Давайте все убьем Констанцию - Рэй Брэдбери

Кровь отхлынула у меня от лица.

– Согласен, – сделал вывод Фриц.

Фриц рванул под дождь. Когда я ввалился в машину, он уже дал полный газ.

Глава 37

– Понадобятся фонарик, спички, блокнот и карандаш – делать записи. – Я порылся в карманах.

– Вино, – добавил Фриц, – на случай, если обормоты на верхотуре не держат бренди.

Бутылку вина мы приговорили промеж себя, пока разглядывали головокружительную темную лестницу, которая вела в старую аппаратную.

Фриц ухмыльнулся.

– Я первый. Не хочу тебя ловить, если ты свалишься.

– Спасибо, друг.

Фриц ступил в тень. Я шагнул следом, крутя в руке фонарик.

– Почему ты мне помогаешь? – спросил я шепотом.

– Я звонил Крамли. Он сказал, что целый день прячется в кровати. Мне общение с такими долбаными придурками, как ты, идет на пользу: кровь не застаивается и сердце крепнет. Не забывай о фонаре, я могу упасть.

– Не провоцируй меня. – Я качнул лучом.

– Не хочется это говорить, – продолжал Фриц, – но время, на тебя потраченное, не пропадает впустую. Ты мой десятый незаконный отпрыск, если не считать Мари Дресслер!

Мы забрались на самую верхотуру.

Достигли верхушки второго балкона; Фриц, упиваясь собственной руганью, яростно клял высоту.

– Объясни еще раз, – сказал он, пока мы карабкались. – Ну, мы заберемся. И что потом?

– Потом вниз, столько же ступенек. Имена на зеркалах в подвальном этаже. Зеркальные катакомбы.

– Стучи, – скомандовал наконец Фриц.

Я постучал, дверь распахнулась внутрь, от двух проекторов, один из которых работал, шел слабый свет.

Обшарив лучом стену, я присвистнул.

– Что? – спросил Фриц.

– Они исчезли! Фотографии. Кто-то сорвал их со стен.

Я недовольно поводил лучом по пустым местам. Из темной комнаты действительно испарились все ее «призраки».

– Черт возьми! Иисусе Христе! – Я остановился и выругался. – Боже, я начал разговаривать как ты!

– Мой сынок, как есть мой, – довольно отозвался Фриц. – Поводи фонарем!

– Спокойно. – Я осторожно двинулся вперед, неуверенной рукой направляя луч на то, что виднелось между проекторов.

Это был, конечно, отец Констанции, прямой и хладный, одна рука на выключателе.

Один из проекторов на полной скорости прокручивал ленту, свернутую в кольцо, которое висело под объективом, и картинка повторялась снова и снова каждые десять секунд. Дверца, пропускавшая изображение на экран кинотеатра, была закрыта, и запертые образы мелькали внутри, маленькие, но, если придвинуться и прищуриться, можно было разглядеть:

Салли, Долли, Молли, Холли, Гейли, Нелли, Роби, Салли, Долли, Молли… и так до бесконечности.

Я присмотрелся к старику Раттигану, застывшему на месте: торжество выражалось на его лице или отчаяние, сказать было невозможно.

Перевел взгляд на стены, где уже не было Салли, Долли, Молли; завладевший ими, кто бы он ни был, не представлял себе, что старый человек, обнаружив исчезновение своей «семьи», запустит эту ленту, чтобы сохранить прошлое. Или…

В голове у меня все перемешалось.

Я услышал голос Бетти Келли, выкрикивавшей слова Констанции: «Прости меня, прости, прости». И Шустро: «Как мне вернуть, вернуть, вернуть?» Что «вернуть»? Ее второе «я»?

Кто сделал это с тобой, думал я, стоя над мертвым стариком. Кто-то другой? Или ты сам?

Бело-мраморные глаза мертвеца были неподвижны.

Я выключил проектор.

По моей сетчатке все еще проплывали лица: танцующая дочь, бабочка, обольстительница-китаянка, клоунесса.

– Бедняга, – прошептал я.

– Ты его знаешь? – спросил Фриц.

– Нет.

– Тогда никакой он не бедняга.

– Фриц! У тебя когда-нибудь сердце было?

– Шунт поставил. Удалено.

– Как ты без него существуешь?

– Потому что… – Фриц протянул мне монокль.

Я приладил к глазу холодное стекло и стал смотреть.

– Потому что, – повторил он, – я…

– Тупой сукин сын, чтоб тебя разнесло!

– В самое яблочко! – согласился Фриц. – Пойдем, – добавил он. – Это не аппаратная, а покойницкая.

– И всегда была, – кивнул я.

Я позвонил Генри и сказал, чтобы он взял такси и ехал к Грауману. Духом.

Глава 38

Слепец Генри ждал нас в проходе, который вел вниз к оркестровой яме и дальше, к раздевалкам, спрятанным в подвальном этаже.

– Не говори, – предупредил Генри.

– О чем, Генри?

– О фотографиях наверху, в аппаратной кабине. Капут? Жаргон Фрица Вонга.

