Долгое дело - Станислав Родионов

- А в чем же?

Простого ответа Рябинин не знал, как его не знаешь, когда мысль находится в рабочем состоянии и еще не додумана для самого себя.

- Юрий Артемьевич, зональный прокурор Васин прекрасный работник, дисциплинирован, грамотен... Он вам нравится?

Вопрос был хитрым, поскольку Рябинин как бы проверял искренность прокурора в этих спорах: Васин надзирал за их прокуратурой, и от Беспалова требовалась оценка вышестоящего должностного лица.

- Нет, - признался прокурор, чуть повременив.

- А почему?

- Суховат. И еще кое-что...

- Выходит, вы оцениваете человека не по труду?

Юрий Артемьевич потянулся к носу - пошатать.

- Душа важна человеческая, - решил помочь Рябинин.

- Но и нетрудовая душа нам тоже ни к чему, - сразу отпарировал прокурор.

- Правильно. Без труда нет человека. Но и в одном труде нет человека.

- Нет, в труде уже есть человек! - загорелся прокурор, впервые загорелся на глазах следователя.

Рябинин даже умолк. Беспалов смотрел на него сердито, широко, всклокоченно. Его пыл лег на Рябинина, как огонь на солому. Ответит, он ему ответит.

И промелькнуло, исчезая...

...Работа может все закрыть. Увлеченность работой может означать безразличие к многообразию жизни. Любовь к делу - обратная сторона равнодушия к жизни?..

- Юрий Артемьевич, только подумайте, какая надежная защита - труд. По вечерам пьянствую, но я же работаю. Хулиганю, безобразничаю, - но работаю. Над женой издеваюсь - однако работаю. Детей воспитал никчемностями и лоботрясами - позвольте, я же работал. В домино стучу, в карты режусь, слоняюсь, книг не читаю, в театре век не бывал, в мелочах погряз и глупостях - не приставайте, я же работаю...

Рябинин замолк. Говорить длинно он не любил и не умел. Если только в споре. Да и не то он сказал, что промелькнуло, - там было тоньше, острее, сомнительнее.

Юрий Артемьевич положил окурок в пепельницу и плотно накрыл его ладонью, чтобы тот задохнулся без воздуха.

- И все-таки о человеке судят по тому, каков он в работе.

- Не только, - обрадовался Рябинин тому возражению, которое он мог оспорить. - Труд частенько стереотипен. Много тут узнаешь о человеке? А вы посмотрите на него после работы, в выходные дни, в отпуске... Сколько неплохих работников мается, не зная, чем себя занять! Или заняты пустяками. Тут вся личность.

Опять длинно говорил. Окурок в пепельнице уже задохнулся. Юрий Артемьевич снял ладонь и на всякий случай тронул крупный нос. Он мог бы и не трогать, мог бы выйти победителем в споре, обратившись к своей прокурорской роли, и авторитетно разъяснить ошибку следователя. Мог бы победить и не обращаясь к должности: кому не известно, что труд есть мера всего?

- Ну и что же все-таки определяет человека? - спросил он.

- Думаю, что образ жизни.

Беспалов чуть посомневался и добавил:

- В который обязательно входит труд.

- Согласен, - улыбнулся Рябинин.

- Так вы смыслом нашего существования полагаете образ жизни?

- Нет.

- А что?

- Пока не знаю, - ответил Рябинин, как отвечал ему не раз.

- Пока, - усмехнулся Беспалов. - Многие проживают жизнь, да так и не знают, для чего.

- Я надеюсь узнать.

Юрий Артемьевич пригладил стружку висков, которую простоватая секретарша как-то посоветовала ему распрямить в парикмахерской, и неожиданно спросил:

- Допустим, человек меряется не только трудом... Почему же вы сами работаете, как лошадь?

Рябинин хотел переспросить - как кто? Ну да, лошадь, та самая, которую он привел в пример, как тоже работающую. Нужно ответить что-нибудь остроумное, легкое, не вдаваясь. Например: "Разве бывают лошади в очках?" Или: "А что, из моего кабинета слышно ржание?"

- Почему не звонят с места происшествия? - спросил Рябинин.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Я и сам иногда задумываюсь, почему все дни занят только работой. Трудолюбивый очень? Да вроде бы как все. Деньги люблю? Зарплата у меня средняя. Выслуживаюсь? С моим-то характером... Горжусь броским званием? Есть звания погромче. Возможно, мне нечего делать? Да не работай, я был бы загружен еще больше столько есть занятий по душе. Может быть, желание трудиться вытекает из сущности человека и прав Юрий Артемьевич - рождаемся мы для работы?

Но тогда я не понимаю, почему существо, которое трудится, ест, пьет, спит и смотрит телевизор, называется человеком? Ведь лошадь тоже трудится, ест, пьет и спит. Ах да, она не смотрит телевизор. Но только потому, что его не ставят в конюшню. Кстати, я тоже его не смотрю...

