежал знакомые — едва ли не наизусть — строчки: «Двукратное через все Южное море переплытие корабля в разных совсем направлениях бесспорно послужит к немалому распространению наших познаний о сем великом Океане, равно как и о жителях островов, в величайшем множестве здесь рассеянных».

Двукратное переплытие… Он, капитан «Рюрика», еще вернется к исследованиям в южных широтах. А сейчас его ждет другая задача. Надо поскорее добираться туда, где в холодной «мрачности» теряются, близко сходясь друг с другом, суровые мысы Азии и Аляски.

БОЛЬШИЕ ОЖИДАНИЯ

Стокгольмские купцы подвели Коцебу: медные листы, поставленные ими для обшивки брига, за один год плавания до того износились, что требовали замены. Этим-то и занялась команда брига, придя в середине июня в Петропавловск-на-Камчатке.

Медные листы для «Рюрика» отдала «Диана», знаменитый корабль Василия Михайловича Головнина. Ветхая «Диана» давно стояла на мертвых якорях в Петропавловской гавани, дожидаясь своего часа, и с приходом «Рюрика» час ее пробил.

Исправляли «Рюрик» без малого месяц. Пора было приступать к выполнению главной задачи экспедиции — к поискам Северо-Западного прохода, к обнаружению тихоокеанского начала заветного пути. «Рюрику» предстояла самая ответственная часть плавания. Все как будто бы было хорошо: бриг починен, запасы пополнены, число матросов с двадцати увеличено до двадцати шести, найден алеут-переводчик. Хмур и озабочен один лишь добрейший доктор Эшшольц.

Он заходит в капитанскую каюту, плотно затворяет дверь и садится рядом с капитаном. Беседа у них краткая и невеселая. Доктор говорит, что лейтенант Иван Яковлевич Захарьин совсем плох, и настаивает на том, чтобы Ивана Яковлевича свезти на берег.

Лейтенант Захарьин действительно был сильно болен. Во время стоянки в Бразилии он несколько ожил, но потом опять слег.

Выслушав доктора, Коцебу опечалился. Он хорошо понимал, что значило остаться на бриге с одним лишь офицером. Теперь ему, начальнику экспедиции, у которого и без того хлопот полон рот, придется попеременно с Глебом Шишмаревым стоять вахты. Разве можно совершить тщательные исследования в Беринговом проливе, ежели один из них всегда должен оставаться на борту? Пожалуй, никогда еще не было морского научного путешествия с таким числом офицеров… Досадно!

Обидно и за Ивана Яковлевича. Обидно за товарища. Ведь еще гардемарином познал он море и боевые схватки в Дарданеллах и при Афоне, куда ходил на фрегатах! Австроил» и «Венус» в эскадре адмирала Сенявина. Досадно и обидно…

Коцебу кликнул вестового и послал за Шишмаревым. Бодрый и свежий, в обычном своем ровном и доброжелательном расположении духа, явился круглолицый Глеб. Коцебу изложил ему обстоятельства.

— Эх, Иван, Иван, — погрустнев, произнес Шишмарев и, помолчав, прихлопнул ладонью об стол: — А нам с тобой, друже Отто, нельзя отступаться. Вдвоем так вдвоем. Помнишь кадетскую присказку: жизнь — копейка, голова — ничего.

Поднявшись, он решительно и серьезно добавил:

— Полагаю, простимся с Иваном, и — в путь!

Коцебу молча обнял Шишмарева.

«Болезнь заставила лейтенанта Захарьина, — записал капитан, — остаться на Камчатке,[10] и теперь мне предстояло затруднительное плавание в Берингов пролив только с одним офицером, но это отнюдь не заставило меня колебаться, так как рвение лейтенанта Шишмарева, равно как и мое, нимало не ослабело».

Коцебу еще долго сидел в каюте, заканчивая донесение Николаю Петровичу Румянцеву.

Двадцатого июля «Рюрик» уже был под парусами и проходил мимо угрюмого острова Беринга.

Попутный ветер гнал бриг на север сквозь туманы и ненастья.

Проведя несколько дней у острова Св. Лаврентия, в то время еще малоизведанного, познакомившись с гостеприимными туземцами, с островной фауной и флорой, «Рюрик» лег на курс к Берингову проливу.

Первую же неизвестную бухту на северо-западном берегу Америки капитан брига называет именем своего неутомимого помощника Глеба Шишмарева, а островок, протянувшийся у входа в бухту Шишмарева, — именем известного наставника моряков, путешественника и морехода