Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

Воевода Домбровский оказался прав, предположив, что ясновельможные находятся у ложа покойного. В одном он ошибался: собрались они там не ради прощания с королем или замаливания своих грехов, а рассчитывали на то, что Глинский непременно придет проститься с покойным, тут они князя и арестуют. В соседней комнате знака заговорщиков ожидала пара десятков дворцовых стражников и кузнецы, которые должны были оковать правителя якобы за измену и попытку силой захватить трон.

- Попляшет у нас, схизматик-правитель! - со злорадством предвкушали ясновельможные свою полную победу над князем Глинским.

- Уморим голодом горе-правителя!

- Только туда ему дорога!

Паны кощунствовали у одра, вовсе не считая, что грешат, обсуждали, как устроить торжественную встречу наследника трона Сигизмунда и как дать ему понять, что именно их усилиями шагнул он из полунищего бытия к славе и богатству, но сделать это так, чтобы не оскорбить его братского чувства, обвинив в смерти Александра князя Глинского, приславшего якобы с вестью о победе требование уступить ему трон.

Заговорщики даже принялись обсуждать текст письма, горячась и, как обычно споря, без всякого удержу, но вдруг дверь распахнулась, и к ложу, на котором лежал почивший король, уверенно прошагал князь Михаил Глинский. Преклонив колено, скорбно опустил голову.

- Пора? - шепотом спросил Заберезинского Радзивилл-младший. - Даю команду?

- Погоди немного, - ответил таким же тихим шепотом Заберезинский. - Пусть простится, - и добавил с Ухмылкой: - Последние его минуты без оков.

Михаил Львович поднялся и повернулся к притихшим ясновельможным панам. Радзивилл-младший шагнул было к двери, чтобы позвать готовых к действию стражников и кузнеца, но первые же слова князя Глинского словно жесткая узда остановили его.

- Панове! Пользуясь правом дворного маршалки, я сменил все караулы. Те стражники, которые должны были арестовать меня, отпущены по своим домам. Я оставил только кузнеца. Для него вполне может найтись работа.

Радзивилл-младший и Заберезинский побледнели, и Михаил Глинский, увидев это, подумал: «А не оковать ли в самом деле этих? А то и всех сразу, обвинив в заговоре?»

У него вновь возникла мысль о престоле. Кто сейчас сможет помешать ему обрести королевскую корону? Вся гвардия встанет за него горой. Это вполне понятно: ратники любят сильных, а он в очередной раз показал свою силу.

«Они считают, что я объявлю себя королем, даже надеются на это».

Однако гвардия - это еще не вся Речь Посполитая, а тем более - не вся Европа, путанная замысловатым переплетением королевских семей. Пустят ли они в свою среду его, служивого князя, хотя и довольно знатного древнего рода, - вопрос великого значения. Скорее всего - нет. Избрание на сейме по воле Александра Казимировича Ягеллона вполне бы примирило королевские семьи с новой фигурой, с новой, вполне возможно, династией: если на первых порах не встретят его с распростертыми объятиями, то уж терпеть будут вынуждены. Довольно много лет провел Глинский при дворе императора, во дворах королей Испании, Франции и многих других держав - везде смог добиться расположения к себе, они по сей день покровительствуют ему. «Стоит ли менять дружбу на вражду? »

Действительно, чего ему не хватает? Богатый удел в Турове, не менее пяти богатых поместий, поистине неисчерпаемая казна. Побеждая во всех походах, он при дележе добычи не забывал о себе. Сегодня важней не сам трон, сколько такой же авторитет при дворе Сигизмунда, какой имелся при дворе его брата.

Еще одна причина удерживала Глинского от опрометчивого, а вполне возможно, и рокового шага - надежда, какую подала вдова князя Киевского Семеона Олельковича.

Не единожды Михаил Львович бывал в Киеве в гостях у князя Олельковича. Его встречали с почетом, особенно когда возвращался из очередного победоносного похода против крымцев или Орды. Иногда, ради того, чтобы погостить у Олельковичей, выбирал Глинский кружной путь, а виновницей этого была княгиня Анастасия - жена Семеона Олельковича.

Еще когда он первый раз посетил дворец Олельковича и был зван на торжественную трапезу, хозяйка дома, по славянскому обычаю, вынесла почетному гостю на золотом подносе золотой кубок с греческим вином. Но не золотой блеск подноса и кубка привлекли внимание гостя, а сама княгиня: чуть-чуть полноватая, но сохранившая стройность, обворожительная ликом, которое не портили щедрые белила, кокошник и жемчужные рясна, струящиеся от висков и спадающие на плечи. Эти нити жемчуга словно были ореолом ее неземной красоты. Глаза же княгини с поволокой манили к себе волнующей таинственностью.

