Перевёрнутый полумесяц - Мирослав Зикмунд

Но сердце Берата на правом берегу реки, вернее — над ним, на скале высотой в добрых двести метров: огромный замок, целый город с церквами, монастырями и мечетями. А на более пологом восточном склоне, боком обращенном к реке, целая пирамида глазастых домиков, спускающихся к самой молодой части города, расположенной на равнине у реки.

В девять часов утра мы уже запираем свои чемоданы: нам нужно было лишь поймать в кадр утреннее солнце и закончить вчерашние съемки. А еще мы решили заглянуть в православную церквушку, полюбоваться на мастерство резчиков. Стоим на узкой улочке и ждем, пока принесут ключи. С любопытством заглядываем во дворики и сады.

— Проходите, проходите, — приглашает нас пожилая женщина осмотреть ее хозяйство.

У нее уютный домик, в садике полно цветов. Дорожка выложена белым камнем, побелены даже ступени, ведущие наверх. В комнате тоже очень чисто. Вдоль стен стоят лавки с множеством подушек, на сундуке вышитое покрывало. Пол сделан из толстых досок. Там, где он не закрыт ковром, виднеются дырки, оставшиеся от сучков. Через них можно смотреть вниз, на первый этаж. На стене висит пейзаж — коврик ручной работы. Это дело рук самой хозяйки, приданое, которое она принесла мужу двадцать лет назад.

— Вот как долго мы живем вместе, — улыбаясь, говорит она, смущенно опуская глаза. И спешит предложить гостям хоть какое-нибудь угощение. — Попробуйте засахаренные фиги, они вон с того дерева, которое вам так понравилось.

Куда бы мы ни шли, нас всюду сопровождают толпы детей. Но мы не встречаем ни просящих взглядов, ни протянутых за подаянием рук. Дети хотят только посмотреть, потрогать эти диковинные аппараты и подарить гостям букетик цветов.

Весь вчерашний день с нами ходил парнишка лет четырнадцати. На клочке бумаги он написал свое имя: Кахи Велешья. Из него вышел добросовестный ассистент оператора. Он уже знает, что в какой сумке, с удовольствием несется к батарее и отсоединяет кабель, как только мы переносим штатив на другое место. А сегодня он ждет нас на пороге дома и счастлив, что может, как и вчера, продолжать ассистировать нам при съемках.

Но когда часом позже на берегу реки Осуми мы сказали ему, что едем дальше и что с нами он поехать не может, мальчуган чуть было не расплакался. Потом вытащил из кармана ученический снимок и, смущаясь, подарил его нам на память…

…Бородатый поп охотно зажигает свечи перед старинным иконостасом. Вся стена церкви представляет собой превосходную резьбу по дереву. Кто это делал? Об этом давно позабыли. Здесь, в Берате, люди испокон веков понимали толк в дереве и были искусными мастерами. Неизвестные народные умельцы даже расписывали иконы. Только самые старые образа, великолепные творения византийской школы, доживавшей свой век в Албании шестнадцатого столетия, писали Онуфрий Эльбасанский и его сын Михаил.

Сам поп кажется нам не то сотрудником музея, не то историческим экспонатом. Его знания ограничены стенами церкви, читает он с трудом. Когда бератские прихожане знали и того меньше, он имел авторитет. Но теперь у людей иная вера.

Восемьдесят сантиметров от пламени

В пятнадцати километрах от Берата, в деревне Пошне, от главного шоссе сворачивает дорога к морю. Это не асфальт, но нам нужно привыкать: на юге Албании асфальта не найти нигде. Если не возвращаться обратно в Люшню — по собственным следам, а направиться по гипотенузе треугольника прямо на Фиери, то можно сберечь не один и не два километра пути.

Несмотря на то, что стоит начало июня, пшеница тут уже убрана и даже вылущена стерня. Время от времени минуем оливковые рощи, небольшие стада — чаще всего это молодые бычки, коров почти не видно. Вскоре местность резко меняется, появляются мягко очерченные холмы; вдоль дороги в три-четыре ряда тянутся следы гусеничного транспорта. Спустя некоторое время к ним прибавляются кучи щебня — прокладывается новая дорога. Здесь голый склон, там несколько экскаваторов, у подножия холма проходит трубопровод. Потом появилась первая буровая вышка, вторая, пятая.

— Посмотри, Мирек, там что-то горит!

В последнее время нас тревожил какой-то странный гул; вряд ли это был самолет — его звук давно бы затих вдали.

Останавливаемся в одно мгновение — и быстро достаем фотоаппарат с телеобъективом. Вдруг погаснет!

Справа в полутора километрах от дороги било в небо высокое ярко-красное пламя; при свете солнца оно временами принимало то синеватый, то оранжевый оттенок; воздух над горизонтом дрожал от жгучего зноя летних дней, и казалось, что стоящие неподалеку между дорогой и горящим факелом постройки вот-вот вспыхнут. Только теперь мы разгадали, в чем дело. А в Дурресе, едва лишь угасал день над морем, мы начинали ломать себе голову, пытаясь объяснить странное явление. Тогда нам казалось, будто последние лучи солнца перемещались с запада на юг и с новой силой озаряли облака. Зарево не увеличивалось, не бледнело, оно лишь неприметно трепетало на ночном небе, словно отблеск далекого пожара…

Тем временем «газик» с нашим переводчиком укатил вперед. Когда через полчаса мы доехали до ближайшей развилки, какой-то человек остановил нас н подал в окно листок бумаги: «Мы видели пожар вблизи, это фантастическое зрелище. Едем в Фиери за разрешением провести съемки на нефтепромысле. Поезжайте вслед за нами. Иржи и Ярослав».

Это потрясло нас так же, как и несколько лет назад, в Конго, когда мы стояли лицом к лицу с рождающимся вулканом. Просто удивительно, как может гипнотизировать человека огонь! Пожалуй, это атавистическое чувство, унаследованное человечеством от тех времен, когда наши предки целыми ночами сидели вокруг животворных костров, не отрывая от огня глаз…

Едем на «газике» впереди, за нами обе наши машины.

Нужно найти место, откуда можно было бы заснять первые кадры еще до захода солнца. Пламя просвечивает сквозь деревья на горизонте, на минуту скрывается за пригорком и вновь приближается к нам, гораздо более яркое. Это оттого, что с ним больше не соперничает солнце, как днем. Воздух сотрясается от грозного гула, который усиливается с каждой минутой. Мы свернули с главной дороги и теперь нетерпеливо поджидаем момент, когда перевалим через возвышенность, отделяющую нефтяной район около Маринеза от дороги Фиери — Пошне.

Вот оно! Звук ошеломил нас не меньше, чем само зрелище. Гул усилился раз в десять, нам приходится кричать, чтобы понять друг друга. А внизу, под нами, пылает, поднимаясь к небу, гигантский факел — горит природный газ.

Делаем большой крюк, объезжая место пожара; нам необходимо перебраться через речку, из которой днем и ночью насосы качают воду для тушения огня, и попасть к выстроенному на скорую руку блиндажу.