Судьба семьи Малу - Жорж Сименон

Несколько месяцев спустя я все-таки получил от него паспорт и деньги, в которых теперь не нуждался, так как успел уже кое-что отложить. Вот какая история, сынок. Эжен встретил меня, когда я прибыл на пароходе во Францию, и мы обнялись. Я был поражен, обнаружив, что он совсем не изменился. Потому что, видишь ли, я говорю это ему не в упрек, он навсегда сохранил свои юношеские вкусы. Помню, как однажды, выиграв какую-то сумму на соревновании по игре в мяч — это было в Марселе, — он истратил ее за полчаса — купил себе костюм в клетку, красный шелковый галстук, элегантные ботинки с разноцветными кожаными инкрустациями. Случалось, чтобы поразить людей, а может быть, скорее, чтобы самому получить удовольствие или доставить его другому, он давал чаевые вдвое больше, чем стоили обед или завтрак.

«Сдачи не надо…»

Его любимые слова! Он обожал строить из себя важную персону, готовый ради этого в течение нескольких дней довольствоваться хлебом и кофе. Вернувшись, я не захотел повсюду таскаться за ним, хотя бы потому, что меня могли узнать и это навлекло бы на него неприятности. Я жил в Париже, где меньше рискуешь быть пойманным полицией, чем в других местах. Кое-что мастерил. Немного торговал на Монмартре. Время от времени он навещал меня. Мы вместе ходили в один ресторанчик, и он никогда не приезжал туда в своей большой машине с шофером. У него были в жизни и удачные периоды, и провалы, но он никогда не падал духом, всегда верил, что обязательно добьется успеха.

«Я их доконаю! — охотно повторял он. — И мне все-таки это приятно, мне, сыну бедного малого, который точно не знал даже, как его зовут и где он родился».

— Он говорил с вами о нас?

— Случалось. В последнее время особенно о тебе, потому что ему хотелось, чтобы я был к тебе поближе. Он как раз тогда подарил дом Фукре, и, может быть, не без задней мысли. Он попросил меня поселиться у них, и мы с ним виделись там несколько раз в неделю. Вот коротко о твоем отце — то, что я хотел тебе рассказать. Остальных — твою мать, сестру и твоего болвана братца — это не интересует.

— Он так вам сказал?

— Не важно. Теперь знай, что, если тебе что-нибудь понадобится — совет или что другое, приходи ко мне. Понял? Посмотришь, понравится ли тебе у Жамине.

— Я думаю, мне там понравится.

— Не спеши утверждать это. Приходи ко мне когда захочешь, как можно чаще. Мне незачем переезжать отсюда. У меня нет никого на свете. Фукре славные люди.

— Мне они тоже нравятся.

Ален уже готов был расчувствоваться. Они снова подошли к конечной остановке трамвая. За деревьями поднималась совершенно круглая луна.

— Вот подходит трамвай. Беги скорее!

Ему хотелось задержаться еще, как-нибудь закрепить эту новую дружбу, но он не знал, как взяться за это, и ему показалось, что Бург стал говорить суше и равнодушнее, что он торопится расстаться с ним.

— На днях увидимся.

Он протянул руку. Его спутник ушел, не заметив этого жеста, растаял в темноте.

Почему он не мог рассказать все это м-ль Жермене? Он был бы счастлив сообщить ей, что его отец совсем не такой человек, каким его считали.

Со вчерашнего дня он чувствовал себя как пьяный. В нем появилась какая-то легкость, которой он никогда раньше не ощущал, и прежде чем лечь спать, он несколько раз прошептал:

— Папа…

Папа, с которым он жил в Марселе, в Лионе, на улице Монмартр… Человек, который встречался в закусочных со своим другом детства… И который хотел одержать верх над ними.., Над кем? Ален не мог ответить точно, но в глубине души понимал или думал, что понимает.

Одержать верх над всеми! Над всеми! Над этими Эстье, Бигуа. Над всеми, кому он давал на лапу, кому набивал брюхо, над всеми, которые потом обернулись против него. Он восставал против целой расы, против целого мира.

А с самого утра у него появились другие мысли, менее ясные, которые он старался прогнать.

Этот человек, которого он почти не знал, которого и не старался узнать поближе, поскольку не представлял себе, что люди могут быть другими, чем кажутся, этот человек, который умер на грязном полу соседней аптеки, не был ли он всегда одинок?

Правда, совеем одинок он не был. Ведь существовали Фукре и бывший каторжник. А кроме них?

Например, его старший сын, сын от первого брака, казалось Алену, должен был походить на прежнего Малу, тогда как Эдгар думал только о том, как бы получить повышение в префектуре.

