Без жалости - Лоис Гилберт

Похоже, охватившее меня ужасное чувство тревоги сразу проступило у меня на лице, поскольку Ноа опустил гребень и озабоченно посмотрел на меня.

— Если это вас так уж расстраивает, я и словом об этом никому не обмолвлюсь. Мне неохота, чтобы ваш брат попал в беду.

Подумать только! Отец и Райан спорили о чем-то в нашей конюшне — и, вполне возможно, в тот самый день, когда все произошло. Невероятно! Неужели в убийстве замешан Райан? Этого я представить себе не могла — это было, что называется, выше моего понимания.

Я продолжала машинально водить щеткой по спине Каледонии, но мысли метались, а дыхание сделалось частым и поверхностным.

— А о чем они спорили, вы не помните? — выдавила я наконец из себя.

— Они о деньгах что-то говорили и о склонности Райана к азартным играм. — Ноа поднял глаза, увидел мой испуганный взгляд и, обойдя вокруг лошади, взял меня за руку. — Черт, надо было мне все-таки держать язык за зубами: вон как сильно я вас расстроил.

— Вы здесь ни при чем, — сказала я.

Рука у Ноа была большая и теплая, а мои душевные силы были уже на пределе. Я не выдержала и, прислонившись на мгновение к плечу Ноа, всхлипнула. Потом, правда, отпрянула, вытерла глаза и как ни в чем не бывало спросила:

— Как прошла охота?

Он снова взялся за гребень и, небрежно махнув им в воздухе, произнес:

— Неудачно я тогда поохотился.

— А вот я видела у водопада крупного горного козла. Я сегодня утром как раз за ним отправилась.

— Чей это «сааб» стоит у крыльца? — неожиданно спросил Ноа.

— Этот «сааб» принадлежит человеку, который знал убитого.

— Значит, вам уже известно, кого убили? — спросил он.

— Если верить тому парню, который прикатил сюда на «саабе», убитого звали Эдвард Мерси и он был моим отцом.

— Но вы же его не узнали?

— Естественно. Я его не помню. Он бросил нас, когда я была еще младенцем.

— Но что заставило его сюда вернуться?

— Откуда мне знать? Вот Райан — он, может, знает, — сказала я, покривив рот в горькой улыбке. Обхватив руками голову Каледонии, я зарылась лицом в ее густую гриву. Щетка со стуком упала на пол.

— Только не надо так расстраиваться, — сказал Ноа. Он подошел ко мне и обнял сзади. Я повернулась к нему и вдруг расплакалась — уже по-настоящему. От моих слез у него на рубашке стало расплываться большое темное пятно. Впрочем, слезы слезами, но от его прикосновений у меня по телу стал растекаться позабытый уже жар, который чувствует женщина, оказавшись в мужских объятиях. Прошло три года с тех пор, как мужчина прикасался ко мне с нежностью или вожделением.

— Нас будут подозревать — всех, — сказала я, вытирая рукавом залитое слезами лицо и отодвигаясь от Ноа.

— А как насчет того парня в «саабе»? Как его имя?

— Его зовут Винсент Де Лука.

— Его-то что связывало с мертвецом? — спросил Ноа.

— Они были любовниками.

— Вот так штука! — почесав затылок, сказал Ноа.

Я уселась на брикет сена чуть в стороне от загончика Каледонии. Мне хотелось забыть все — в особенности отца, которого я нашла мертвым на лесной тропинке и который бросил меня тридцать лет назад. Я знала, что его образ будет преследовать меня до конца жизни, но думать об этом сейчас как-то не хотелось.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — сказала я.

— Конечно, — произнес Ноа с виноватым видом. Как будто это он затеял разговор о недавнем трагическом происшествии. — И о чем бы вы хотели?

Я вспомнила, как утром сказала Дэну, что ничего не знаю о том, кто такой Ноа. Почему, в самом деле, он нанялся к нам на ферму три недели назад? Райан платил ему мало, и было ясно, что этот человек мог заработать куда больше в любом другом месте. Может быть, он тоже был знаком с моим отцом и имеет отношение к его убийству? Я хотела знать правду — загадок с меня на сегодня было достаточно.

— Расскажите мне о себе, Ноа.

— Да нечего особенно рассказывать.

— Что-то мне не верится.

— Я говорю правду.

— Это не правда, а полуправда. Вы ведь родом не из этих мест, верно?

— Верно.

— Ну так расскажите мне, откуда вы приехали.

— Я из Таоса, Нью-Мексико. — Он уселся рядом со мной, слишком близко. Я поднялась с места и подошла к Каледонии, чтобы ее приласкать.

— Ну и как там, в ваших краях?

Ноа заложил руки за голову и откинулся спиной на брикеты.

— Там красиво, — негромким голосом произнес он. — Высокие горы… Сангре-де-Кристо знаете? Наш городишко находится прямо у подножия этой горы. Это высоко — семь тысяч футов над уровнем моря.

— А чем вы там занимались?

Ноа задумчиво поскреб подбородок.

— Родился, рос, ходил в школу, работал у отца на ранчо.

— Скажите, сколько вам лет?

Он улыбнулся.

— В августе исполнилось тридцать два.

— Да мы же ровесники! — воскликнула я с энтузиазмом. — И когда у вас день рождения?

— Двадцать седьмого.

— И у меня двадцать седьмого!

Взгляды наши встретились, и мы улыбнулись друг другу. Потом настала минута тишины — я думала, о чем бы его еще спросить.

— У вас там, в Таосе, есть семья?

— Уже нет. В прошлом году у меня умер отец.

— А какой он был, ваш отец?

Сначала Ноа молчал, а когда заговорил, то говорил так тихо, что мне приходилось вслушиваться.

— Он был твердым, как кремень. Справедливым, умным. Никогда на меня не кричал, никогда не тронул меня даже пальцем. Упрямцем он был большим — это да, но учиться любил. Если мне удавалось в споре доказать ему что-нибудь, используя цитату из книги, он всегда улыбался и, по-моему, был этому очень даже рад. Книги он уважал. Даже Чосера читал на староанглийском. «Кентерберийские рассказы» всегда лежали у него на столике рядом с кроватью. Он то и дело их перечитывал.

Я пристально на него посмотрела. Та же самая книга лежала и на моем прикроватном столике. Интересно, он знал об этом? Бывал ли он вообще в моей комнате? Я не верила в совпадения, а это выглядело совсем уж неестественно — как подстроенное, даже, возможно, тщательно продуманное. Другими словами, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Между прочим, это изречение с полным основанием можно было отнести и к самому Ноа. Иногда мне казалось, что он слишком хорош для этого мира и таких людей, как он, не бывает.

— А как ваша мама?

— Ушла от нас, когда я был еще ребенком. Отец говорил, что в ней было слишком много цыганской крови, но я так думаю, что причиной ее ухода были бурные шестидесятые. Знаете, тогда были в моде всякие хипповские коммуны — вот она и уехала в Сан-Франциско, чтобы пожить в одной из таких коммун. Может, ее сейчас уже нет в живых, но я, сказать по правде, ничего о ее судьбе не знаю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});