Она с поклоном подала кубок:

- Прими из рук моих кубок вина пенного, уважь хозяйку.

Глинский взял осторожно кубок, осушил его, как и надлежало поступить, не ощутив, однако, ни вкуса, ни аромата, и, боясь оскорбить княгиню слишком пылким поцелуем, который напрашивался без его воли, поцеловал робко ее алые губы.

Многие годы Михаил Львович словно въяви ощущал тот поцелуй на своих губах; он завидовал князю Семеону Олельковичу. И когда из Киева пришла весть о его смерти - чего греха таить - радостная для Глинского, - он поспешил на похороны киевского князя. Однако только спустя пару лет осмелился он предложить вдовствующей княгине стать его женой. Первый же ее ответ вполне обнадежил князя, и он намеревался просить короля Александра посодействовать ему в сватовстве, но события, развернувшиеся так стремительно, помешали ему это сделать.

Что будет дальше? Лучший путь один: расположить к себе Сигизмунда, дать понять ему свою силу и вместе с тем свою преданность, а уж после этого испросить позволения жениться на вдовствующей княгине Анастасии и покинуть королевский двор.

«Я обрету счастье в семье, возьму в свои руки Киев, верну ему былую славу!»

Князь Глинский с явным презрением прошелся взглядом по притихшим ясновельможным и решительно спросил:

- Когда похороны?

- Мы рассчитывали провести обряд послезавтра.

- Пусть так и останется. Возражений не имею. После похорон я со всей королевской гвардией выеду встречать Сигизмунда Казимировича.

Еще более опешили паны-патентанты, и Михаил Глинский сразу же заметил это своим опытным глазом. И в самом деле, ясновельможные лихорадочно шевелили мозгами, пытаясь понять, что задумал их противник. Скорее всего, он пленит Сигизмунда и принудит его отречься от престола в его, Глинского, пользу, и тогда их ничто не ждет, кроме оков и темниц, а то и казни. И казнят их всенародно на площади у Ратуши, как заговорщиков.

Да, ликовал в душе Михаил Глинский, торжествовал, все же сказал хотя и повелительно, но вполне спокойно:

- Исполняйте, панове, каждый свои обязанности и вместе готовьте королевские похороны.

Прошли похороны без каких-либо отклонений от установленного порядка: с великой торжественностью и столь великой печалью, которая в значительной степени была показной. Ясновельможные, поднаторевшие в придворных интригах, ловко прятали свои истинные мысли я чувства. Они даже организовали - уже по собственной инициативе - проводы королевской гвардии. Народу собрали видимо-невидимо, а музыканты королевского оркестра провожали гвардейцев до самых до ворот. Все было пристойно и выглядело дружелюбно, но стоило лишь последней сотне миновать ворота, как ясновельможные поспешили уединиться в пустующих королевских покоях.

- Что предпримем, панове? - первым спросил Станислав Кишка. - Схизматик схватит Сигизмунда, после примется за нас.

- Он не так глуп, чтобы поднять руку на законного наследника, - мудро рассудил Радзивилл-старший. - Он встретит нового короля, а мы - на обочине.

- Может, догнать его и ехать с ним? Долго ли оседлать коней да облачиться в парадные одежды?

- Он не звал нас с собой!

- А для чего нам его зов? Или мы не ясновельможные?

- Пустое, панове, - охладил спорящих Ян Заберезинский. - Достойно ли нам, ясновельможным, гоняться за схизматиком? Не унизим ли мы себя, подстраиваясь под него? Поступим так: если он встретит Сигизмунда с честью, мы выведем город на площадь у Ратуши, но повернем дело так, будто опасались ехать с дворовым марша л кой, поскольку получили донос о том, что он якобы готовит какие-то ковы[88]. И в самом деле, чего Ради он повел с собой всю гвардию? Для охраны наследника достаточно двух-трех сотен гвардейцев. Задумается Сигизмунд над этим фактом, если его умело преподнести.

- А если Глинский пленит Сигизмунда или прикончит его?!

- Не спешите, панове. Есть противодействие и на этот случай. Сейчас же посылайте гонцов в свои имения, пусть изготовится шляхта к походу в Краков. Если схизматик расправится с Сигизмундом, мы не отворим ему ворота. Городовая стража и та шляхта, что с нами, устоят несколько дней, пока подоспеет помощь. На этом все. Действовать будем быстро, но не явно. Тайность - наиважнейшее условие. На ворота я поставлю своих верных людей, чтобы никого не выпускали без моего дозволения: не доложил бы кто схизматику о нашем уговоре.