Ушма - Алексей Наумов

где взял, а он не послушал. А когда понял, что дело дрянь, так поздно было…

— Какой крестик, — спрашиваю я, но Степаныч внезапно спохватывается, понимая, что болтает не по рангу и его тон резко меняется:

— Отставить! — гаркает он дурашливым тоном. — Шиш вам да камыш, а не пасека! Удумаете пакость какую моим пчёлам смастерить — уконтропупю!

Степаныч грозит крепким кулаком куда-то поверх моей головы, витиевато ругается, после чего теряет ко мне всяческий интерес, точно меня вовсе не существует. Его глаза приобретают мечтательное выражение объевшегося сметаной кота. Он несуетливо закуривает свежую папиросу, проверяет «кортик», подтягивает сползающие «бруки» и тяжёлым шагом движется по переулку в сторону Кремля. Внезапная проверка боевой готовности завершена.

Не зная плакать мне или смеяться, иду дальше. До дома Анюты рукой подать. Он больше не кажется мне милым и симпатичным. Он точно доверху наполнен тьмой и стоит только открыть дверь или окно как она вырвется и затопит всё вокруг. А может уже затопила, просто я ещё этого не понял.

Глава 5

Анюты нигде не видно. Наверняка опять занимается. На всякий случай прохожу несколько раз взад-вперёд вдоль её участка. Вдруг она на кухне. Но никакой реакции нет. Слишком долго маячить тут я тоже не могу — её родители ругаются, если видят, что Анюту отвлекают от занятий. Меняю тактику. Её окно выходит на лес. Между её домом и лесом когда то был ещё один участок. Его бросили почти сразу и за много лет он стал практически неотличим от леса, только деревья на нём не такие высокие, а в глубине есть остатки сарая. Если встать в нужном месте на его остов, то можно как раз окно Анюты увидеть. И меня из него видно будет. Это наша связь на самый крайний случай.

Набрасываю полотенце на плечи и ныряю в густую чащу распаренных зноем кустов. Ступаю осторожно, чтобы не ранить ноги. Тропинки тут никакой нет — я сюда всего пару раз лазил, делать тут нечего и комары зверствуют, потому что земля сильно подболочена. Медленно протискиваюсь меж стволов молодых берёз, сплетений ивы и густой травы. Мошкара тут как тут, кушает меня живьём, но мне не до неё. Крадусь по подлеску, пока не вижу кучу гнилых досок и бревен. Аккуратно взбираюсь на них. Перепачканные в мокрой грязи ноги предательски скользят. Стараюсь идти по брёвнам — доски совсем прогнили и могут провалиться от любого нажима. Но бревна тоже коварные — мало того, что круглые, так ещё и поросли какой-то мерзкой плесенью, ужасно скользкой. К счастью повсюду торчат молодые осинки. Хватаюсь за них как за поручни, балансирую, качаюсь словно циркач и постепенно продвигаюсь к нужному месту. В углу есть небольшое, устойчивое возвышение — тут хранили цемент и кирпичи. Когда сарай рухнул, все целые кирпичи растащили — не пропадать же добру, а цемент к тому времени полностью окаменел и так и остался лежать. Мешков восемь было, не меньше. Целое состояние. На этом сокровище, я сейчас и встаю.

Окно Анюты прямо напротив меня. До него метров 15. Пытаюсь разглядеть что-то внутри, но мешают занавески. Да какая разница! Снимаю с шеи полотенце, складываю его вдвое и начинаю махать. Если в комнате родители, то они тоже меня увидят, но делать нечего. Машу секунд 20, потом делаю небольшую паузу, потом снова машу. Спустя минуту занавески едва заметно сдвигаются и вновь встают на место. Как бы то ни было, меня заметили. Осталось узнать кто. Снова набрасываю полотенце на плечи и пробираюсь обратно на переулок. Боже, это какая то пытка! Всё тело нестерпимо чешется и зудит. Я весь покрыт укусами и мелкими царапинами. Левая нога кровоточит. Похоже я всё же зацепил какой-то гвоздь. К счастью порез не на стопе, а сбоку. Рву подорожник, слюнявлю и приклеиваю сверху. Ладно, бывало и хуже. Просто нужно опять сбегать на колонку, умыться и всё будет в порядке. Пока занимаюсь собой не забываю поглядывать на крыльцо. Меня почти не видно из-за шиповника, но сам я всё отлично вижу.

Дверь приоткрывается. Замираю. Если отец и мать, нырну обратно в кусты, пусть потом разбираются, но выходит Анюта. Как всегда безупречно одетая и расчёсанная. Она деловито топает по крыльцу и начинает огибать дом. Я догадываюсь, что она делает вид что идёт в туалет. Чуть слышно свищу ей, но она и так знает где я, просто виду не подаёт. Оказавшись рядом, она немного сбавляет шаг и спрашивает не поворачивая головы.

— Что?

— Нужно поговорить…

— О чём?

Я не знаю, что сказать и сосредоточенно соплю.

— О чём? — сердито переспрашивает Анюта.

— Сама знаешь!

Она вздрагивает, потом чуть кивает и молча продолжает свой путь, скрываясь в туалете. Через пару минут она выходит и тем же путём идёт обратно. Я наваливаюсь на шиповник, не чувствуя боли. Мне опять кажется, что её руки, грудь, живот и шея полностью черны… О дном месте черная поросль добралась до подбородка и паутинкой крадётся к уголкам губ. Я каменею от ужаса и перевожу взгляд на свою руку, но видение уже пропало. Анюта проходит мимом меня. Её лицо сосредоточено, глаза темны как ночь.

— Сегодня не могу, — сухо бросает она. — Правда… Завтра приходи… До обеда… Я выйду… Обещаю… Клянусь!.. Я всё…

Конец фразы я не слышу — Анюта уже у крыльца. Напоследок она оборачивается и еле заметно машет мне ладонью. В этом жесте столько отчаянья, что у меня сжимается сердце. Секунда и дверь закрывается. Аудиенция закончена. Теперь точно пора домой. Кошусь на лес. Лесом в три раза быстрее получится, но мне туда совсем не хочет. Я явственно чувствую влажное дыхание болот. Я знаю, что они живые, хоть вода в них и мёртвая. Болота дышат, ворочаются, вздыхают, переползают с места на место. Огромные слепые животные покрытые старческой порослью седого мха и черных осин. И у них есть Хозяйка…

Вода в них и правда жуткая. Сколько раз не смотрел в неё, всё кажется, что под твоим отражением чей то лик проступает. Будто со дна кто-то неживой навстречу поднимается и прямо в глаза тебе смотрит. Постоишь так лишнего, посмотришь дольше нужного, да сам в эту воду и нырнёшь.

Нет, в мёртвую воду лучше не смотреть. И не слушать… А не она ли сейчас журчит?..

Быстро, почти бегом, шагаю прочь. Хоть бы и в десять раз больше крюк будет, но на болота я больше не ходок.