Мягкая машина - Уильям Берроуз

Над платформами, увитыми цветами, бьет струей оргазменная смерть… Известняковый Бог в миле отсюда… переход в пенисную плоть, отрезанную этой компанией, — явилась на игру под древом повешения… лапки насекомых в красной полярной ночи… Он носил мои одежды и страх…

Мальчишка извергает кровь над увитыми цветами платформами. Неторопливая веревка из лозы роняет его в фаллический фонтан, ячейки проволочных сетей задевают мягкую внутреннюю сторону ребер, громадное хранилище пениса и электрический удар отбросили его на десять футов в однородную грязь и зенитный словесный огонь, бог со стоячим пенисом, пускающий побеги кристаллической юношеской жестокости и твердой вражеской породы, поразительная неизбывная нежность в безмолвных коридорах Кукурузного Бога, эрекция нащупывает переход в лучах утреннего солнца, чувствует, как “Да” с того места в зеркале на вас раздето донага. В город эта компания явилась на последнюю костяную муку под древом повешения.

Жрецы вошли в известняковые ворота, играя на зеленых флейтах: полупрозрачные люди-омары с бешеными голубыми глазами и панцирями из мягкой меди. Беззвучная вибрация в позвоночнике коснулась центра эрекции, и туземцы двинулись в сторону флейтовых нот на твердеющей кровавой трубке для Ритуалов Многоножки. Каменнопенисное тело стоит, расставив ноги, над входом в пещеру парилок, секс-кабинок и зеленых мальчиков-крабов, которые движутся до конца любым маршрутом.

Из члена живого бога течет в известняковый желоб, зеленый от водорослей, поток смазочного материала. Жрецы выстраивают вновь принятых длинными рядами в позе ебли по-собачьи и отливают их в единую форму с помощью желе, содержащегося в баках со смазочным материалом. И вот тела стянуты шкурой многоножки, на каждое тело по полоске, и многоножка бьется и потрескивает в электрических спазмах наслаждения, сбрасывая с себя подоски, судорожно брыкаясь и пуская струи непроизвольного поноса, один оргазм за другим синхронизируется с фонарями-мигалками. Лапы многоножки схватили Карла и затащили в плотское желе, растворяющее кости… Его распухшая плоть покрывается густой черной шерстью… Он падает сквозь лабиринт грошовых аркад и непристойных картинок, раздевалок, бараков и тюремной плоти, опустошенной бесцветным запахом смерти…

Холодные металлические экскременты на всех стенах и скамейках, с серебристых небес обрушиваются металлические словесные осадки… сексуальный пот, точно железо во рту. Передают результаты. Оцените башмак. Изобразите интерес.

В театре марионеток кукловод фотографирует скучающих надменных кататоников с восьмичасовой эрекцией, читающих комиксы и жующих резинку, импресарио — костлявый нордический тип с зеленым пушком на груди и ногах. «Свое я получу потом, от фотографий. До артистов я дотронуться не могу. Стеклянная стена, сами знаете, покажу вам кое-что интересное».

Он отодвигает занавеску: комната школьника — с флагом и фотографиями красоток на стене, на кровати голый мальчик-марионетка читает комиксы и с легким скрипом жует резинку. Кукловод смазывает его маслом с помощью шприца.

Стань призраком своего немца. Плюнь на грошовые аркады, татуировальные кабинки, нордические процессии, живых артистов, акробатов на трапеции. Шлюхи всех полов назойливо зазывают с американских гор и чертовых колес, где они арендуют кабинки, сдвигают в клубах пара крышки люков, хватаются за ускользающие отвороты брюк, устало ковыляют из Туннеля Любви, размахивая наполненными спермой презервативами. Старые слепые гомики с пип-шоу в глазницах маскируются под грошовые аркады и холодными металлическими руками нащупывают пульсирующий мальчишеский член, в наряде афганских борзых задумчиво обнюхивают велосипедные сиденья, Пуэрто-Хозелито расположен между ног. на татуировальных кабинках обосновалась голая призрачная слизь, бурая вирусная плоть проклятия. удушливый город, не иначе. могила для путешественника.

Старые джанки-уборщики, толкая перед собой красные тележки, выметают с улиц презервативы и пустые капсулы из-под гера, тюбики из-под K-Y8, рваные грыжевые бандажи и сломанные секс-устройства, гашишные отходы и конфетти, заплесневелые суспензории и окровавленные котексы, заляпанные дерьмом цветные комиксы, дохлых котят и детские места, героиновых малюток, родившихся от постельной боли и джанки.

