Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи

— В моей машине пробило фонарь кабины. У Лыонга пять или шесть вмятин возле хвоста. И все!

— Думаю, я там долго не задержусь. Через недельку буду обратно.

— Знаешь, не худо бы тебе подлечить ногу, — сказал Лыонг. — Ты отдыхай сколько надо, пока не поправишься.

— Да ну, ерунда! — опять засмеялся Шау. — Я тогда гляжу: до земли уже рукой подать, а вы все кружите надо мной. Здорово вы меня растрогали… И только вы улетели, буквально через минуту прямо над головой у меня прошли двое американцев. Жаль, не было у меня рации: вызвал бы вас назад, поджарить пташек!.. Приземлился я в лесу. Нога болит нестерпимо. Ну, думаю, перелом; придется выбираться ползком. Потом отлежался — час, наверно, или больше того, — и вроде бы полегчало. Срубил себе ветку и заковылял, опираясь на нее. Вскоре я, сам того не ожидая, вышел на дорогу, вижу, идет она прямо по берегу ручья. Сразу успокоился. И побрел со своей палкой. Пройду немного, присяду передохнуть и — дальше. Чуть услышу шорох в лесу — сразу затягиваю во все горло «Все отдать за народ…»[45]. Вот уж не думал, что придется когда-нибудь петь соло!

Они дружно расхохотались. Шау продолжал:

— Первым повстречался мне ополченец. «Я все время, говорит, шел за вами, на вашу песню». Зашагал я за ним следом. Вдруг чувствую: ногу совсем свело. Сел прямо на дорогу. Хорошо, мы были почти на опушке. Парень выстрелил в воздух, потом перетащил меня к большому камню, чтоб я мог к нему прислониться. Пришли еще трое ополченцев — двое мужчин и женщина. Они дотащили меня до деревни. Я попросил сразу отправить меня в уезд, и они раздобыли где-то носилки. До уезда мы добрались только к восьми вечера. И надо же — принесли меня прямо в помещение женского комитета! Ну и дела. Женщины, понятно, сразу с расспросами: «Может, выпьете молока?» — «Да…» Принесли здоровенную чашку — с верхом. Я выпил ее одним духом. «Может, выпьете еще, а?» — «Да, прошу вас, еще чашечку…» Одна увидала, что у меня рубашка порвалась. «Раздевайтесь, говорит, зашью». А на мне и майка драная. Тут они запричитали: «Что ж это наши летчики да в худой одежде… Разве ж нынче в рванье ходят!..» Заставили снять майку. Все зашили, заштопали. А я уже слышу: собрались курицу резать, в кухне кудахчет…

Раздался автомобильный гудок. Шау встал.

— Мне пора. Доскажу в другой раз.

— Ты там не беспокойся, отдохни как следует.

Они проводили Шау к машине и на обратном пути долго еще улыбались, вспоминая его историю.

Вечер выдался свободный, и Лыонг сел за письмо.

Вдруг в двери появилась голова Кхая:

— Эй, Лыонг, одевайся. Звонил комиссар, просил тебя срочно явиться.

Войдя в комнату комиссара, освещенную неяркой настольной лампой, Лыонг почувствовал, как в груди гулко заколотилось сердце. Ви поднял голову от стола и предложил ему сесть.

— Есть телеграмма на твое имя.

Лыонг взял у него листок и поднес к светлому «ругу под абажуром.

«Почтовый ящик…

Просьба сообщить Ле Лыонгу его сестра Ле Ань Дао тяжело ранена при отражении авианалета доставлена больницу Ханой Тчк Если возможно прошу Лыонга приехать немедленно Тчк Туйен».

Комиссар встал и подошел к нему.

— Доложи обо всем Киену. У нас скоро закончится совещание, и представитель Главного политического управления армии будет возвращаться в Ханой на своей машине. Он тебя подбросит. Получишь двухдневный отпуск, вернешься в часть послезавтра в восемнадцать ноль-ноль.

Проводив его до двери, Ви добавил:

— Если случится что-нибудь, телеграфируйте мне. Мы тут собрали для Дао несколько банок сгущенки. Передавай ей от меня привет и пожелания скорого выздоровления. Ну, иди укладывайся, а то опоздаешь.

* * *

Всю дорогу Лыонг от волнения не находил себе места. Телеграмма, лежавшая в нагрудном кармане, жгла его сквозь гимнастерку.

Ночное шоссе было оживленным и шумным. Колонны грузовиков, вереницы велосипедов и повозок, запряженных волами и лошадьми, двигались в обе стороны. Время от времени лучи автомобильных фар выхватывали из темноты парней и девушек с рюкзаками, шагавших цепочкой по обочине вдоль шелестевших растрепанной хвоей филао. На их пробковых шлемах колыхались пришпиленные к сеткам зеленые листья. Машина шла медленно, и до Лыонга долетали их разговоры, шутки и смех.

