Стихотворения и поэмы - Николай Заболоцкий

ХРАМГЭС

Плоскогорие Цалки, твою высотуСтерегут, обступив, Триалетские скалы.Ястреб в небе парит и кричит на лету,И приветствует яростным воплем обвалы.

Здесь в бассейнах священная плещет форель,Здесь стада из разбитого пьют саркофага,Здесь с ума археологи сходят досель,Открывая гробницы на склоне оврага.

Здесь История пела, как дева, вчера,Но сегодня от грохота дрогнули горы,Титанических взрывов взвились веера,И взметнулись ракет голубых метеоры.

Там, где волны в ущелье пробили проход,Многотонный бетон пересек горловину,И река, закипев у подземных ворот,Покатилась, бушуя, обратно в долину.

Словно пойманный зверь, зарычала она,Вырывая орешник, вздымая каменья,Заливая печальных гробниц письмена,Где давно позабытые спят поколенья.

Опустись, моя муза, в глубокий тоннель!Ты — подружка гидравлики, сверстница тока.Пред тобой в глубине иверийских земельЗажигается новое солнце Востока.

Ты послушай, как свищет стальной соловей,Как трепещет в бетоне железный вибратор,Опусти свои очи в зияющий кратер,Что уходит в скалу под ногою твоей.

Здесь грузинские юноши, дети страны,Словно зодчие мира, под звуки пандуриЗаключили в трубу завывание буриИ в бетон заковали кипенье волны.

Нас подхватит волна, мы помчимся с тобой,Мы по трубам низринемся в бездну ущелья,Где раструбы турбин в хороводе весельяЗаливаются песней своей громовой.

Из пространств генератора мы полетимВысоко над землей по струне передачи,Мы забудем с тобою про все неудачи.Наслаждаясь мгновенным полетом своим.

Над Курою огромные звезды горят,Словно воины, встали вокруг кипарисы,И залитые светом кварталы ТбилисиО грядущих веках до утра говорят.

1947

САГУРАМО

Я твой родничок, Сагурамо,Наверно, вовек не забуду.Здесь каменных гор панорамаВставала, подобная чуду.

Здесь гор изумрудная грудаВ одежде из груш и кизила,Как некое древнее чудо,Навек мое сердце пленила.

Спускаясь с высот Зедазени,С развалин старинного храма,Я видел, как тропы оленьиБежали к тебе, Сагурамо.

Здесь птицы, как малые дети,Смотрели в глаза человечьиИ пели мне песню о летеНа птичьем блаженном наречье.

И в нише из древнего камня,Где ласточек плакала стая,Звучала струя родника мне,Дугою в бассейн упадая.

И днем, над работой склоняясь,И ночью, проснувшись в постели,Я слышал, как, в окна врываясь,Холодные струи звенели.

И мир превращался в огромныйПевучий источник величья,И, песней его изумленный,Хотел его тайну постичь я.

И спутники Гурамишвили,Вставая из бездны столетий,К постели моей подходили,Рыдая, как малые дети.

И туч поднимались волокна,И дождь барабанил по крыше,И с шумом в открытые окнаВрывались летучие мыши.

И сердце Ильи ЧавчавадзеГремело так громко и близко,Что молнией стала казатьсяВершина его обелиска.

Я вздрагивал, я просыпался,Я с треском захлопывал ставни,И снова мне в уши врывалсяИсточник, звенящий на камне.

И каменный храм ЗедазениПылал над блистательным Мцхетом,И небо тропинки оленьиСвоим заливало рассветом.

1947

НОЧЬ В ПАСАНАУРИ

Сияла ночь, играя на пандури,Луна плыла в убежище любви,И снова мне в садах ПасанауриНа двух Арагвах пели соловьи.

С Крестового спустившись перевала,Где в мае снег и каменистый лед,Я так устал, что не желал нималоНи соловьев, ни песен, ни красот.

Под звуки соловьиного напеваЯ взял фонарь, разделся догола,И вот река, как бешеная дева,Мое большое тело обняла.

И я лежал, схватившись за каменья,И надо мной, сверкая, выл поток,И камни шевелились в исступленьеИ бормотали, прыгая у ног.

И я смотрел на бледный свет огарка,Который колебался вдалеке,И с берега огромная овчаркаВеличественно двигалась к реке.

И вышел я на берег, словно воин,Холодный, чистый, сильный и земной,И гордый пес, как божество, спокоен,Узнав меня, улегся предо мной.

