Специалист по нежити - Кирилл Григорьев

Вино было приятное, в меру кисловатое и терпкое. Виктор всегда предпочитал грузинские вина импортным. Только настоящие родные грузинские, а не разлитые в каком-нибудь подмосковном подвале. Он сделал маленький глоток, смакуя, и подвинул телефон к себе.

3

Вадим Немченко вызывал у Гарина смешанные чувства. Он был обычно хладнокровен, неумолимо жесток но, при этом, при всем, оставался крайне неуравновешенным типом. Сам он занимался тем же, но когда в его команде намечалась острая нехватка рабочих рук, он перекидывал работенку Виктору.

Гарин почему-то вспомнил, как в первый раз встретился с Вадимом: тот не мог завершить серьезное дело, а клиент нервничал и бил копытом в нетерпении. Тогда Вадим по рекомендации Тучи с ним и связался. Дело оказалось ювелирным, и с толпой Вадимовых костоломов его решить было невозможно, поэтому, когда Виктор все закончил, они расстались полностью друг другом удовлетворенные. В Вадиме тоже была своего рода чудинка. Он и Гарин поняли друг друга сразу, с полуслова, только один из них занимался заказами всегда за деньги, а другой — исключительно по личной просьбе.

Вадим любил, когда любые новости ему сообщали первому. Любые: плохие или хорошие, но обязательно первому. В любое время.

Несмотря на четыре часа утра, трубку после нескольких гудков взял Немченко лично.

— Да? — голос его прозвучал бодро.

— Виктор.

— Я ждал твоего звонка.

— Все закрыто…

— Все? — с оттенком недоверия спросил Вадим. — Ты уверен?

— Да. Еще одна услуга — бесплатно, за удовольствие. Понимаешь?

— Понимаю, — Вадим помолчал. — Завтра увидимся?

— Давай послезавтра. Я немного… г-нм… простыл.

— Сильно?

— Да так, знаешь ли, продуло где-то. В плечо стреляет.

Вадим помолчал, потом неестественно хохотнул:

— Кости-то хоть целы?

— Целы пока, слава богу.

— Вот и ладно. В пять послезавтра, на старом месте.

— Договорились.

Они почти одновременно положили трубки.

Виктор попытался глотнуть из стакана еще раз и с удивлением обнаружил, что вино кончилось. Странный получился разговор. Словно Вадим не поверил, что дело сделано. Такого между ними еще не бывало.

А ладно, подумал Гарин с досадой. Пошло все к черту!

Надо спать.

Он выключил свет, дотащился до кровати и упал, не раздеваясь.

Заснул он тоже почти мгновенно.

Ему снился Вадим Немченко в окружении девяти мужчин в черном. Они полукругом стояли на лесной ночной поляне и, задрав головы, смотрели вверх.

В полном молчании они ждали полную луну.

Матвей Мохов

1

Он сидел на темной кухне и молча подливал себе в стакан. Тот каждый раз пустел все быстрее. Очевидно, содержимое переходило из жидкого состояния в состояние иное, возвышающее душу. Впрочем, и на душе сегодня легче не становилось. Ей было так же пасмурно и уныло, как и темной холодной осени за кухонным окном.

Пить Матвей начал серьезно совсем недавно.

Первый раз он здорово напился, когда узнал, что его боевой товарищ, Витек Горохов, с которым они, плечо к плечу, прошли всю первую Чеченскую компанию, погиб под колесами рейсового автобуса. Ирония судьбы не давала Матвею покоя ни на похоронах, ни на поминках. Пройти кровавую войну, побывать в плену, совершить успешный побег — и оказаться сплющенным могучими колесами Экаруса на остановке возле дома. Вечером после поминок Мохов, пытаясь смириться с такой жизненной несправедливостью, напился в первый раз до полного бесчувствия.

Потом выпивать он стал все чаще и чаще.

Жена вначале косо посматривала на регулярно появляющийся за ужином стакан, потом принялась скандалить, а позже, когда Матвей в невменяемом состоянии поднял на нее руку, собрала вещи и вернулась к маме. Детей за три года брака Моховы так и не нажили, так что делить при разводе пришлось лишь двухкомнатную квартиру, да добермана по кличке Гоша, в котором оба супруга души не чаяли. Жилплощадь с доплатой разменяли на две однушки, а Гошу забрала после долгой войны бывшая супруга.

Так, в сорок два года Матвей Мохов остался на белом свете один-одинешенек. С горя, от отчаяния, от изнуряющей жалости к самому себе, он ушел в продолжительный запой.

Когда же он очнулся, на вопросе с работой был поставлен жирный крест, кровать оказалась прожженной в трех местах, а баррикада из бутылок на кухне не давала подобраться к заваленной горой грязной заплесневевшей посудой мойке.

