Джентльмены - Клас Эстергрен

— А я влюбился, — скромно сообщил Генри. — I’m in love again, — тихо пропел он.

Я не решился сказать, что тоже влюблен. Может быть, не по уши, но, во всяком случае слегка — примерно по плечи.

За сим, разумеется, последовала песня. Лишь увидев любовно зарифмованный мною текст «Черри с траурной лентой и линзами», Генри понял, что я тоже пал жертвой страсти. Черстин оставила Генри номер своего телефона, сказав, что обязательно хочет встретиться с нами вновь — причем вскорости! Всю дорогу до дома Генри парил в облаках. Я же держал восторги при себе, хотя текст, который я написал и отдал Генри, чтобы тот переложил его на ноты, говорил сам за себя. Вне всякого сомнения, так мог писать только по-настоящему влюбленный поэт.

Около часа Генри сидел за роялем, сочиняя новую песню, после чего подозвал меня и сказал с язвительной улыбкой:

— Это сильный текст, Класа. Чертовски сильный текст.

— Спасибо, Гемпа. Сердечное тебе спасибо, — ответил я, затягиваясь сигаретой и присаживаясь на софу с черными кисточками.

— Но у меня возникло ощущение, что автор этих строк питает нежные чувства к объекту, если можно так выразиться… Это же, с твоего позволения, панегирик.

Смутившись, я выпустил дым прямо в лицо свинье, сидящей за роялем.

— Может быть, и так.

— Хо-хо! — выкрикнул Генри прямо в лицо роялю. — Придется нам ее делить. Целомудренно и невинно. Жюль и Джим… — продолжил Генри, наигрывая песенку, которую пела Жанна Моро и которую он сам помнил примерно наполовину.

— Не паясничай! — Мне вовсе не хотелось выслушивать издевки над своей нежной любовной песней. — Играй по-хорошему.

— Ладно, прости. — Генри взял себя в руки и сыграл песню — лучшую из всего, что нам удалось создать вместе: чуть печальную балладу о девушке в линзах и с траурной лентой, которая скорбит по отцу, лотерейному королю из Гетеборга. Нет ничего проще и приятнее, чем подбирать рифмы к названию этого города.

Главным днем в году для охотников за сокровищами, несомненно, был гусиный праздник — день Святого Мартина. В начале ноября к нам явился Грегер — разумеется, подосланный Биргером, — и поинтересовался, что их ждет в этом году. Генри сообщил, что все будет как обычно, и попросил передать приглашения остальным гостям.

«Как обычно» означало торжественную трапезу: кровяной суп, пара хорошо прожаренных гусей, легкое вино, десерт, коньяк и кофе. Праздник влетал в копеечку, поэтому Генри попросил меня отыскать в библиотеке пару томов на продажу, рассчитывая выручить пару тысяч.

Я часто заглядывал в букинистические магазины и регулярно читал отчеты с книжного аукциона, поэтому был в курсе цен. Я наметил несколько книг специального и документального характера и принялся высчитывать и прикидывать, складывать и вычитать, а затем позвонил букинисту, чтобы уточнить цену умопомрачительного французского четырехтомника «L’histoire de la Comedie Française».

Тут меня осенило: «Ежегодник Шведского Туристического Общества» в отличном состоянии — все выпуски, с самого первого 1886 года до 1968-го! Прекрасное собрание: на полках почти два метра описаний ландшафта, истории, культуры, а также маршрутов для каноэ и велосипеда по всей стране. За все это наверняка можно было выручить не менее полутора тысяч.

Гениально, великолепно, согласился Генри, после чего мы упаковали восемьдесят два тома в коробки и отправились в «Мёбельман», чтобы взять на время автомобиль. Нам не нужно было далеко ехать, чтобы выручить неплохие деньги за товар, но Генри непременно хотел иметь дело с высококлассным букинистом, и мы остановили свой выбор на «Рамфалькс» на улице Хамнгатан.

— Тысяча, — сказал мужчина за прилавком, перелистав несколько экземпляров.

— Послушайте, — начал Генри-продавец. — По телефону нам назвали сумму в две с половиной. Но это было в Упсале. Я не поеду за город ради каких-то жалких сотен. Тысяча семьсот пятьдесят.

— Не знаю, — заскрипел букинист. — Многовато… Хотя… Собрание, конечно, отличное…

— Отличное! — воскликнул Генри. — Да это первоклассное собрание, черт меня побери! Этих книг никто не касался. Ну? Две ровно?

На этом переговоры были окончены: Генри-продавец быстро убедил собеседника, что букинистический магазин, в котором нет выпусков «Ежегодника Шведского Туристического Общества» начиная с 1886 года, не достоин называться букинистическим магазином.

