Каникула (Дело о тайном обществе) - Артур Крупенин

– Не волнуйтесь, падре, я же дала вам слово, что весь разговор останется между нами.

– Рад это слышать. Как я понял, у вас возникли сомнения в официальной версии событий, и вы приехали, чтобы их развеять. Это так? Прекрасно. Значит, у нас с вами одна и та же цель – понять, что произошло и кто за всем этим стоит.

– Да, так и есть, – подтвердила Вероника. – Но пока мы все еще не нашли ответа на самый главный вопрос.

– На какой же?

– Мой муж виновен?

– Не думаю.

– Вы говорите это, чтобы меня успокоить или…

– Вовсе нет. Я имел честь быть немного знаком с сеньором Гонсалесом.

– В самом деле?

– Мы познакомились почти полгода назад на местном стадионе. Я, знаете ли, очень большой поклонник футбола.

– А, тогда понятно.

– Хавьер показался мне добрым и порядочным человеком. Такие не способны на преступление, тем более столь гнусные.

– Вот тут вы правы.

– Падре, но каким образом смерть Дуарте и Рамона может быть связана с убийством священников? – спросил Глеб.

– Вот это я и силюсь понять. И очень рассчитываю на вашу помощь.

– Но чем же мы можем быть полезны?

– Время покажет. К примеру, вы можете поделиться со мной тем, что вам известно. А пока я с удовольствием расскажу о том, что знаю сам. Начну с того, что все преступления, предшествующие убийству Дуарте, происходили в один и тот же день – тринадцатого октября.

В этом месте падре сделал многозначительную паузу. Вероника подняла на священника непонимающий взгляд.

– Тринадцатого октября, и что с того?

Отец Бальбоа на мгновение запнулся.

– Э-э… я бы очень не хотел показаться вам выжившим из ума стариком, но, видит бог, эта мысль неизбежно промелькнет в ваших головах после того, что я сейчас скажу. – Падре пальцем ослабил тугой ворот. – Итак, у меня есть основания полагать, что эту дату злоумышленники выбрали не случайно. Сеньор Стольцев, вы согласны со мной, что тринадцатое октября – весьма памятный день.

– Вообще-то да, – не особо уверенно подтвердил Глеб. – Если мне не изменяет память, тринадцатого октября 54 года коварная Агриппина отравила своего мужа римского императора Клавдия, в этот же день новым императором был объявлен Нерон. Тринадцатого октября 1307 года по тайному королевскому приказу были арестованы все французские тамплиеры, тринадцатого октября 1492 года Колумб высадился в Новом Свете, а тринадцатого октября 1534 года…

Падре расхохотался так, что был вынужден придержать трясущийся живот руками.

– Вижу, вы весьма подкованы в своем деле, но давайте сосредоточим все наше внимание на совершенно справедливо упомянутых вами тамплиерах.

Вероника непонимающе покачала головой:

– Но ведь они сгинули семь веков назад.

– И да, и нет.

Вероника в недоумении наморщила лоб:

– Что это значит?

– Таинственен и непостижим Промысел Божий… – туманно ответил Бальбоа.

– А вы не могли бы поконкретнее? – попросил Глеб.

– У всякого забытого учения, как и у всякого давно минувшего века, всегда найдутся свои поклонники, готовые разбиться в лепешку, только бы реанимировать любезную их сердцу мудрость и претворить ее в жизнь.

– Ладно, положим, вы правы и кто-то из наших с вами современников помешан на рыцарской символике и всём таком прочем, – сказал Глеб. – Но зачем этим людям убивать престарелого ученого? И уж коли вы уверены, что смерти Дуарте и Гонсалеса связаны между собой, то как, по-вашему, эти злодеи-тамплиеры смогли добраться до спрятавшегося в Москве Рамона?

Пропустив иронию, прозвучавшую в словах Глеба, между ушей, падре спокойно ответил вопросом на вопрос:

– А разве орден Храмовников в свое время не был международной организацией?

Вероника и Глеб переглянулись.

Священник усмехнулся:

– Знаю, знаю. Звучит дико, но поверьте, я не сумасшедший. Впрочем, вам совсем не обязательно мне верить. Мы просто можем попытаться помочь друг другу. Например, обмениваясь информацией. Что вы на это скажете? Польза будет и мне, и вам. Ну что, по рукам?

Вероника вопросительно посмотрела на Глеба. Тот кивнул, и она по-мужски пожала руку падре.

Поглядев в окно вслед удаляющемуся священнику, Глеб повернулся к Веронике:

– А святой отец часом не того?

– Не уверена, – возразила Вероника. – Я вот тут как раз подумала: тамплиеров уничтожили семьсот лет назад. Так?