Матвей решил взяться за ум. Нет, он не перестал выпивать за ужином. Нет, он не перестал бывать в пивных барах по выходным. Он просто поставил ситуацию под жесткий контроль.

Сегодня он не выдержал. Сорвался. И причина была для него настолько же жутка, как и похороны Витьки Горохова.

Сегодня ближе к концу рабочего дня в раздевалке Матвей Мохов, сорока двух лет, разведен, детей нет, столкнулся нос к носу с привидением. И ладно бы с одним. С целыми двумя.

А потом он узнал то, что перевернуло привычный ему мир с ног на голову.

2

Он вышел из душевой, завернутый в полотенце и распахнул свой шкафчик, доставая чистое белье. Сзади хлопнула дверь, загалдели вновь прибывшие.

Матвей одел трусы и присел на лавочку, натягивая носки. На втором носке он замер, округлив глаза.

По коридору между шкафчиками шел Гоша Маликов. Живой и здоровый, словно его холодного тела никогда не было в грузовом отделении спецмашины на которой приехал Кравченко. Матвей сам загружал туда окоченевший Гошин труп.

— Здоров! — привычно ухмыльнулось приведение Маликова. — Ты чего вылупился?

Он подошел к своему шкафчику и завозился с ключами.

— Эт-то ты? — невольно заикнувшись, не поверил глазам Матвей.

— А кто же? — хохотнул Гоша.

— Но как…

Мохов сорвался с лавки и как есть, в одном носке, бросился обнимать, тискать, мять живого Гошу Маликова, веря и не веря еще, что тот каким-то чудом, непонятным божьим велением остался, не смотря ни на что живым. Произошла ошибка, какая-то глупая нелепая случайность. Нет, не его тело затаскивали они в грузовой отсек. Или может, его, но был он в коме, в отключке, в беспамятстве. Гоша, хохоча, принялся отбиваться от такого неожиданного напора. Через мгновение все переросло в обычную дружескую свалку.

А растащил их…

И тут запыхавшийся и счастливый Матвей решил, что и в самом деле сошел с ума. Раздевалка даже на мгновение поплыла у него перед глазами.

Перед ним стоял такой же, как и Гоша, живой и невредимый Саня Творогов.

Творогов. Саня. Живой.

Матвей не присел, он ухнул на ослабевших ногах прямо на кафельный пол, больно отбив при этом задницу и не почувствовав боли. Он переводил взгляд с одного на другого и ничего не понимал. Такое могло случиться только в какой-нибудь фантастике. Такое могло бы случиться в бреду. Такое случалось с Матвеем, когда он проваливался в очередной запой и к нему приходил раздавленный автобусом Витька.

Но сейчас Мохов был трезв, как стекло.

А погибшие ребята стояли рядом.

Гоша ухмыляясь, потирал ушибленное в схватке плечо, а Саня присев, расшнуровывал ботинки.

— Ты чего, Моть? — заботливо спросил Творогов.

— Ты откуда?

— Из санчасти.

— Из морга? — сглотнув, уточнил Мохов.

— Почему же из морга? — удивился Творогов. — От хирурга.

— Тебя туда из морга перевели? — настаивал Матвей.

— Да что ты заладил: морг, морг, — расстроено сказал Саня, скидывая с ног ботинки. — Будто больше поговорить не о чем.

Гоша стянул через голову рубашку.

— Переработал наверное, — хохотнул он. — Дуй домой, отдыхай воин.

Матвей нашарил опору под ногами и медленно поднялся. Мысли его метались.

— Постойте ребята, — произнес он. — Сегодня утром — сегодня! — вы оба были мертвы. Я лично каждого из вас загрузил в машину. Говорите, что хотите, но я верю самому себе. Утром вы оба были холодными трупами.

В душевой загудела труба.

— И что?! — возмутился Творогов, взмахнув руками. — Ты бы еще…

— Погоди, Сань, — перебил его Гоша. — По-моему, он не знает.

3

Матвей залпом выпил и заскрежетал зубами.

Лучше бы и не знать никогда. Его пальцы на ощупь поймали и вытащили из банки соленый огурец. Огурчик был маленький и крепкий. И, конечно, вкусный.

Зачем мне надо было знать? Зачем?

Он плеснул себе в стакан еще на два пальца.

Когда он поднял нетрезвый взгляд, напротив, за столом уже сидел Витька. Такой, какой он запомнился Мохову. Такой, какой он виделся Матвею в последний раз. Такой же, как и ребята в раздевалке сегодня — живой, целый, невредимый. Экарус со скрежетом шин был еще совсем далеко.

— Здоров, — поздоровался Мохов, взмахивая стаканом. — Давно тебя не было.

— В последнее время ты редко зовешь меня, — ответил Витька.