Забрав свои драгоценные купюры, мы двинули на рынок Хёторгсхаллен: там у Генри был приятель, торговавший мясом и дичью. Это оказался здоровяк весом не меньше ста кило с руками вышибалы, в кровавом фартуке. Когда-то этот мясник занимался боксом и достиг неплохих результатов.

— Привет, малыш, — приветствовал мясник Генри. — Видел Али со Спинксом? Вот это файт! Гуси? Два? Если бы ты позвонил заранее, Гемпа… Чудак ты. Два гуся? Прямо сейчас? Нет, нет.

— Какого черта?! — вскричал Генри, побледнев, но мясник только расхохотался, покачал головой, вытащил из холодильника две отличные тушки и бросил их на прилавок, так что брызги полетели в разные стороны.

— Сами вчера прилетели из Сконе, ха-ха-ха, — хохотнул мясник.

— Неплохая шутка, — пробормотал Генри. — Для такого идиота, как ты.

После того, как обмен любезностями закончился, мы отправились за остальными покупками, после чего вернулись домой на фургончике «Мёбельман» с шестью полными коробками снеди. Все это обошлось нам меньше чем в полторы тысячи, и Генри был доволен.

Жарить гуся — непростое дело для новичка, а если гусей, как и новичков, два, проще оно не становится. Однако с помощью здравого смысла, хорошей поваренной книги и бесконечного терпения мы успешно завершили предприятие. Генри и раньше проделывал необходимые операции, но порой путал последовательность.

К трем часам ночи наш труд был завершен: перед нами красовались два поджаристых, начиненных фаршем и хлебным мякишем гуся, жирных и румяных, источающих такой густой аромат, что им одним можно было насытиться.

«Гусиный вечер» стал настоящим событием. Мы накрыли длинный стол в подвале: белые известковые своды, свечи в маленьких нишах и закрепленные у стен лавки создавали настоящую средневековую атмосферу. Мы достали тонкий фарфор, украсили стол свернутыми салфетками и покрыли его плотной льняной скатертью.

На нашей кухне царил хаос. Руки Генри-бармена сновали туда-сюда, фартук пропитался гусиным жиром и соусом вперемешку с мукой и специями. Генри разошелся и был явно в духе, посему я решил удалиться и заняться украшением подвала, die Stimmung.

Наконец стол был накрыт; мерцающие свечи озаряли букеты красных тюльпанов, напоминающих о приближении Рождества. Обстановка была самая торжественная.

— Было сказано: в семь, сейчас семь, — скромно заметил Грегер, первым прибывший на место.

— Добро пожаловать, Грегер, — приветствовал его Генри. — Угощайся.

— Благодарю, — с достоинством ответил тот, принимая коктейль.

Грегер нарядился в свой лучший выходной костюм и даже вставил красную розу в петлицу.

Вскоре подтянулись и остальные, не слишком опоздав: Паван в пиджаке и клетчатой рубашке, Ларсон-Волчара в клетчатом блейзере — свою овчарку он привязал в углу; пришел Филателист в костюме стоимостью в серую марку «скиллинг-банко»; Биргер с галстуком-бабочкой, а последней явилась Воровская Королева, при виде которой раздались шепот и приглушенные аплодисменты. На ней были длинная черная юбка, топ с люрексом, жемчужное колье и длинные серьги.

Гости довольно быстро оживились, вечеринка набирала обороты: Биргер досконально анализировал состав коктейля, приготовленного Генри; этот выдающийся знаток безошибочно определил все компоненты, и Грегер бросил на него восхищенный взгляд.

Пока мы согревались коктейлем и болтовней, слегка притуплявшей голод, Генри отправился на кухню. Филателист рассказывал об удачных осенних сделках, парни из «Мёбельман» тоже не жаловались. Деловой народ квартала Русендаль Стёрре явно процветал, и мы подняли бокалы за светлое будущее, которое вот-вот должно было наступить.

— Кушать подано! — воскликнул Генри, неся перед собой только что дымившийся на плите кровяной суп. — Прошу гостей к столу!

Джентльмены принялись рассаживаться. Королеву усадили напротив хозяина — так, чтобы все могли разглядеть ее как следует. Остальные расселись без особых церемоний. Я оказался между Ларсоном-Волчарой и Биргером.

Кровяной суп удался на славу, вино развязало языки, и гости, вздыхая и причмокивая, нахваливали его горьковатый нежный вкус. Биргер, манерничая, ел суп «от себя», двигая ложку к противоположному краю тарелки.

— Кое-кто умеет есть как приличный, — заметил Ларсон-Волчара.

— Ты каждый год это говоришь, — отозвался Биргер.