– Так.

– А сколько лет пергаменту, что мы нашли у Рамона?

– Тоже семьсот. Ты это к чему?

– Думаешь, случайное совпадение? А этот странный намек на таинственную организацию да еще международного размаха?

– Не знаю, что и сказать. Если допустить, что падре находится в здравом рассудке и твердой памяти, получится, что все гораздо сложнее, чем можно было себе представить, глядя на события из Москвы. Мало того, сдается мне, что падре выложил далеко не все.

– Ты думаешь?

– Почти уверен. Впрочем, мы тоже хороши – ничего вообще не рассказали.

– Считаешь, стоило сказать Бальбоа о пергаменте?

– Я бы не торопился. Но связь с этим человеком терять ни в коем случае не стоит.

* * *

Отец Бальбоа, не спеша, шел в сторону дома, размышляя над только что состоявшимся разговором. Хм, какая любопытная парочка эта госпожа Гонсалес и ее ученый друг. Интересно, с какой целью он сопровождает ее в поездке? По словам Рохаса, вдова намерена во что бы то ни стало обелить имя покойного мужа. Ну что ж, вполне достойная цель, но зачем ей для этого сеньор Стольцев? Впрочем, этот русский, что изъясняется по-испански с забавным итальянским акцентом, может оказаться весьма полезен. Что-то подсказывало Бальбоа, что ответы, которые он ищет, глубоко запрятаны в прошлом, и помощь человека, так много знающего об истории человечества, точно не будет лишней.

Бальбоа снова вспомнил, как заговорщицки переглядывались во время их разговора вдова и ее друг. Они ни словом не обмолвились с ним ни о том, что произошло в Москве, ни о том, как умер Рамон Гонсалес. Интересно, что еще утаила от него эта парочка?

Глава 15

Тапатология для начинающих

С подачи Ригаля они договорились собраться в девять вечера на одной из площадей возле милой церквушки в стиле мудехар. Добираться до места встречи пришлось в одиночку – у Вероники возникли какие-то дела.

Поджидая по-испански непунктуальных сотрапезников, Глеб получил возможность досконально обозреть памятник архитектуры во всех деталях. На досуге он слегка расширил свои познания, прочитав о том, что в мудехаре различают два направления: «народное» и «придворное», и теперь силился определить, к какому же из двух отнести церковь. Склонившись к более приземленному «народному» варианту, Глеб тем не менее отметил, что «отмудехарили» церковь на славу: сочетание готических сводов и мавританского орнамента выглядело оригинально и свежо даже сейчас. Можно только представить, насколько экстравагантно сооружение смотрелось в момент своего создания почти семьсот лет назад.

Семь веков? То есть примерно в то самое время, когда неизвестная рука вывела текст и рисунок на старинном пергаменте Рамона. Такое сопоставление заставило Глеба взглянуть на церковь новыми глазами. Созерцание достижений средневекового зодчества было прервано послышавшимися за спиной знакомыми голосами.

Вероника и Луис появились практически одновременно. К немалому удовольствию Глеба, Ригаль пришел не один, а с дамой, которую представил Феньей. Вероника объяснила Глебу, что это уменьшительное от Фернанды.

У Феньи были худенькие, если не сказать костлявые плечи, огромная крутая попа и роскошная шевелюра, доходящая до середины этой самой попы. Лицо у девушки было ничем не примечательным, но до крайности улыбчивым. Ее голос необычного тембра местами напоминал кошачье урчание, а смех был чрезвычайно заразительным.

«Довольно мила, хотя, конечно, даже близко не в той же лиге, что Вероника, – подумал Глеб. – Зато хохотушка. И мурлычет что надо».

По поведению Феньи было заметно, что этим вечером она начала «тапеарить» заранее и имела как минимум двухчасовую фору по отношению к остальным участникам мероприятия.

Пока компания шагала к первому заведению, Луис тоном лектора принялся читать Глебу краткий курс введения в «тапатологию» – так он в шутку называл науку, изучающую тапас.

Сам себе Луис присвоил статус «тапатолога» и объяснил, в чем, по его мнению, состоит фундаментальное отличие между тем, кого можно высокопарно назвать tapatólogo и тем, к кому применим куда более приземленный термин – tapeador.

По версии Ригаля – весьма поэтичной и велеречивой в испанском духе, – «тапеадор» – это всего лишь любитель, относящийся к тапас чисто потребительски, в то время как «тапатолог» – совсем иное дело. Право носить столь высокое звание, по словам Луиса, имеет лишь истинный ученый, жаждущий разгадать тайны бытия, скрытые под слоем сырного соуса, и убежденный философ, ищущий истину в вине, которым приправлена порция каркамусы[17].