Чистый грех - Сьюзен Джонсон

Между двумя английскими графами существовало давнее и яростное соперничество. Поскольку оно ограничивалось только спортивной сферой и не переходило в личную вражду, то Флора считала его здоровым и полезным. Вот и сейчас она радовалась молодому азарту своего отца.

— Дорогая, ты пойдешь со мной? — спросил лорд Халдейн, наблюдая за тем, как конюх подтягивает подпруги. Ласково поглаживая коня, он прибавил: — Поглядим вместе, на что способно это прелестное создание.

— У меня имеется прекрасная лошадь под женское седло, — сказал Адам. — Отлично подойдет для чинных прогулок в Гайд-парке. Я мог бы показать ее леди Флоре прямо сейчас. Сделаем вот как: вы, Джордж, идите на беговую дорожку — Том вас проводит, — а я догоню вас попозже.

— Договорились, — рассеянно согласился лорд Халдейн. Он горел желанием побыстрее увидеть гнедка в деле. — Идемте, Том. Так вы и впрямь полагаете, что этот жеребец способен пробежать милю за минуту и сорок шесть секунд?

Оживленно беседуя, граф и конюх вышли из конюшни на яркое солнце.

Адам и Флора остались одни в легком сумраке… и в почти гробовой тишине. Время от времени в стойлах переминались лошади или раздавалось тихое ржание. Но, за вычетом этих периодических и приглушенных перегородками звуков, под каменными сводами было до того диковинно тихо, что они слышали свое дыхание, гулкое и напряженное.

Наконец Адам осторожным ласковым пальцем скользнул по пряди волос, выбившейся из Флориной прически, и сказал:

— Я не имел намерения показывать тебе лошадь. Это только предлог. А впрочем, ты, верно, и сама догадалась.

— Ни о чем я не догадалась! — решительно возразила Флора и оттолкнула его руку. Она все еще обижалась на молодого человека за сцену во время завтрака. — И ни о чем догадываться не желаю. Я сердита на тебя.

— Это я сердит на тебя, — почти грубо осадил девушку Адам. При этом он взял ее руку и стал нежно поглаживать тыльную сторону ладони.

— Вот как? — насмешливо сказала Флора, бросив многозначительный взгляд на пальцы, ласкающие ее руку.

Он тяжело вздохнул. Ему и самому было тошно так разрываться. Уж, кажется, хватило удовольствий в течение ночи… ан нет! Опять влечет, да так властно, так безрассудно…

— Не люблю, когда судят и рядят о моей жене, ничего толком про нее не зная, — обиженно проворчал молодой человек. — Что за охота бессмысленно дразнить меня? И тем более после того, что было между нами ночью! Ведь мы глаз не сомкнули, а это что-нибудь да значит!

— Ах, значит, я не давала тебе спать? — воскликнула Флора не без язвительной нотки в голосе. — Или, может, это ты не давал мне заснуть?

— Прекрати! — взбешенно рявкнул Адам. — Хватит меня задирать!

— Да вы никак стали обидчивым, граф! — По тону девушки было ясно, что гнев Адама ее не слишком-то пугает. Флора умела постоять за себя.

— Ладно, — сказала она, — оставим в стороне глупый вопрос о том, кто кого измотал сегодня ночью. На самом деле я просто терпеть не могу, когда со мной разговаривают свысока, будто ставят меня на место. То, что мы ночь провели вместе, не дает вам никаких прав на мою жизнь — в том числе и права покрикивать на меня. Я привыкла самостоятельно принимать все решения — до постели, в постели и после постели. Если мне взбредет в голову повидаться с вашей женой — я это сделаю, и все тут!

— А у меня, стало быть, разрешения спрашивать не станете?

— Не стану.

Оба молчали. Снова их объяла тишина. Но теперь воздух был заряжен куда большей злостью, чем в начале их разговора. От мелкой размолвки молодые люди ходкой рысью двигались к доброй ссоре.

В этом отдаленном крыле было безлюдно — конюхи закончили свои утренние дела и ушли. Через маленькие оконца света вливалось мало, было сумрачно, как в средневековом храме с цветными мозаичными окнами. Сходство длинного помещения с церковью усиливал непомерно высокий сводчатый потолок.

Такая конюшня — истинный лошадиный храм, где молятся на породистых жеребцов, — даже несколько раздражала своими размерами, почти полным отсутствием запахов и невиданной чистотой.

Флора первой устала держать паузу. Тишина слишком давила на нее.

— Вы вольны мнить себя восточным деспотом, — выпалила она, — и никто вам не запретит по своему усмотрению повелевать челядью и работниками — подданными вашего небольшого ханства. А впрочем, при одном взгляде на эту волшебно вылизанную конюшню любой поймет, что вы правите здесь железной рукой. Однако помыкать мною — этого я вам не позволю! Никто и никогда мной не командовал и командовать не будет!

— Ой, не зарекайся! — усмехнулся Адам и, меняя тактику, нежно обнял девушку за талию.

Флора не знала, как трактовать странный блеск в его глазах. Что это — издевка? коварство? подавленная ярость? или просто игра света от низких окон? И что для него их спор — забава? Или он и вправду оскорблен?

— Вы обольщаетесь, мистер Серр! — сказала она, готовая до конца стоять за свое выстраданное право на независимость. — Рано или поздно вам встретится кое-кто, кем вам будет слабо вертеть по своему усмотрению.

— Я так понимаю, что ты и есть этот «кое-кто»?

— Да! А теперь извольте отпустить меня! — М-да, похоже, мы зашли в тупик, — промолвил Адам. Руки с ее талии он так и не убрал, но хватку ослабил.

— Никакого тупика, ваше графское высочество, — иронично возразила Флора. — Я вижу прямо перед собой дверь — вот через нее-то я и выйду.

— Дорогуша, мы не в лондонской гостиной, — произнес Адам. — Тут иной мир, да и нравы иные. Может статься, эта дверь не про тебя. Хотеть выйти не запрещено, а выпустят тебя или нет — вопрос другой.

Но при этих словах он снял руку с ее талии, словно приглашая: а ну-ка, попробуй уйти.

Флора выпрямилась пуще обычного. Она была прекрасна — в сорочке мужского покроя и в простой юбке, спина прямая, голова вскинута, глаза с вызовом устремлены на обидчика.

— Меня не так-то просто запугать. Что мне до твоей разбойничьей репутации и до твоего всевластия на этих землях! Я давно не школьница.

— Что ты давно не школьница, это я заметил, — сказал Адам с легкой усмешкой, и в его глазах вдруг запрыгали чертики. — Мне как раз это и нравится: твое прямодушие, откровенность, отсутствие жеманства. Никакого дешевого романтизма. Ты крепко стоишь ногами на земле и не витаешь в облаках. Именно эта приземленность и делает тебя такой интригующе интересной…

— …и менее предсказуемой, — криво усмехнувшись, закончила за него Флора. — Хорошенько запомни!

— Что ж, запомню.

Это было сказано с шутливой рассеянностью, как будто они обсуждали игру в фанты, а не коренные принципы мирного сосуществования любовников.