Волчицы - Буало-Нарсежак

Вернувшись в сопровождении Жулии, Элен спросила меня:

— Вы не очень скучали, Бернар?

На что я искренне ответил:

— Я превосходно провел время.

Жулия сразу же направилась в свою комнату, чтобы переодеться, и мною овладела леденящая душу тревога. Я уже сожалел о том, что написал эту записку. Жулия, конечно, прочла ее — она не могла ее не заметить — и, наверное, пишет ответ, сейчас она опустит его мне в карман. Вот тогда я и узнаю, чего же она хочет, все пойму наконец и смогу действовать.

Аньес начала накрывать на стол, позвякивая приборами, в столовую вошла улыбающаяся Жулия.

— Иди помоги нам, лодырь ты этакий!

И абсолютная непринужденность в голосе, абсолютная естественность во взгляде! Но ведь она не могла не прочитать записку и не обратить внимания на это «вы», которым я давал понять, что ее комедия несколько затянулась!

— Бернар, порежь, пожалуйста, хлеб.

Вручив мне нож, она имела наглость притянуть меня к себе за шею и поцеловать. Аньес, побледнев, молча наблюдала за нами. Может быть, Жулия хочет положить мне ответ в карман? Нет, она так и не пожелала мне ответить и продолжает играть роль любящей сестры, растроганной встречей со своим братом после столь длительной разлуки. Я надеялся избавиться от неизвестности, но мои надежды и на этот раз потерпели крах. Она тоже приговорила меня быть Бернаром, и я был им.

— Прошу всех к столу, — позвала Элен.

Глава 8

Зарядили дожди, и мы уже никуда не выходили из дому. Газеты писали в основном о диверсиях, нападениях и жестких мерах, принимаемых в ответ властями. Элен на время дала отдых своим ученикам, и мы вчетвером мирно и безмятежно жили в огромных комнатах, все окна которых выходили на одну сторону, отчего наши лица всегда оставались наполовину в тени. Втайне от обеих сестер я настойчиво преследовал Жулию, однако мои старания скорее походили на попытки человека, охотившегося за мухой: в последний момент, когда моя рука уже готова была ухватить ее, та ускользала от меня. Все это происходило в квартире, как бы специально созданной для игры в прятки или для какой-то чрезмерно учтивой борьбы, начинающейся с улыбки на устах, в которой я, как правило, терпел поражение из-за того, что был мужчиной. Жулия всегда находила предлог, чтобы увязаться за Элен или Аньес. Будь то уборка, мытье посуды или стирка, она пользовалась любым предлогом и тут же ускользала от меня, любезно обещая:

— Я мигом вернусь!

И она действительно возвращалась, но, разумеется, всегда не одна. А когда мы собирались все вместе, она не упускала случая еще раз продемонстрировать свое нежное отношение ко мне — то гладя по голове, то целуя в шею. А однажды она даже забралась ко мне на колени, и не оставалось ничего другого, как обнять ее за талию, чтобы не дать ей упасть. Я чувствовал исходящий от нее запах женщины — сбитой и горячей, ну а ей было глубоко наплевать на мою руку у нее на бедре. Жулия приводила Элен в бешенство, и та больше даже не пыталась скрыть свое отношение к ней. В воздухе попахивало грозой. Каждая минута отзывалась во мне стреляющей болью. Я чувствовал себя так, будто изнутри меня жгла крапива. К счастью, Элен была слишком хорошо воспитана, чтобы дать волю своим чувствам. Аньес же владела собой намного хуже и в любой момент готова была учинить скандал. А Жулия, которая столь скромно и сдержанно повела себя вначале, теперь обнаружила всю свою сущность. Она, например, запрокидывала голову, чтобы допить оставшиеся в рюмке последние капли вина, или же бесцеремонно хватала безделушки, стоящие на этажерках, вызывая тем самым нервные замечания Элен:

— Осторожно! Не разбейте!

— О, не беспокойтесь! Я умею бережно обращаться с вещами, — отвечала на это Жулия.

Казалось бы — мелочи, однако воспринимались они болезненно и усугублялись вроде бы ничего не значащими словами, даже самой тишиной комнат и чувством, что квартира превратилась в арену битвы. Самое ужасное все-таки заключалось в манере Жулии слишком уж по-хозяйски вести себя в чужой квартире, без всякого смущения рыскать по кухне, шарить по ящикам в поисках наперстка или иглы.

— Вы бы лучше у меня спросили! — обиженно замечала Элен.

Мне же оставалось лишь украдкой сжимать кулаки: до ее отъезда оставалось еще целых четыре дня… Три дня… Как-то вечером я случайно заметил между нашими с Жулией комнатами наглухо закрытую дверь. Я тут же вырвал из какого-то старого блокнота, найденного мною в комоде, листок и написал: «Постарайтесь завтра утром сделать так, чтобы мы с вами пошли гулять».