И в эту ночь в садах Пасанаури,Изведав холод первобытных струй,Я принял в сердце первый звук пандури,Как в отрочестве — первый поцелуй.

1947

Я ТРОГАЛ ЛИСТЫ ЭВКАЛИПТА

Я трогал листы эвкалиптаИ твердые перья агавы,Мне пели вечернюю песнюАджарии сладкие травы.Магнолия в белом убореСклоняла туманное тело,И синее-синее мореУ берега бешено пело.

Но в яростном блеске природыМне снились московские рощи,Где синее небо бледнее,Растенья скромнее и проще.Где нежная иволга стонетНад светлым видением луга,Где взоры печальные клонитМоя дорогая подруга.

И вздрогнуло сердце от боли,И светлые слезы печалиУпали на чаши растений,Где белые птицы кричали.А в небе, седые от пыли.Стояли камфарные лаврыИ в бледные трубы трубили,И в медные били литавры.

1947

УРАЛ

(Отрывок)

Зима. Огромная, просторная зима.Деревьев громкий треск звучит, как канонада.Глубокий мрак ночей выводит теремаСверкающих снегов над выступами сада.В одежде кристаллической своейСтоят деревья. Темные вороны,Сшибая снег с опущенных ветвей,Шарахаются, немощны и сонны.В оттенках грифеля клубится ворох туч,И звезды, пробиваясь посредине,Свой синеватый движущийся лучЕдва влачат по ледяной пустыне.

Но лишь заря прорежет небосклонИ встанет солнце, как, подобно чуду,Свет тысячи огней возникнет отовсюду,Частицами снегов в пространство отражен.И девственный пожар январского огняВдруг упадет на школьный палисадник,И хоры петухов сведут с ума курятник,И зимний день всплывет, ликуя и звеня.

В такое утро русский человек,Какое б с ним ни приключилось горе.Не может тосковать. Когда на косогореВдруг заскрипел под валенками снегИ большеглазых розовых детейОпять мелькнули радостные лица,—Лариса поняла: довольно ей томиться,Довольно мучиться. Пора очнуться ей!

В тот день она рассказывала детямО нашей родине. И в глубину времен,К прошедшим навсегда тысячелетьямБыл взор ее духовный устремлен.И дети видели, как в глубине веков,Образовавшись в огненном металле,Платформы двух земных материковСредь раскаленных лав затвердевали.В огне и буре плавала Сибирь,Европа двигала свое большое тело,И солнце, как огромный нетопырь,Сквозь желтый пар таинственно глядело.И вдруг, подобно льдинам в ледоход,Материки столкнулись. В небосводМетнулся камень, образуя скалы;Расплавы звонких руд вонзились в интервалыИ трещины пород; подземные пары,Как змеи, извиваясь меж камнями,Пустоты скал наполнили огнямиЧудесных самоцветов. Все дарыБлистательной таблицы элементовЗдесь улеглись для наших инструментовИ затвердели. Так возник Урал.

Урал, седой Урал! Когда в былые годыШумел строительства первоначальный вал,Кто, покоритель скал и властелин природы,Короной черных домн тебя короновал?Когда магнитогорские мартеныВпервые выбросили свой стальной поток,Кто отворил твои безжизненные стены,Кто за собой сердца людей увлекВ кипучий мир бессмертных пятилеток?Когда бы из могил восстал наш бедный предокИ посмотрел вокруг, чтоб целая странаВдруг сделалась ему со всех сторон видна, —Как изумился б он! Из черных недр Урала,Где царствуют топаз и турмалин,Пред ним бы жизнь невиданная встала,Наполненная пением машин.Он увидал бы мощные громадыМагнитных скал, сползающих с высот,Он увидал бы полный сил народ,Трудящийся в громах подземной канонады,И землю он свою познал бы в первый раз…

Не отрывая от Ларисы глаз,Весь класс молчал, как бы завороженный.Лариса чувствовала: огонек, зажженныйЕе словами, будет вечно житьВ сердцах детей. И совершилось чудо:Воспоминаний горестная грудаВдруг перестала сердце ей томить.Что сердце? Сердце — воск. Когда ему блеснетОгонь сочувственный, огонь родного края.Растопится оно и, медленно сгорая,Навстречу жизни радостно плывет.

1947

ГОРОД В СТЕПИ