– И тебя туда же, – отозвался Фриц.

– Генри, как ты догадался?

– Я знал. – Генри направил невидящий взгляд на оркестровую яму. – Посетил только что зеркала. Трость мне не нужна, а фонарь и подавно. Просто протянул руку и потрогал стекло. И понял, что фото наверху не должны были сохраниться. Общупал сорок футов стекла. Ничего. Все подчищено. Так что… – Он вновь перевел глаза на невидимые задние кресла. – Наверху. Все исчезло. Верно?

– Верно, – ответил я удивленно.

– Я вам кое-что покажу. – Генри обернулся к оркестровой яме.

– Погоди, у меня есть фонарик.

– Когда ты наконец усвоишь? – фыркнул Генри и одним бесшумным движением ступил в яму.

Я последовал за ним. Фриц глазел на шествие.

– Ну, – произнес я, – чего ты ждешь?

Фриц двинулся с места.

Глава 39

– Вот. – Генри уставил нос в длинный ряд зеркал. – Что я говорил?

Я двинулся вдоль стеклянного ряда, касаясь поверхности сперва лучом фонарика, а потом пальцами.

– Ну? – нетерпеливо рявкнул Фриц.

– Фамилии были и сплыли, так же как фотографии.

– Я говорил.

– Почему слепые никогда не молчат? – произнес Фриц.

– Нужно чем-то заполнять время. Перечислить имена?

Я по памяти прочел список.

– Забыл Кармен Карлотту, – поправил меня Генри.

– А, да. Карлотта.

Фриц поднял взгляд.

– И тот, кто украл фотографии из аппаратной…

– Он же подчистил зеркала.

– Так что всех этих дам как бы и не существовало, – проговорил Генри.

Он наклонился и в последний раз прошелся кончиками пальцев по стеклу – там, сям и пониже.

– Ага. Пусто. Черт. Надписи затвердели. Враз не отчистишь. Кто это?

– Генриетта, Мейбл, Глория, Лидия, Элис…

– Все они спустились вниз очищать зеркала?

– И да и нет. Мы уже говорили, Генри, что все эти женщины приходили и уходили, рождались и умирали и писали свои имена, как на мемориальной табличке.

– Ну?

– И надписи были сделаны в разное время. И вот начиная с двадцатых годов эти женщины, дамы и прочие, спускались сюда на погребальную церемонию, собственные похороны. Когда они смотрелись в первое свое зеркало, на них смотрело одно лицо, когда переходили к следующему – лицо менялось.

– Это твои домыслы.

– Итак, Генри, здесь, перед нами, большой парад похорон, рождений и погребений, и на все хватило одной пары рук и одной лопаты.

– Но почерк, – Генри потянулся к пустоте, – почерк был разный.

– Люди меняются. Она не могла остановить выбор на одной жизни, на одном способе жить. И вот, стоя перед зеркалом, она стирала помаду и рисовала другие губы, смывала брови и рисовала другие, лучше, увеличивала глаза, поднимала границу волос, опускала поля шляпы наподобие абажура, или снимала и отбрасывала шляпу, или скидывала одежду и оставалась нагишом.

– Нагишом. – Генри улыбнулся. – Дошел до сути.

– Молчи, – сказал я.

– Работка, – продолжал Генри. – Царапать надписи на зеркалах, глядя, как ты изменилась.

– Не каждый же день. Раз в год, может в два года, покажется со ртом поменьше или губами потоньше, понравится себе и на полгода или всего лишь на лето сделается новым человеком. Как так, Генри?

Одними губами Генри шепнул:

– Констанция. Конечно, – пробормотал он, – пахла она всегда по-разному. – Трогая зеркала, Генри двинулся дальше и добрался наконец до открытого люка. – Почти дошел, да?

– Остался один шаг, Генри.

Мы посмотрели вниз, на круглую дыру в цементе. Оттуда несся шум ветра, дувшего от Сан-Фернандо, Глендейла, бог знает откуда еще – от Фар-Рокуэя, быть может? Дождевой сток скользил там тонкой струйкой, едва охлаждая лодыжки.

– Тупик, – проговорил Генри. – Наверху ничего, и внизу тоже. Разгадка спрятана. Но куда?

Словно бы в ответ из темной дыры в холодном полу донесся жуткий крик. Мы подпрыгнули.

– Боже правый! – вскричал Фриц.

– Господи Иисусе!

– Боже всемогущий! – присоединился Генри. – Надеюсь, это не Молли, Долли, Холли?

Я повторил про себя эту молитву.

Фриц прочел мои слова по губам и выругался.

Крик повторился, уже дальше, вниз по течению. У меня из глаз брызнули слезы. Я подскочил к люку, собираясь свеситься с краю. Фриц схватил меня за локоть.

– Слышал? – крикнул я.

– Ничего не слышал!

– Кто-то кричал!

– Шум воды, вот и все.

– Фриц!

– Хочешь сказать, что я лжец?

– Фриц!

– По твоему тону выходит, что я лгу. Ничего подобного. Черт возьми, неужто ты собрался туда спуститься? Проклятье!