Гость Иова - Жозе Кардозо Пирес

канаву, вздыхает старик, отводя на всякий случай предохранитель.

Он не ошибся. Поросший агавами склон неожиданно кончается, и внизу на узкой тропке, пересекающей лощину, его поджидает Портела.

— Ну где вы там запропастились?

Анибал, стоя среди колючих агав, размышляет, как же ему быть дальше.

— Ладно, — он прыгает вниз и догоняет товарища, — согласен, мы идем в Лавре.

Обрадовавшись его решимости, Портела не мешкая пускается в дорогу. Видимо, он побаивается, как бы старик не раздумал, как бы ему вновь не захотелось побывать у сына в казарме, а потому он снова обрушивается на Анибала, доказывая, что им удастся подзаработать в Лавре.

— Разве вы не слыхали рассказ батрака из Сантаны? Слыхали так же, как и я, дядюшка Анибал. А не обратили внимания, что он говорил об уборке риса? И даже, кроме уборки риса, еще есть пахота, вторичная пропашка, боронование, корчевка… Да мало ли еще что! Тот, кто любит работать, без дела сидеть не будет.

Их путь лежит по проселочной дороге, одной из тех в Алентежо, над которыми в летнюю жару облаком стоит пыль, поднимающаяся вверх, словно дым. Утренний ливень немного прибил пыль, но, едва солнце выглянуло на несколько часов, земля снова подсохла и опять обратилась в пыль. Жоан Портела проклинает в глубине души эту пыль и это солнце, потому что в горле у него першит и воспаленные глаза слезятся. Но ему все нипочем. Больной, наполовину охрипший, он не унимается:

— Руку даю на отсечение, в Лавре мы обязательно найдем работу.

Анибал покорно кивает в ответ:

— Так ведь договорились — идем в Лавре.

— В прошлом году на уборку риса они наняли более двухсот человек. А судя по тому, что рассказывал батрак из Сантаны, столько пароду пока у них нет.

Старик долго слушает разглагольствования Жоана и в конце концов не выдерживает.

— Батрак из Сантаны, батрак из Сантаны, — уныло повторяет он.

— А чем он вам не по вкусу пришелся?

— Ох-ох…

— Ну чего вы охаете? И напрасно в каждом слове видите подвох. А по-моему, тот парень ни слова не выдумал.

— Ни слова? Ну и насмешил ты меня, Жанико. Неужели ты до сих пор не догадался, что ему просто хотелось отвязаться от нас? Неужели ты ничего не понял, Жанико? Неужели не сообразил, что он просто послал тебя куда подальше? Что в Сантане, как, впрочем, и повсюду, полно безработных, готовых трудиться за любую плату. Ты все еще этого не уразумел, бедняга?

— Хватит, — угрожающе шипит Портела.

— И вот ты плетешься в Лавре. И вот мы оба плетемся в Лавре, поверив россказням какого-то дурака.

— Хватит, я сказал…

— Давно уже хватит. Погоди, вот придем в Лавре… А там то же самое, что в Сантане. Тебя пошлют искать работу в Лиссабон или еще дальше.

Портела кусает губы от злости. Он с яростью опирается на палку и, чтобы скрыть негодование, принимается напевать «Красную лилию», то и дело вставляя в текст собственные слова, весьма язвительные.

                  Тра-ля-ля-ля-ля…

Лишь только занялась прекрасная заря,

И кто заставляет меня быть таким идиотом.

Пастух из хижины своей выходит…

— Пой, пой, голубчик, в Лавре ты запоешь по-иному. И в Лавре, и в любом другом селении, где не нужны лишние рты.

Моя красная лилия, моя красная лилия,

Надо было все-таки немного пораскинуть умом…

— И мне тоже, — откликается старик. — Вот уж никак не думал, что выкину на старости лет такой фортель. Бродяжничать в мои годы!

Он оборачивается. Жоан Портела стоит посреди дороги, заслонив глаза рукой. Широко раскрытым ртом он судорожно глотает воздух.

— Что с тобой, Жанико?

В два прыжка Анибал очутился около него и, увидев, что друг задыхается и теряет сознание, не стал его трогать.

— Это от слабости, — ставит диагноз старик. — Мне приходилось видеть многих людей, страдающих от падучей, здесь я не ошибусь. Будь у меня в кармане хотя бы кусочек сыра или какая-нибудь другая еда, дрожь у парня мигом бы прекратилась. — Непроизвольным движением он поднес руку к карману, где лежала черепаха. — Нет, нельзя, Жанико питает к ним отвращение.

Тем временем Портела приходит в себя, отнимает от лица руки и все еще с закрытыми глазами ощупывает голову и тело, словно он всплыл на поверхность из мрачной бездны и ему необходимо удостовериться, что он цел и невредим. Он вздыхает полной грудью, выпрямляется, опираясь на палку.

Медленно, еле волоча ноги, Жоан Портела отправляется в путь. Он идет сгорбившись, оставляя на дороге глубокие борозды, но больше не погружает с яростью свою палку в пыль. Не ворчит. Не поет.

XIV

Жоан больше не ворчит, не поет, и вскоре путники останавливаются у дверей небольшой таверны, одиноко стоящей на краю равнины, в стороне от дорог. Они входят. Анибал заказывает жареную колбасу, велит подать вина.

— Вина с лимонадом, — уточняет он.

Портела же, едва заметив у входа деревянную скамью, так и повалился на нее. Он молча снял берет и остался в одном платке, облегающем голову на манер чепца. Затем вытянул поудобнее ноги, бессильно свесил руки и так, измученный и довольный, наслаждался покоем и прохладой, сидя перед корзиной с сушеными фигами.

Они съели колбасу, выпили вино, и Анибал с трактирщиком завели беседу о деревенской жизни и о местечке Симадасе, куда в последнюю неделю зачастили жандармы Национальной гвардии. Хозяин сказал:

— Вчера вечером вон тут, на скамье в углу, сидели два торговца из Сантаны. Если судить по тому, что они говорили, а главное по тому, о чем они умалчивали, приятель, безработица у нас в стране повсюду.

— Даже в Лавре? — спрашивает старик, покосившись на Жоана Портелу.

— Знаю, что безработица, а захватила она Лавре или нет, ручаться не могу.

— А Серкал Ново? — не унимается Анибал. — Там тоже кризис, как по-вашему?

Хозяин таверны удивлён. Серкал Ново — солдатский край. Какой там может быть кризис?

— Что вы имеете в виду? — недоумевает он.

— Ну… — Старый Анибал не может толком объяснить. Просто ему хочется узнать что-нибудь о Серкал Ново. Сын у него там служит, и потому он интересуется всем, что имеет хоть малейшее отношение к военному городку.

— Понимаю! — восклицает хозяин. — Значит, вы направляетесь в Серкал Ново?

Старик осторожно косится на Портелу, но тот как будто не следит за их разговором. Все его внимание поглощено пустынной степью, расстилающейся до самого горизонта. Рот у парня вымазан жиром, и мухи преспокойно разгуливают по его