Перевёрнутый полумесяц - Мирослав Зикмунд

Первая ракета, вторая.

Люди в битком набитом блиндаже ждут, затаив дыхание. Как все пройдет? Удастся ли? Погаснет пламя или будет и дальше хозяйничать здесь, пуская на ветер несметные богатства, уже не принадлежащие ему?

Грохот взрыва сотрясает блиндаж, еще слышится глухое гудение горящего пламени — и вдруг наступает тишина, только сюда долетает какое-то сухое шипение.

— Ура! — закричал кто-то.

Все взгляды устремлены на то место, которое еще минуту назад напоминало вход в Дантов ад.

Глава седьмая

Над албанской Ривьерой

— Самый близкий к нам островок — это греческая Эрикуса, правее — Фанос, вон тот, маленький, — Самофраки, а на юге, похожий на часть материка, остров Корфу. Сплошная Греция. Мы, наверное, не удивились бы, если бы увидели отсюда даже Италию.

— Собственно, здесь начинается Ионическое море… А знаешь, с такой высоты не стоит глядеть на море. Мне оно больше представляется картой, чем частью живого мира.

Когда стоишь в сотне метров над берегом, то видно и слышно, как набегают на землю волны, как с шумом и ревом обрушиваются на берег. Да и сам себе кажешься крохотным человечком рядом с этим морем. Но с высоты в тысячу метров вид совсем другой…

В ту минуту никто из нас и не предполагал, что это всего лишь приветливое преддверие Албанской Ривьеры, легкая психологическая подготовка к ней. Едва машины объехали первый скалистый выступ, как сразу же оказались на узенькой каменной галерее. Прямо под нами — путаница горных троп, уходящих вниз на тысячу метров, словно по ступеням. Не много ли этих метров?

Нам не остается ничего иного, как отказаться от попытки произвести цветную съемку, дважды проверить высоту по карте и только после этого назвать холодные цифры: та тысяча метров, обрывающаяся вниз, была лишь половиной настоящей высоты. Вершина чудовищной стены скал упиралась в небо где-то на второй тысяче метров. Целых два километра, поставленных отвесно в высоту прямо из моря!

А что же будет дальше, к югу, на пути к Саранде?

Закройте глаза и дайте волю фантазии. Пусть она нарисует вам дикие горы, пустые и мертвые, словно это вход в преисподнюю, пусть вызовет в вашем представлении каменные замки где-то в Гималаях, оливковые рощи и леса черной сосны, пустынные уголки пляжей — больших, средних и маленьких, человека на два. Пусть фантазия раскинет перед вами широкие долины и тысячи холмов, безграничные морские просторы и островки величиной с ладонь, пальмы и кактусы, черные конусы кипарисов, водопады роз и нежных бугенвилий — все это и даже больше есть на полоске земли, протянувшейся от Влёры через Дерми до Саранды.

Неподалеку отсюда, в Селенице, имеются огромные залежи природного асфальта. Об этом знал еще Аристотель, а в средние века асфальт считался у мореплавателей единственным средством для смоления судов.

Придет время — и ковры этого асфальта застелют здешние дороги, а возле них вырастут отели и санатории. И будет здесь полный рай для туристов. Полмира станет приезжать сюда изумляться, остальные будут завидовать.

* * *

Прямо над городком Дерми, вырастая почти из моря, возвышаются горы Чикес высотой в две тысячи метров. И вид у них соответствующий!

Перед самым Дерми мы проезжаем по высокому мосту через реку, в которой сейчас нет ни капли воды. Но нетрудно себе представить, что бывает, когда наступают весенние разливы и река наполняется! Отродясь не видели мы таких огромных валунов, таких глыб, сглаженных лавиной вод и камней. Человек в этом русле выглядит лилипутом, а сама река кажется созданной для путешествия Гулливера…

Точно так же и в Дерми. Город расположен прямо на склоне, дома громоздятся друг над другом, подобно ласточкиным гнездам, прилепившимся под карнизом. Правда, у нас есть с собой камера для съемок широкоугольным объективом, однако здесь нам пришлось бы положить аппарат набок и снимать этот фантастический пейзаж в высоту, в его сказочной вертикали!

Отсюда дорога идет через оливковые рощи, поднимаясь вплоть до галереи в склоне горы — до главного шоссе Влёра — Саранда. Там сейчас стоят обе «татры-805», прижавшись вплотную к домам, чтобы не загораживать дорогу проезжающим мимо машинам. Их охраняет от любознательных мальчишек молодой милиционер, неплохо говорящий по-итальянски. Мы долго беседуем с ним о трудовой морали мужчин, о пережитках феодализма в сознании людей, о положении женщины, о злополучных последствиях кровной мести и о фактах недавнего прошлого — массовом заключении мужчин в их каменных кулах.

Несколько раз мы видели, как по дороге шествуют два стога сена, один большой, за ним поменьше. Под первым был мул, под вторым — женщина. А позади преспокойно шел мужчина с палочкой в руках и посвистывал…

Край приветливый, а вот дорога…

Проектировщикам горных дорог выбирать особенно не из чего. Они вынуждены либо учитывать опасности лавин и вечных оползней, либо строить огромные мосты через долины. В первом случае трассу ведут по горным хребтам, во втором точно придерживаются горизонталей.

На Албанской Ривьере избрали первый рецепт. Поэтому дорога то ползет у моря, то, преодолевая отчаянный подъем, взбирается на склоны, то снова падает вниз. Такие предостережения, как «Опасный спуск», не являются здесь редкостью, еще чаще вдоль дороги встречаются надписи: «Крутой поворот». Зато окружающая местность тут необычно зелена и пестра: дубы и кипарисы чередуются со смоковницами, апельсиновыми и лимонными деревьями. Растут здесь и виноград, и орехи, и гранаты — богатый, приветливый край. Лишь дорога не в состоянии принять подобные эпитеты: это сплошной булыжник, ухабы и рытвины; бог весть как долго не подступался к ней рабочий-дорожник.

Мы сидим как на иголках, ибо прекрасно знаем, что значит такая дорога для торсионных подвесок, для всего управления машины.

— Когда же начнутся дороги получше? — ворчит Ольдржих. — Как думаешь, Мирек, будут они еще в Албании?

Наконец перед нами открывается широкая приморская равнина, окрестности Саранды. Приближаемся к сегодняшней цели, оставив за собой наиболее трудный участок пути от Дурреса — Албанскую Ривьеру. Неожиданно прямо перед нами появились огни Саранды; съезжаем по пологому склону, стрелка альтиметра останавливается на нуле. Синяя машина отстала от нас, и, прежде чем она подъедет, мы успеем смести с красной «татры» толстый слой пыли, вычистить пол кабины и протереть стекла.

— Так я и знал, — слышится из-под машины голос Ольдржиха. Снаружи торчат лишь его ноги, он осматривает шасси, освещая их фонариком. — Кронштейн подвески дал трещину. Это полдня работы.