Под покровом небес - Пол Боулз

Порт обвел взглядом потрепанные и колченогие столики, стулья и улыбнулся.

– Не думаю, что меня устроил бы отель, намного менее шикарный, нежели этот.

– Ах, мистер Морсби, дорогой мой! Этот – определенно роскошный. Это отель, лучше которого вы не найдете на всем пути отсюда и до самого Конго. Нигде не будет даже водопровода, имейте это в виду. Ладно, в любом случае до нашего отъезда мы еще увидимся. На этом жутком солнце я скоро испекусь. Пожалуйста, пожелайте вашей жене от меня доброго утра.

Она встала и ушла вниз.

Порт снял пиджак, повесил на спинку стула и посидел еще, раздумывая над странностями поведения этой женщины. Поверить в то, что ее эксцентричность происходит только от скудоумия или сумасбродства, как-то не получалось; казалось гораздо вероятнее, что секрет ее поведения состоит в желании как-нибудь исподволь, иносказательно поделиться мыслью, которую она не решается высказать прямо. В ее собственном спутанном восприятии это может выглядеть вполне логично. Впрочем, уверен он мог быть только в том, что главным ее мотивом является страх. А у Эрика – алчность; в этом тоже не могло быть сомнений. Однако, что представляет собой эта пара в целом, по-прежнему оставалось загадкой. Было у него такое ощущение, что какие-то самые грубые, первые наметки картины начинают смутно проглядывать, но что это за картина и каков в конце концов окажется ее смысл – это пока оставалось совершенно неясным. Вместе с тем он догадывался, что в данный момент мать и сын действуют друг другу наперекор. При этом у обоих есть причина искать его общества, но эти причины могут быть не идентичны и даже, как он полагал, не однонаправленны.

Бросил взгляд на часы: десять тридцать; Кит, вероятно, еще не проснулась. Как только они увидятся, надо будет обсудить это с ней, – если, конечно, она больше не сердится. Отдать ей должное, она обладает недюжинной способностью расшифровывать мотивировки. Он решил прогуляться по городу. Заскочив к себе в комнату, оставил там пиджак и прихватил солнечные очки. Для Кит он снял комнату напротив. Выходя, приложил ухо к двери и послушал; изнутри не доносилось ни звука.

Бусиф оказался совершенно современным городом, состоящим из больших прямоугольных кварталов; в центре города рынок. Улицы немощеные, полные подсыхающей красноватой грязи, а дома по их сторонам одноэтажные и по большей части похожие на коробки. По главной магистрали к рынку двигалась нескончаемая процессия из людей и овец; мужчины шли, набросив на головы капюшоны бурнусов для защиты от яростно палящего солнца. Нигде ни деревца. Концы поперечных улиц выходили на голую пустошь, с легким наклоном поднимающуюся вверх к подножию гор, представляющих собою голые, лишенные растительности нагромождения диких скал. На огромном рынке он не нашел ничего интересного, разве что за исключением лиц. В одном его конце обнаружилось крошечное кафе с выставленным наружу, к забору из штакетника, единственным столиком под тростниковым навесом. Он сел и дважды хлопнул в ладоши.

– Ouahad atai,[47] – воззвал он; уж это-то он по-арабски помнил.

Прихлебывая чай, заваренный, как он заметил, с сушеными листьями мяты вместо свежих, он обратил внимание на то, что мимо кафе раз за разом проезжает один и тот же древний автобус, настойчиво поквакивая клаксоном. Вот опять проехал. Уже и так битком набитый пассажирами – исключительно местными, – все кружит и кружит по базарной площади, а мальчик, стоящий на его задней площадке, ритмично бьет в его гулкий железный бок и без конца кричит:

– Arfâ! Arfâ! Arfâ! Arfâ!..

Так он и просидел там до ланча.

XII

Первое, что ощутила Кит, когда проснулась, это жесточайшее похмелье. Потом увидела комнату, залитую ярким солнцем. Но что это за комната? На то, чтобы думать, вспоминать, не было сил. Рядом с ее головой по подушке что-то ползло. Она скосила глаза влево и увидела рядом бесформенную темную массу. Вскрикнула и привскочила, но не успел еще затихнуть ее крик, как она поняла, что это всего лишь черные волосы Таннера. Не просыпаясь, он пошевелился и протянул руку, чтобы обнять ее. С головой, полной пульсирующей боли, она выпрыгнула из постели, встала и уставилась на него.

– Боже мой! – громко сказала она.