Прав Юрий Артемьевич: лошадь я.

Толпа - первый признак чрезвычайного события. У подъезда скопилось человек десять. Телефонограмма не соврала.

Петельников и Леденцов еще на ходу, еще на тормозном пути распахнули дверцы, выпрыгнули на асфальт и оказались в этой жиденькой толкучке. Одни старухи...

- Это у нас, - сказала одна, настолько маленькая, что инспектора придержали шаг, опасаясь ее задавить.

- Бандитизм в нашей квартире, - подтвердила вторая, чуть повыше, но такая полная, что уж теперь они пропустили ее вперед, чтобы не быть задавленными...

Большая передняя, в меру заставленная отжившей мебелью. Длинный коридор, ведущий в кухню. Запах старых коммунальных квартир - дерева, лежалой ткани, забытых духов и валерьянки.

- Чайку попьете? - спросила маленькая, энергичная.

- Чего попьем? - опешил Петельников.

- Мария, дак они, может, как теперешние мужики, чай не принимают, заметила тучная.

- Нальем чего и погорше, - согласилась первая старушка и показала на дверь, где, видимо, им и могли налить чего погорше.

- Гражданки! - сказал Петельников тем голосом, от которого трезвели пьяницы. - Мы хоть чай и принимаем, но сюда приехали по сообщению об убийстве!

- Пожалуйста, будьте как дома, - любезно согласилась крохотная старушка.

- Логово убийцы, - вторая показала на дверь.

Леденцов мгновенно и сильно ткнулся туда плечом, но дверь не подалась.

- И не ночевал, - объяснила маленькая.

- Где труп? - прямо спросил Петельников.

- А никто не знает, кроме убивца, - опять пояснила низенькая старушка, которая сумела оттеснить вторую, массивную.

- Как звать погибшего?

У Леденцова в руках появился блокнот.

- Василий Васильевич.

- Фамилия?

- Нету у него фамилии.

- Василий Васильевич да Василий Васильевич, - встряла-таки вторая.

- Где его комната?

- А он жил на кухне.

- Почему на кухне?

- Спит себе на подстилке...

Леденцов опустил блокнот и ухмыльнулся. И хотя бледное лицо Петельникова никогда не краснело, он почувствовал на нем злобный жар, который стянул щеки старшего инспектора какой-то сухостью.

- Товарищ Леденцов! Составьте протокол о ложном вызове и привлеките гражданок к административной ответственности. Кстати, где участковый инспектор?

- Как так привлечь? - удивилась маленькая, главная тут.

- Так! - отчеканил Петельников. - За собачий вызов.

- Василий Васильевич не собака, а котик.

- Тем более!

Вторая старушка подкатилась к Петельникову, как громадный шар, обдав его запахом лука и вроде бы гречневой каши:

- Да этот нехристь не убил Васю, а продал. Воров-то вы ловите?

- Ловим, когда украдена материальная ценность. А ваш кот ничего не стоит.

- Как не стоит? - обомлела она.

- Бабушка, - набрался терпения Петельников, - похищенная вещь должна быть оценена в рублях, а ваш кот...

- Пятьдесят рублев, - гордо произнесла старуха.

Леденцов хихикнул. Петельников слегка подвинулся к выходу: черт с ними, с этими бабками и с их котом. Но маленькая старушка оказалась сзади и дернула Петельникова за пиджак:

- Ему ничего и не будет?

- Кому?

Она кивнула на закрытую дверь.

- Как его фамилия?

- Литровник, Гришка Литровник.

Леденцов опять засмеялся.

- Вот он смеется, рыжий молодой человек, а нам от Гришки житья нет. На днях сожрал весь студень. Ночами пугает нас зубовным скрежетом. Водку льет в себя, как в решето. У него и счас стоит на тумбе охолодевшая яичница да пустая бутылка от четвертинки водки.

- Откуда знаете? - заинтересовался Леденцов.

- А через скрытую камеру. - Она поджала губы и мельком глянула на замочную скважину.

Теперь пиджак дернули спереди. Петельников повернулся к солидной.

- Товарищ сотрудник, может, Вася и не стоит пятидесяти целковых, да кот-то очень душевный. В туалет человеческий ходит. Картофельное пюре уважает. Гришку-то Литровника терпеть не мог. Фырчит, как от собачьего образа. Мягонький, бочком трется... Мы и живем-то одной семьей: я, Мария да Василий. Без него-то зачахнем. Найди котика, соколик, а?

Одна маленькая, вторая толстенькая... Теперь Петельников глянул в их лица.

У маленькой среди мелких, как песчаная зыбь, морщин смотрелись черные провалившиеся глаза, тонкий нос и тонкие подвижные губы. Она как бы двигалась на месте, переступая ногами, шмыгая носом и шевеля губами.