Услышав шаги Жулии, расхаживающей по комнате, я сложил листок вчетверо и попробовал протолкнуть его под дверь, тихонько побарабанив по ней. Когда в соседней комнате все звуки стихли, я резким щелчком отправил туда записку. Жулия не могла ее не заметить. Сидя по-прежнему на корточках, я ждал ее реакции. Паркет скрипнул и слегка вздрогнул под моей рукой, и я понял, что Жулия наконец подошла к двери. Мне даже показалось, что я услышал ее дыхание. Может быть, она ответит мне тем же способом? Я встал на колени, потому что ноги у меня уже затекли от долгого сидения на корточках. В соседней комнате переставили стул, упала туфля. Нет, похоже, она оставит меня без ответа. Я все еще продолжал наблюдать за полом. Она, вероятно, сейчас думает, обдумывает фразу, которая объяснит мне ее намерение… Но за стеной скрипнула кровать и щелкнул выключатель. Мне тоже ничего не оставалось, как лечь спать и, засыпая, без конца перебирать в уме самые невероятные версии.

На следующий день я чувствовал себя таким же разбитым и встревоженным, как и наутро после побега. Подняв занавеси, я увидел, что крыши стоящих напротив домов высохли, а водосточные трубы уже не извергали нескончаемых потоков воды. Это был хороший знак. Я оделся и, прежде чем выйти, постучал в дверь Жулии. И только после этого направился в столовую, где уже сидела Элен. Я небрежно чмокнул ее в затылок и спросил:

— Ну, как спалось, Элен?

Она лишь пожала плечами.

— Мне очень бы не хотелось говорить вам об этом, Бернар, и вы, пожалуйста, не сердитесь на меня, но мои нервы на пределе. Так дальше продолжаться не может. Это выше моих сил, я больше не могу выносить вашу сестру.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я порвал с ней?

— После нашей свадьбы я не пущу ее даже на порог. Мне, конечно, нелегко говорить вам все это, но я должна откровенно предупредить вас.

— А я вовсе и не намерен навязывать вам присутствие Жулии, — живо возразил я.

— Просто удивительно, до чего вы разные! Можно подумать, что вы воспитывались в разных семьях и что у вас не одни и те же родители.

Положив свою руку поверх руки Элен, я прошептал:

— Прошу вас, потерпите еще немного. Обещаю вам, что мы больше никогда ее не увидим.

— Благодарю вас… А вам не кажется, что вот уже несколько дней, как Аньес ведет себя достаточно странно?

— Да нет… Я вроде ничего особенного не заметил…

— А вот я заметила… С ней явно творится что-то неладное, и это уже начинает беспокоить меня… Бернар, нам необходимо как можно скорее зарегистрировать брак. Так будет гораздо лучше и для нас с вами, и для окружающих — одним словом, для всех.

— Ну хорошо, — сказал я, сжимая ее руку, — договорились. Как только Жулия уедет… Но у меня небольшая просьба: я бы хотел, чтобы мы отпраздновали нашу свадьбу в узком кругу… Никаких приглашений, никакой шумихи.

— Ну, о чем речь! — рассмеялась Элен.

Я подошел к ней, и она, словно законная супруга, уже давно оправившаяся от своих первых страстных порывов, спокойно подставила мне свои губы. Каждый раз я бывал шокирован ее самообладанием, и в то же время это самообладание действовало на меня возбуждающе. Я стал настойчивее из одного только желания получить эстетическое удовольствие — увидеть, как она слабеет.

— Пустите меня, — прошептала она.

Увлеченные этой молчаливой борьбой, прижавшись друг к другу, мы на какую-то долю секунды потеряли свою привычную бдительность. Первым Аньес заметил я и тут же, подскочив, как пойманный на чем-то запретном, отпустил Элен, которая сперва сделалась пунцовой как рак, а затем побледнела.

Мы оказались в разгаре драмы.

— В следующий раз я буду стучать, — съязвила Аньес.

— Ты… — начала Элен.

— Что я? — иронически переспросила та.

— Послушайте, — вмешался я, — но не будем же мы…

— А вы, Бернар, помолчите, — отрезала Аньес, — вас это не касается…

Тут я отчетливо осознал, что мое мнение здесь действительно никого не интересует. Я был всего лишь предметом, который оспаривают и пытаются друг у друга выкрасть. Если бы не разделяющий их стол, они бы, вероятно, набросились друг на друга.

— До сих пор я все терпела, — продолжала Элен, — но я не позволю, чтобы…

Услышав шаги Жулии, идущей по коридору, сестры замолчали и мгновенно изменили свое поведение. В этом доме было принято противостоять чужакам, хорошие манеры были важнее ненависти.