«Газик» трижды вынужден был останавливаться: самолет повесил осветительные ракеты, потом впереди открыли огонь зенитки и, наконец, — это заинтересовало даже Лыонга — дорогу им преградили тягачи с ракетами; они ползли с козырьками на фарах, словно прищурясь и сгорбив огромные черные туловища.

В Ханой добрались уже за полночь. Улицы были безлюдны, но издалека доносился лязг гусениц: где-то двигались пушки. Машина довезла Лыонга до угла Литейного ряда.

Он свернул со своим велосипедом в безмолвный проулок и почувствовал, как тревожно сжалось сердце. «Дома ли Туйен? Что, если она опять в ночной смене? Как отыскать Дао?..»

Он толкнул ворота и вошел в утопавший во мраке двор; посветив себе фонариком, прошел в дом и тихо поднялся по ступенькам. Постучавшись, застыл в ожидании у двери.

— Кто там?

«Дома!…»

— Это я, Туйен.

— Лыонг!

В комнате зажегся свет, послышался какой-то шорох, торопливые шаги. Дверь отворилась. На пороге стояла Туйен, застегивая пуговицы блузки. Она посторонилась.

— Лыонг! Как хорошо, что вы приехали.

Войдя в комнату, казавшуюся уже такой знакомой, Лыонг сразу увидел за приоткрытым белым пологом маленького Шона. Тот крепко спал. Он снял рюкзак, положил его на пол в углу и подошел к столику у окна. Туйен, пригладив упавшие на лоб волосы, взяла термос и собралась заварить чай.

— Нет-нет, мне ничего не надо. Как Дао?

— Ей сделали операцию, вынули осколок из легкого. Вечером ее еще лихорадило… Упадок сил. Но перед моим уходом она заснула. Я недавно из больницы, только легла.

— Я же на днях получил от нее письмо со всякими подробностями насчет бомбежки!..

— Это на той неделе был налет. Я тоже получила от Дао письмо два дня назад. А прошлой ночью, вернее, уже под утро слышу, кто-то стучится в дверь. Открываю: Хай, сослуживец Дао, с малышом на руках; я чуть сама в обморок не упала. Хай мне и рассказал, что Дао ранена и ее отвезли в больницу. Я оставила его здесь с ребенком, а сама села на велосипед и — в больницу. Дожидалась за дверью, пока ее оперировали. Утром она была еще без сознания, и врачи ни за что не ручались. Я должна была пойти на работу. Хорошо, Хай приглядывал днем за ребенком. Под вечер я прямо с завода зашла к ней; она меня узнала, но говорить еще не могла. Вечером я вернулась домой, чтоб Хай не опоздал на поезд. Ну, а Шон у нас молодец, скучает по маме все время, но почти не плачет! Уложила я его спать и в девять часов снова поехала в больницу. Дао заснула. Врач сказала, что операция прошла хорошо, но она потеряла много крови и еще очень слаба.

— А сейчас можно ее навестить?

— Думаю, лучше завтра с утра. Когда я уходила, она еще спала. А вы не голодны? Давайте я подогрею вам супу.

— Что вы, Туйен! Спасибо, я не хочу есть.

Он нагнулся над кроватью и поглядел на Шона. Малыш спал, обняв обеими руками резиновую антилопу, губы его шевелились, и ресницы заметно вздрагивали, — наверно, он видел что-то во сне. Туйен тоже подошла поближе.

— Как назло, наш заводской детсад эвакуирован. Завтра мне на работу. Придется оставить его у соседки, у тетушки Дан. Она за ним присмотрит.

— Эта мрачная старуха, что живет рядом с вами?

Туйен улыбнулась:

— Она просто любит поворчать, но вообще-то очень добрая. Я думаю отвезти малыша в деревню, побудет, сколько нужно, с моими стариками. Пусть только сперва погостит у меня немного.

— Пожалуй, вам лучше сразу отвезти его к своим. Дао, наверно, нескоро еще поднимется, а здесь каждый день тревоги, да и возни с малышом много — вам на работу ходить будет некогда… А родители ваши живут далеко отсюда?

— Километров тридцать с небольшим… Дао была у нас в деревне несколько раз. Отец уже не работает, живут они там втроем: старики и мой братишка. То-то они обрадуются малышу — небось потом отпускать не захотят!

— Ну, завтра я Шона беру на себя. Схожу с ним в больницу к Дао. А вечером оседлаем велосипеды и отвезем его в деревню.

— Оставьте Шона у меня хоть на пару дней. Послезавтра у нас меняется график, я буду двое суток свободна и сама отвезу его.

Где-то у соседей зазвонил будильник. Они замолчали, прислушиваясь к долгой его трели, дрожавшей в ночи.

— Ладно, Лыонг, прилягте лучше и отдохните.

Он раскрыл рюкзак и достал все, что нужно для сна.

— В такую жару, наверно, приятнее спать на балконе.

— Нет-нет, под утро выпадает роса, и вам обеспечена простуда.

Он расстелил одеяло на полу, у двери на балкон, подвесил накомарник и, укладываясь, подумал: «У меня есть здесь теперь «свое» место…»