Сестрички - Фэй Уэлдон

— Не знаю, — качает головой Эльза. — Но мы оба пока не хотим детей. Это было бы опрометчиво, даже неразумно.

— То есть вы с Виктором собираетесь присоединиться к нашей огромной армии? — поднимает брови Джемма. — К армии тех, кто из возрастных соображений, кто из принципиальных, кто из страха, а кто просто по нездоровью вынужден жить, попирая закон продолжения рода? — Джемма повышает голос. — В этом случае любовь будет для тебя тем же, что и для меня, — чувством, которое мы испытываем к тем, кто способен мучить нас. Ты этого хочешь в жизни, Эльза? Эльза, ты слышишь меня?

— Хэмиш мучает тебя? — в ужасе спрашивает Эльза.

— Да. Он мучает меня, потому что делает деньги, которые я трачу. Он мучает меня, потому что жалеет, потому что его душевные увечья гораздо страшнее моих физических. Он мучает меня своей усталостью, болезненностью и подавленностью, так что я оказываюсь невольной виновницей его страданий, и что хуже — соучастницей. Он мучает меня неприязнью к моим друзьям, а я отвечаю ему тем же. Он мучает меня, упорно покупая антиквариат, вместо того чтобы предоставить это мне — не так много у меня радостей в жизни. Но я люблю его и не ропщу, а принимаю эти мучения. Я знаю, он мучает меня, только потому что любит. А нет большей награды женщине, чем жить с любящим и любимым мужем. К тому же Хэмиш не изменяет мне.

Джемма улыбается Эльзе благодушной улыбкой счастливой супружницы, хоть и прикованной к инвалидной коляске. А Эльза улыбается Джемме мерзкой улыбкой дочери, которая единолично присвоила себе отцовскую любовь.

Джемма все улыбается.

Эльза любит! Как же она любит! Она вся превратилась в любовь.

Эльза любит свою мать, но отвечает ли мать тем же? Эльза сомневается. Шейла сейчас со своим муженьком, Эльзиным отчимом, пьет джин с тоником в баре. На голове у нее новая прическа — «перьями», в руке сигарета. Она смеется и кокетничает, будто никогда не была матерью семерых детей, будто старшая ее дочь не сбежала из дома к женатому мужчине, чтобы спать с ним на антикварной кровати и гадать, а пустят ли ее когда-нибудь на порог родного дома.

— Я не стану тебя держать. Ты уже взрослая, — говорила тогда Шейла. — Беги за этим мужиком, бросай хорошую работу, бросай родительский кров, махни рукой на свое доброе имя, ломай жизнь несчастной женщины, если это уж так приспичило тебе. Но не вздумай прибегать ко мне с ворохом грязного белья. Я тебе ничего не должна. Ах, Эльза, Эльза, что это нашло на тебя?

Любовь.

И с Шейлой такое было однажды. А потом, пожалуйста, дочь во чреве. Эльза. Но это было давным-давно. Шейла, правда, все помнит: отцом Эльзы был высоченный, здоровый блондин, моряк в отпуске. На холме, в траве, где была зачата Эльза, покачивались золотые монетки одуванчиков. Голубое небо — и голубые глаза, золотые цветы — и золотые волосы. Первая — из семи. Лучшая, самая любимая. Шейла любит Эльзу.

— Иди куда хочешь, но не думай, что я дала тебе благословение. Нет, Эльза. И не смей приходить под Рождество к моему порогу с жалобами, что он вернулся к своей благоверной.

— Он не вернется, мама.

— Не называй меня мамой. Тебе лучше быть сиротой без роду, без племени. Двойной джин с тоником, пожалуйста, и не забудьте лед и лимон.

Виктор, сердце мое, любовь моя, Виктор. Не дай мне слышать, не дай мне видеть, не дай мне помнить, не дай понять. Виктор, унеси меня в дали далекие, где ей не достать меня, куда не докричаться. Будь мне матерью, Виктор, будь отцом, будь светом, будь всем, будь мною отныне и во веки веков. Аминь.

Эльза любит Виктора сильнее, чем боится Джеммы.

Но Эльза любит свою мать. Эльза хорошая девочка. Она открывает рот, чтобы доложить Джемме о замыслах ее супруга и о своем решении на этот счет, но рядом возникает Виктор. Эльза молчит.

— Жара! — говорит он. — Как ты поддерживаешь влагу в своих угодьях, Джемма? Водопровод разобрала на части?

— У нас много подземных вод. Есть колодцы и своя ирригационная система, — отвечает Джемма. — Теперь я вынуждена оставить вас, голубков. Мне надо заняться именинными пирогами для Уэнди и Эльзы. Печь, разумеется, буду я сама. Беда азиатской прислуги в том, что ни за деньги, ни даром они не сделают приличный бисквит.

Как легко умеет Джемма исчезать, с завистью думает Эльза. Нажмет кнопку — и уплывает. А Эльза уходя или покраснеет, или споткнется, или выберет такой глупый предлог, что обратит на себя всеобщее внимание.

— Неплохо ты преуспела в сделке с Хэмишем, — говорит Виктор. — Никак не ждал от тебя такого энтузиазма.

— Я ничего не сделаю, если ты не хочешь.

— Речь не о моих желаниях, а о твоих. Если не хочешь, я ни в коем случае не буду заставлять тебя. Иначе ты мне этого никогда не простишь. С другой стороны, если хочешь доставить мне радость, доказать мне, что ты сексуально независима и раскована, тогда дерзай. Я двадцать лет прожил с Дженис, она была верна мне, я был верен ей, а в результате оказалось, что все это вздор. Кроме обоюдной досады ничего не осталось. И если я о чем жалею, так о том, что Дженис все эти годы считала, будто обязана быть мне верной. Мы просто посадили друг друга в тюрьму, своими же руками.

— Ты хочешь сказать, что всю жизнь был верен Дженис? А как же бесконечные романы с секретаршами? Ты сам говорил.

— Я изменял телом, но не сердцем. Ты не представляешь, как давило на меня чувство вины. Это было невыносимо.

— А я просто подвернулась под руку после твоего разрыва с Дженис, — жалостливо говорит Эльза. — Так я и думала.

На лице у Виктора отчаяние.

— Ты недооцениваешь и себя, и меня. Не выношу, когда ты такая, Эльза… циничная, вульгарная…

— Я просто стараюсь смотреть правде в лицо.

Старается? Что же, пусть. Правда горькая, неприятная. Виктор берет Эльзу за руку. Рука дрожит.

— Я не хочу быть виновником твоего несчастья, Эльза. На моей совести уже есть Дженис. Я не хочу повторять ошибок.

Ланч подействовал на Эльзу благотворно, так же как успокаивает самого нервного пассажира бесплатная трапеза в самолете. Даром доставшееся благо уравновешивает душевные потери человека, поднявшегося в воздух, ибо ни один из нас не может быть полностью уверен в безопасности железной птицы.

Прямо к бассейну прислуга выкатила стеклянный столик на золотых колесиках. Ланч состоял из прозрачного заливного, поданного в уотерфордских хрустальных плошках, из взбитых сливок, икры, холодного языка и салата.

— Кулинарные вкусы этого дома так же безнадежны, как и антикварные, — замечает Виктор.

— Может быть, и в этом ты окажешь Джемме консультационные услуги, — откликается Эльза.

— Надеюсь, ревновать ты не будешь, — бормочет Виктор. — Это, по меньшей мере, неуместно. О, Боже, средних лет женщина-инвалид…