Вселенная против Алекса Вудса - Гевин Экстенс

Короче, биография Роберта Асквита складывалась из падений и триумфальных взлетов, иллюстрировавших пользу целеустремленности. Мораль из этого следовала простая: никогда не сдавайся.

Школа была создана по образцу гимназии, в которой Асквит учился с одиннадцати до восемнадцати лет, пока в 1980-е ее в буквальном смысле слова не разорвало на части: в бойлерной что-то взорвалось. К счастью, взрыв случился рано утром, так что никто, кроме сторожа, не погиб.

В школе Асквита ничего взорваться не могло, потому что ее оснастили первоклассным центральным отоплением. Девиз школы, вместе с эмблемой украшающий вывеску и официальные бланки, Роберт Асквит тоже позаимствовал у взорвавшейся гимназии: Ex Veritas Vires. В переводе с латыни это означает «Добро пожаловать в обезьянник».

Ладно, шучу. Просто такой слоган подошел бы школе гораздо больше.

На самом деле Ex Veritas Vires значит «В правде сила».

Благородный девиз, верно? Жаль, что не соответствует действительности.

Обучение в школе Асквита строилось на принципе результативности. Иными словами, главная цель каждого ученика — хорошо сдать экзамены. Понятно, что при таком подходе выпускники всегда получали отличные оценки. То, о чем не спрашивают на экзамене, учить вообще не нужно. Подтверждением тому якобы служила биография отца-основателя школы Роберта Асквита. Образование — не самоцель, а инструмент для зарабатывания денег. Получай на экзаменах хорошие оценки и никогда не сдавайся — со временем станешь таким же богачом, как Роберт Асквит.

Установка на результат диктовала и методику преподавания, по большей части чисто дидактическую: нас заставляли зазубривать всевозможные фактические сведения, а потом объясняли, что мы по поводу этих сведений должны думать. Факты сами по себе вещь интересная, но разве можно понять их вне контекста? Например, на уроках физики нас учили, что F = ma, рассказывали про гравитацию и требовали помнить наизусть законы Ньютона, но про самого Ньютона не говорили ни слова. Я полез в Гугл и выяснил, что он был ужасно занятный дядька. Например, закон гравитации и фундаментальные законы механики он открыл от нечего делать, когда отсиживался дома, прячась от чумы. Разве не любопытно? Еще он изобрел новый тип телескопа и проводил массу времени в попытках превратить в золото другие металлы. Тоже прикольно. Еще вычитал, что у Ньютона были глаза навыкате, лохматая седая шевелюра и заклятый враг по имени Роберт Гук, вроде бы горбун. Все это было потрясающе интересно. Наука, понял я, изобилует увлекательными сюжетами и колоритными персонажами, но почему-то на уроках о них не рассказывают. Разумеется, я не призываю посвящать долгие академические часы изучению биографии Ньютона. Можно уложиться и в пять минут. Узнай мы, как именно Ньютон вывел формулу F = ma, это сделало бы ее более одушевленной, что ли. К сожалению, в экзаменационных билетах вопросов про жизнь Ньютона не было. Действительно, зачем?

Помимо прочего, в школе Асквита был принят определенный кодекс поведения. Например, к мужчинам-учителям полагалось обращаться «сэр», а к женщинам — «мисс». Если в класс заходил взрослый, следовало встать в знак уважения. На каждый случай имелось свое предписание: как стоять, как сидеть, как пожимать руку, как завязывать галстук, как разговаривать. Манере разговаривать уделялось особое внимание.

Мистер Тредстоун, наш учитель английского с седьмого по одиннадцатый класс и одновременно заместитель директора, строго следил, чтобы мы не нарушали правил грамотной речи — ни устной, ни письменной. Особенный упор делался на произношение. Никаких диалектизмов, никаких местных акцентов. Он требовал, чтобы мы использовали полные формы слов и выражений: «здравствуйте», а не «здрасьте», «да», а не «ага» или «угу».