Его жена, мать Алена…

А Корина…

Ему не хотелось огорчаться. Он работал в слишком жарко натопленной конторе и уже знал теперь все о светлых и теневых сторонах жизни. Он будет часто видеться с Жозефом Бургом. Он хотел бы увидеться с ним сейчас, но не смел поехать вечером в Малувиль. Он подождет до следующего воскресенья. Если Бург отправится на рыбную ловлю — не следовало нарушать его привычек, — он поедет с ним вместе и будет спокойно сидеть рядом.

Время от времени наверху кто-нибудь из детей, готовивших уроки, обращался к матери с вопросом. Другие говорили: «Тише!» И они, вероятно, наклонялись над своими тетрадками, затыкая уши пальцами.

Раздался телефонный звонок. Трубку всегда снимала м-ль Жермена, это составляло часть ее обязанностей.

— Это вас, Ален.

Кто мог звонить ему? Он внезапно встревожился, и это почувствовалось в его голосе, когда он сказал:

«Алло!»

Но он уже узнал голос и был разочарован.

— Мне нужно с тобой поговорить. Надо сказать кое-что важное. Ты не зайдешь ко мне после работы? В котором часу ты кончаешь?

— В шесть.

— Я живу в пяти минутах ходьбы от твоей конторы.

— Я не хочу туда идти.

— Ты идиот. Не бойся, его там не будет.

— Все равно не пойду.

— Как хочешь. Учти, что я могла бы и не говорить тебе, но лучше, чтобы ты знал.

Она, должно быть, закрыла рукой микрофон, обернулась и сказала кому-то несколько слов, потому что Ален услышал легкий шепот. Значит, Фабьен у нее.

Он хотел повесить трубку.

— Ну, слушай, если ты такой глупый, то давай в шесть часов увидимся в «Кафе де Пари». Только не заставляй меня ждать.

Он сказал «да», иначе было невозможно. Алена бесило, что его семья, живущая теперь по-новому, уже не дает ему покоя.

Когда он вернулся на свое место, м-ль Жермена; с минуту поколебавшись, обратилась к нему. Она это сделала очень мягко, немного стесняясь:

— Господин Ален… Главное, не обижайтесь на меня… Мы здесь оба служащие… И лучше мне предупредить вас, чтобы вам не делали замечаний… Хозяева, в особенности господин Эмиль, не любят частных разговоров по телефону.

Он покраснел.

— Надеюсь, мне больше не будут звонить.

— Вы сердитесь? Уверяю вас, это от меня не зависит.

— Что вы, мадмуазель. Я совсем не сержусь. Напротив, я вам благодарен…

— Это из-за рабочих, которые иногда злоупотребляют… Если всем начнут звонить по телефону…

Настроение у него испортилось, и он даже не мог сказать почему. Он вдруг потерял свою чудесную жизнерадостность. Его тревожило свидание с сестрой. Чего она от него хочет? Хорошо бы, если бы она жила в другом городе или даже — он впервые это осознал — чтобы она умерла вместо отца!

Без пяти минут шесть, как обычно, он убрал коробки с карточками, поднялся на табуретку, что всегда доставляло ему удовольствие, привел в порядок ящики и пошел помыть руки в мастерской над эмалированным умывальником. А м-ль Жермена достала из стенного шкафа свою вязаную кофточку, взбила белокурые волосы, надела шляпку, пальто и перчатки.

Они дошли вместе до той улицы, где м-ль Жермена повернула налево, а он направо; они пожали друг другу руки, пожелали доброго вечера, а в тени неподвижно стояла старушка, ожидавшая м-ль Жермену, — это была ее мать.

Напротив сияло огнями кино. Дальше — «Кафе де Пари», большие витрины которого освещались более скромно; вокруг столов виднелись силуэты, лысые или лысеющие головы игроков в карты или домино, окутанные дымом.

Уже с улицы он увидел, что сестра еще не пришла, и подумал, что не будет ждать ее, но все-таки вошел, отыскал свободный столик и, не снимая пальто, заказал кружку пива. Официант Габриэль назвал его г-ном Аленом и тщательно вытер столик, за который он сел.

Несколько минут спустя у дверей остановилась машина. Корина в меховой шубке и светлых чулках выскочила на тротуар, быстрым шагом вошла в кафе и направилась к брату.

— Зачем ты заставляешь меня терять время?

— Он тебя ждет?

— А тебе какое дело? Если бы ты лучше знал его и поменьше воображал о себе, ты вел бы себя иначе. Официант, рюмку портвейна!

Она шарила у себя в сумочке, искала портсигар.

— Как раз благодаря Фабьену я и узнала то, о чем хочу тебе рассказать. Ты напишешь об этом маме, если найдешь нужным. А я не стану этим заниматься, потому что хочу как можно меньше вмешиваться в семейные дела.

У него создалось впечатление, что за соседним столиком их слушают, и это его стесняло. Все их знали. На них смотрели, это было ясно.

— Вчера он пошел играть в бридж к одному из своих коллег. Там собралось несколько врачей, и среди них доктор Лашо, специалист-ларинголог. Они болтали и по привычке рассказывали о своих, больных.