Большой вопрос - Иван Неручев

Гвоздев зашел в суд справиться, на какое число будет назначено слушание дела…

— Еще неизвестно, — заявила секретарь суда.

— Вы уже трижды даете мне один и тот же ответ!

— Товарищ Гвоздев, ваше дело задержала у себя судья. Зайдите завтра…

— А завтра вы мне скажете: зайдите послезавтра!.. — День идет за днем… Дома у меня ад… Вы не имеете права принуждать меня жить в домашнем аду… Я буду жаловаться!

Выйдя на многолюдный проспект, Гвоздев остановился, озираясь, словно искал человека, которому можно было бы пожаловаться на непристойную волокиту в суде. Кто-то толкнул Гвоздева и сказал:

— Отошли бы, гражданин, в сторонку!

Гвоздев медленно зашагал; раздражение не утихало. Может быть, зайти в «полуподвальчик» залить свои неприятности доброй порцией «крепкого»? Нет, не сто́ит. Никогда он не пил, а из-за Машеньки и подавно не станет. Домой идти тоже не хотелось. Что его ждет дома? Очередная стычка, Машенькины слёзы и упреки… Пропади всё пропадом! Не отправиться ли на завод? Не поговорить ли по душам с Абрамовым, председателем завкома? Абрамов — умный мужик и большой знаток законов. Пусть вмешается в судебную волокиту. Гвоздев убежден, что судья Павлова неспроста затормозила дело. Она что-то замышляет; по всей вероятности, она против развода. Посмотрим! Абрамов покажет тебе, как измываться над людьми!.. Абрамов встретил Гвоздева приветливо.

— А ну, ну, давай, выкладывай, друг мой ситцевый, — добродушно басил он. — Что там у тебя стряслось? Не судят? Не хотят?.. Экие канальи!

— Сил больше нет, товарищ Абрамов, — взмолился Гвоздев, — помоги!.. Несколько дней обивал я пороги в народном суде, — то не так написал заявление, то не так переписал его, дважды до суда судья Курский вызывал к себе — уговаривал помириться… Больше месяца, понимаешь ли, ждал, пока наступил мой черед опозориться в газете — оповестить знакомых и незнакомых, всех друзей и недругов о столь важном событии, о том, что, дескать, я, Гвоздев, и моя супруга, Гвоздева, полезли на стенку… Дважды в народном суде откладывалось дело из-за неявки Машеньки… Не помирились. Казалось бы, всё ясно. Так нет, теперь в городском тянут жилы… Да что они у меня воловьи, что ли? Видите ли, даже не могут назначить день слушания дела!..

Абрамов, к удивлению Гвоздева, не выразил ему сочувствия.

— Хорошо, очень хорошо! — убежденно сказал он.

— Что ж тут хорошего? — изумился Гвоздев. — Где же четкость, оперативность, чуткость?.. Выходит, для суда эти качества не обязательны? Разве можно мириться с такой изнуряющей медлительностью?

— А зачем тебя, Гвоздев, понесло в суд?

Гвоздев не понял вопроса:

— То есть как это «понесло»? Где же я должен искать правду, как не в своем, народном суде?

— Да за правдой ли ты пошел в суд? Сдается мне, скорее за кривдой… Погоди, не горячись, друг мой ситцевый! Это хорошо, что дело еще не назначили к слушанию, есть, стало быть, у тебя время подумать, да одуматься…

— Не собираюсь я, товарищ Абрамов, менять линии, у меня серьезные основания для развода.

— Что же ты не пришел ко мне и не рассказал про свои серьезные основания? — Абрамов смотрел строго, без улыбки.

— А чем бы ты помог моему горю?

— Знаешь пословицу: «Ум хорошо, а два лучше»?

— С этим согласен.

— Ну, если согласен, так давай и обсудим твое горе-несчастье.

Гвоздев сначала бегло, а потом всё подробнее и подробнее стал излагать историю своего несогласия с женой. Во время рассказа Абрамов многозначительно кивал головой, а когда рассказ был окончен, сказал:

— Садись в нашу завкомовскую машину и лети домой. Привезешь сюда жену. Если Машенька начнет артачиться, скажешь, что я велел быть ей здесь немедленно. Откажется — рассерчаю. Имею право: на ноги ее поднял, как дочь родную пестовал. Так и передай: на глаза тогда пусть не показывается.

Гвоздева поразило это неожиданное предложение.

— Вот так обсуждение, — усмехнулся он, — это же приказание!

Однако спорить не стал и через час сидел в кабинете Абрамова вместе с Машенькой.

— Что же с вами происходит, милые мои? — спросил Абрамов. — Машенька, у меня волосы дыбом встали от того, что наговорил здесь Федор Иванович. Лучшая наша работница, первая активистка, моя гордость, вышла замуж и вдруг… Какой конфуз! А ну, расскажи-ка ты… По лицу вижу, что не согласна, хочешь спорить… Возможно, с твоей женской колокольни видней. Только говори толково, без шума.