Повсюду звучит приглушенный, вкрадчивый голос уличного торговца, языковой урок замедленного действия, бормочущий под всеми вашими подушками: «Демонстрируются все виды мастурбации и самопоругания. Особенно пригодится юным мальчикам», поблекшие сепиевые гениталии в ящике татуировального салона… серебристая бумага на ветру… потрепанные звуки далекого города.

Глава 10

Последние Намеки

Карл спустился по винтовой железной лестнице в лабиринт шкафчиков, к ярусам проволочных ячеек и стальных кабинок, соединенных подвесными лесами, лестницами и движущимися фуникулерами до границ видимости, ярусы смешаются, пересекаются, поворачиваются балочными конструкциями, голубое пламя факелов освещает серьезные юные лица, раздевалочный запах заплесневелых суспензориев, хлорки и горящего металла, трогаются, останавливаются, меняют направление эскалаторы и движущиеся тротуары, синхронизируясь с балконами и шаткими платформами, разъедаемыми ржавчиной, бесшумно проникают в здание чертовы колеса, катапультируются в безоблачное небо американские горы — молодой рабочий идет по стальным балкам с солнцем в волосах и скрывается в лабиринте подвесных лесов и платформ, где дымят в ржавых бочках кофейные огни, а рабочие дуют на свои черные хлопчатобумажные перчатки ясным холодным утром до самых поднебесных балок с солнцем в волосах, рабочие дуют на свое холодное утро, проваливаясь в щелкающие турникеты, гудки, фонари и дрожащее пламя факелов, запах озона, авария непрерывна, целые ярусы смещаются и рушатся в желтом облаке ржавчины, разливальщики мастурбируют на кренящихся вбок унитазах, железные писсуары оставляют за собой поток неблаговидных обнажений, старики в креслах-качалках выкрикивают антифтористские лозунги, сенатор-южанин высовывает из сортира свою жирную лягушачью физиономию и тоном, не терпящим возражений, истошно вопит: «И, ах, выступает в защиту высшей меры наказания для всех признанных виновными в торговле, перевозке, перепродаже, а также замеченных в употреблении наркотического вещества, известного как мускатный орех… Далее хочу сказать, что я преданный друг всякой нигры и мне понятны все их скромные запросы. Да что там, вот и прямо здесь мне вытирает жопу один милейший черномазый».

Балки устланы обломками и изувеченными телами, которые неторопливо подбирают толкающие красные тележки старые джанки, терпеливые и невозмутимые, с нежными и вороватыми старушечьими пальцами. Голубое пламя факелов освещает спокойные, серьезные лица юных рабочих.

Карл спустился по винтовому железному запаху озона, авария шкафчиков, ярусы рушатся в желтом облаке до границ видимости неблаговидных обнажений на унитазах. Поворотные балки конструируют серьезные юные лица.

С чертова колеса виден туалет раздевалки на пяти уровнях, проблеск белых ног, блестящие лобковые волосы и тонкие смуглые руки, мальчишки мастурбируют мылом под ржавыми душевыми рожками, образуют змеевидную очередь, пульсирующую на шкафчиках, вибрирующую сквозь все ярусы и кабинки, неогражденные платформы и тупиковые лестницы, висящие в пространстве, рабочие, оседлав балки, выстукивают сверкающими шариковыми молотками рунические мелодии. Вселенная сотрясается от металлической юношеской похоти. Очередь исчезает в зеленой двери, соскальзывает в подземные бани, петляя средь факельного пламени, мелодичные мальчишеские крики доносятся из вентиляторов всех раздевалок, бараков, школ и тюрем мира.

— Пако!

— Хозелито!

— Энрике!

Карл преодолел стену белого тумана, яиц, клубов пыли в серой комнате, полной погребальных урн, на магнитофоне медленно крутится пленка, металлическими осадками словесной пыли выпадающая на терминальные города. Падал в пространство между мирами, словесная пыль покрывает его тело.

Во время суходрочки он прокуренная каюта, которая всегда на запоре… (“Радиационный пояс Ван Алена”… едва слышный щелчок.) И, падая в пространство между мирами, словесная пыль покрывает его тело…

Третья трубка гашиша, он прошел сквозь писсуар, чувствуя головокружение и тошноту. Он только что из провинции. Он только что из зеленой местности у собачьего зеркала. Бывало, приезжал в одно местечко на собаках… с лацканов его пиджака доносятся звуки и запахи джунглей, чудесный заменитель тот мальчишка.

Призраки панамы прилипли к нашим телам… «Пойдете со мной, ми-истер?..» в дыхании мальчишки плоть… Его тело выскользнуло у меня из рук мыльными пузырями… Мы медленно приближаемся к желтым пескам, ископаемым остаткам оргазма…