Не без труда разбудила его, заставила встать, одеться и вытолкала в коридор со всем его багажом. Быстро заперла за ним дверь. Затем, пока он как дурак стоял там, не догадываясь вызвать гостиничного боя (тот хоть помог бы с поклажей), она отворила дверь и шепотом потребовала у него бутылку шампанского. Он вынул одну, дал ей, и она снова закрылась. После чего села на кровать и выдула всю бутылку. Необходимость выпить была отчасти физической, но главное, она чувствовала, что не сможет смотреть в глаза Порту, пока в ней не закончится внутренний спор, в ходе которого она, может быть, сумеет найти себе какое-то оправдание. Еще она надеялась, что от шампанского ей станет совсем худо, а значит появится законный повод весь день проваляться в постели. Но эффект оказался противоположным: не успела она прикончить бутылку, как похмелье исчезло и она почувствовала себя слегка под мухой, но в полном порядке. Подошла к окну и выглянула в сверкающий и слепящий двор, где две арабские женщины что-то стирали в огромной каменной чаше, а выстиранное вешали на кусты, чтобы на солнышке сохло. Поскорей вернулась, распаковала сумку с бельем и всякой всячиной для ночевки, все оттуда вынула и раскидала по комнате. После чего принялась за тщательные поиски следов пребывания в ее комнате Таннера. Обнаруженный на подушке черный волос заставил ее сердце провалиться в пятки; что ж, выбросила волос в окно. Старательно заправила кровать, прикрыла сверху шерстяным покрывалом. Затем вызвала горничную и попросила ее, чтобы явилась какая-нибудь фатима и помыла пол. Пусть уж, если заявится Порт, все будет выглядеть так, будто в комнате только что произвели уборку. Оделась, сошла вниз, провожаемая звяканьем тяжелых браслетов фатимы, протирающей кафель.

Вернувшийся в отель Порт постучал в дверь номера напротив своего.

– Entrez, – сказал мужской голос, и он вошел.

Полураздетый Таннер распаковывал саквояжи. Расстелить и смять постель он не догадался, но Порт ничего не заметил.

– Какого черта! – нахмурился Порт. – Только не говори мне, что Кит поселили в ту паршивую комнатенку на отшибе, которую я зарезервировал для тебя.

– Именно так они, видимо, и сделали. Но все равно спасибо, – усмехнулся Таннер.

– А если поменяться? Ты не против?

– Зачем? Разве тот номер так уж плох? Да нет, я, в принципе, не против. Мне только кажется, больно уж много будет суеты ради одного дня. Нет?

– Может быть, мы пробудем здесь не один день. И вообще, я хочу, чтобы номер Кит был напротив моего.

– Да пожалуйста, пожалуйста. Но ты уж и ей тогда об этом скажи. А то она в том, другом номере пребывает, наверное, в святом неведении. Думает, это лучший номер в отеле.

– Да комната как раз там неплохая. Просто на отшибе, вот в чем дело. Это все, что у них вчера было, когда я резервировал номера.

– Заметано. Надо позвать кого-нибудь из зверьков, чтобы перетащили вещи.

За ланчем сошлась вся троица. Кит нервничала и беспрерывно что-то говорила – главным образом о послевоенной европейской политике. Кормили скверно, так что особенно хорошего настроения не было ни у кого.

– Эти европейцы разрушили весь мир, – сказал Порт. – И что я должен делать? Благодарить? Жалеть их? Да провались она, эта Европа! Исчезни с карты!

Он хотел разом поставить точку в дискуссии, отвести Кит куда-нибудь в сторонку и поговорить с нею наедине. Их длинные, хаотические, чрезвычайно личные разговоры всегда влияли на него благотворно. А вот она как раз всячески старалась избежать такого собеседования с глазу на глаз.

– Почему бы тебе не распространить тогда твои пожелания на все человечество, если уж ты такой добрый? – не без сарказма предложила она.

– Человечество? – вскричал Порт. – А что это такое? Кто это? А я скажу тебе. Человечество – это другие. Все, кроме тебя самого. И как же оно может быть кому-то интересно?

– Минуточку. Погоди минутку, – неспешно заговорил Таннер. – Я бы тебя тут как раз поймал на слове. Я бы сказал, что человечество – это ты сам и есть, и как раз этим-то оно и интересно.

– Хорошо сказано, Таннер! – демонстративно поддержала его Кит.

Порт скривился.

– Бред! – рявкнул он. – Никакое ты не человечество. А всего лишь твое собственное, безнадежно изолированное эго.

Кит попыталась вклиниться, но он повысил голос и продолжал:

– Мне не надо оправдывать свое существование подобного рода примитивной демагогией. Одно то, что я дышу, меня уже полностью оправдывает. Если человечество не считает это оправданием, пусть поступает со мной, как хочет. Я не собираюсь всюду таскать с собой паспорт, удостоверение существования, не собираюсь доказывать, что имею право тут находиться. Я и есть мир! Но мой мир – это не мир какого-то там «человечества», то есть толпы. Это такой мир, каким его вижу я!