Но говорить без шума Машенька не могла. Снова и снова вставали перед ней все нанесенные ей обиды, все пережитые огорчения, и она бросала их в лицо мужу. Но так как ни Гвоздев, ни Абрамов не возражали ей, постепенно она стала успокаиваться, наконец вздохнула и смолкла.

— Так, — проговорил Абрамов, — так, так… Я, понятно, не врач и не судья, разбираться в ваших чувствах и называть их разными там именами не буду. Но вот что, друзья, до суда вам еще долго ждать, перед вашим приходом я звонил Павловой… Да, да, так пришлось случайно. — В глазах Абрамова мелькнул лукавый огонек. — Судья говорит, что очередь ваша подойдет примерно через месяц, если не позже. Вы же за это время замучаете друг друга. Я подумал, подумал и принял решение: ты, Машенька, вернешься на завод, в свой родной коллектив, к своим друзьям, будешь работать с нами. Мы поставим тебя на работу в полировочный цех, — работа тонкая, ответственная, смотреть надо в оба. Но не бойся, обеспечим тебе хорошее руководство… Ты спросишь, что делать с детьми? А вот что: старшие дети в школе; Наденьку же поместим в детский очаг, очаг у нас хороший… Кроме того, я исхлопочу для тебя сокращенный рабочий день…

Машенька порывисто схватила руку Абрамова.

— Спасибо, товарищ Абрамов! Согласна. Буду работать.

Машенька стала работать в полировочном цеху. Работа оказалась, действительно, тонкой. Каждый день, каждый час заводской жизни приносил Машеньке новые мысли, новые заботы, новые желания. Трудновато совмещать работу на заводе с семейными обязанностями, но другого выхода пока нет. Впоследствии, надо полагать, всё уладится, придет в норму, Две недели промелькнули как один день. Сердце Машеньки заметно смягчилось. После работы подумаешь о доме, и на душе делается хорошо!

Стали ли лучше за эти недели «Нинка» и «Вовка»? Может быть, ей это кажется, но они стали лучше. «Нинка» приметила, что Маша возвращается с завода частенько усталая, и, смотришь, — посуда вымыта, комната подметена, а однажды вдвоем с братцем они умудрились даже полы помыть… Расцеловала бы их за это, честное слово… Славные всё-таки ребята… На следующий день в обеденный перерыв Маша не удержалась и рассказала в цеху о ребятах. Рассказала, и сама удивилась, как ей стало от этого хорошо на сердце…

— …И, главное, всё торопились сделать до моего возвращения, чтоб я не догадалась, что это сделали они, — говорила Машенька и улыбалась.

Но Федору Ивановичу ни про этот случай, ни про другое она так ничего и не рассказала.

Машенька полюбила завод, своего старого друга, с новой силой. Хорошие у нее теперь друзья. Вырвалась она всё же на широкий простор. Нельзя в наше время женщине сидеть взаперти в четырех домашних стенах.

Федор Иванович чувствовал себя тоже неплохо. Дома больше не ссорились: много было заводских новостей, о них хотелось поговорить. Спасибо Абрамову. Действительно, умный мужик… Как всё придумал!..

Прошел месяц. Повестки из суда по делу о разводе всё еще не было. Ну что ж, нет, так и не надо. Однако через полтора месяца Абрамов как бы ни с того ни с сего затеял с Федором Ивановичем разговор.

— Ну, как, друг мой ситцевый, живешь-поживаешь? — спросил он, подмигивая.

— Не жалуюсь, спасибо тебе, — весело ответил Гвоздев.

— Спасибо-то, спасибо… А как там твое судебное дело?.. Поторопить, что ли?

Федор Иванович ответил спокойно:

— Пропади оно пропадом, пусть покрывается пылью…

— Само-то оно не пропадет: прикончить его надо по всем правилам. И я полагаю — миром. Так, что ли?

— Как будто так, товарищ Абрамов.

— Почему же как будто? С Машенькой-то говорил?

— О чем же говорить? И так всё ясно.

— Нет, с женой поговори непременно, а затем придется тебе сходить с ней в суд. Там заявите: так, мол, и так, одумались и решили помириться… Больше, дескать, никогда не будем дурака валять и тому подобное… Кстати, не забудьте поблагодарить судью… за волокиту, — Абрамов спрятал в усах добродушную улыбку. — Я уже договорился с Павловой — завтра утром она вас ждет. Работать будете с вечера…

У Павловой разговор был короткий. Говорила Машенька. Федор Иванович молчал, с удовлетворением слушая жену.

Машенька беспощадно осудила свое поведение, созналась, что умеет в раздражении подобрать словечко, так им ударить, что противник на стену полезет. Она взволнованно похвалила Федора Ивановича, как отца и как мужа. Она заверила Павлову, что больше никогда не испортит своих отношений ни с Федором Ивановичем, ни с его старшими детьми — Володей и Ниной.