У меня мистер Тредстоун обнаружил склонность к злоупотреблению словами-паразитами, которая проявлялась особенно ярко, когда я пытался что-нибудь объяснить. Я пересыпал свою речь всякими там «ну», «это самое» и «в общем» и часто начинал фразу со слов: «А вы знаете?..», хотя было очевидно, что мой собеседник не в курсе того, о чем я собираюсь ему поведать, иначе зачем я завел разговор.

Но хуже всего была моя неспособность произнести пару фраз, не вставив словечко «типа». Мистер Тредстоун настаивал, что ему не место в английском языке, и если я не полностью уверен в своих речевых формулировках, лучше использовать такие выражения, как «в некотором смысле», «в определенной мере» или «в той или иной степени», поскольку они меньше напоминают лингвистический нервный тик.

В результате я стал употреблять его реже, но лет пять спустя все-таки пришел к мнению, что к слову «типа» мистер Тредстоун был типа несправедлив. Ясно, что во многих случаях его можно опустить за ненадобностью, например в предложениях: «В Антарктике типа холодно» или «Гитлер был типа жесток». Но мир не состоит из черного и белого. Иногда «типа» передает ровно тот оттенок смысла, которого требует контекст. Например, если я говорю, что моя мама типа со странностями, то действительно лучше не скажешь.

Но на мистера Тредстоуна несчастное «типа» действовало как красная тряпка на быка, поскольку служило частным случаем более фундаментальной проблемы. Он считал, что в идеале следует использовать слова, точно выражающие мысль, а такие слова находятся всегда. Английский язык — самый богатый в мире, и если ты не способен подобрать точное определение, это лишь означает, что тебе необходимо расширять свой словарный запас. Не может быть, чтобы нужного слова не существовало: приложи усилия, и ты его найдешь.

В первые годы в Асквите я только и делал, что расширял свой словарный запас. А поскольку я много читал, в том числе научные труды по медицине и физике, то в моем лексиконе появились слова, которых другие не знали. К сожалению, когда я пытался поделиться с кем-нибудь своими познаниями, нужные слова, как назло, не вспоминались. Впоследствии, сталкиваясь с необходимостью подобрать меткое определение, я взял за правило представлять себе, как бы на моем месте выразился мистер Питерсон. Вот уж кто умел всегда попасть в точку. Сам он про это говорил: «Не стоит заниматься сотрясением воздухов».

Что касается мистера Тредстоуна, подозреваю, мистер Питерсон сказал бы, что у него зуд-в-одном-месте.

Если вдуматься, школа Асквита вся состояла из контрастов. Ультрасовременное здание, построенное всего пять или шесть лет назад, но на вывеске — девиз на латыни, языке не просто древнем, но мертвом. Зеленые дворики, накрытые конструкциями из стекла и стали. На уроках нас натаскивали на сдачу экзаменов, а после уроков заставляли правильно выражаться, держать осанку и вести себя по-джентльменски. В школе шла постоянная борьба за нравственность и вечные ценности, вот только победить в этой борьбе было невозможно. Как я уже говорил, большинство наших учеников вовсе не стремились к просветлению. А некоторые и вовсе производили впечатление, что только вчера слезли с пальмы, хоть и навострились в «приличном обществе» имитировать воспитанность. Но в душе как были гориллами, так ими и остались. У большинства моих одноклассников-горилл были говорящие клички. Например, Джейми Эскота однажды застукали за порчей соседского бассейна — с тех пор и друзья, и враги называли его Скот. Райана Гудвина все звали Бычком — не потому, что он подбирал окурки или внешностью напоминал рыбу бычка, а потому, что однажды на горке врезался башкой в Питера Дава, обеспечив тому сотрясение мозга. Деклану Макбою прозвищем служила сокращенная фамилия: Бой, что прекрасно соответствовало его страсти устраивать потасовки. Бычок, Скот и Бой прекрасно работали в ансамбле, никому не давая проходу.