Париж - Эдвард Резерфорд

Но в это время гигантский кортеж начал движение. Солдат заставил девушку встать обратно на тротуар. Она повернулась, толпа зашевелилась, и Тома потерял ее из виду.

Нужно спуститься к ней. Он уцепился за решетку и стал развязывать узел веревки. Однако Тома так долго висел на ней, что узел затянулся намертво и не поддавался даже его сильным пальцам. Тома нащупал узел, которым веревка была завязана у него на поясе. Тоже слишком тугой. Несколько минут отчаянных усилий ни к чему не привели.

– У кого-нибудь есть нож?

Мимо ехал черный катафалк с гробом. Все люди сняли головные уборы. На Тома никто не оглянулся. Он спохватился и тоже стянул шапочку, правда с опозданием – катафалк уже миновал его. Следом двигалась колонна первых лиц Франции.

– Во имя Бога, дайте мне нож! – снова крикнул Тома.

Тот мужчина, чья голова послужила Тома опорой, медленно обернулся. Тома послал ему сверху извиняющуюся улыбку.

– Пардон, месье, – сказал он. – Я не могу отвязать веревку.

Мужчина смерил его долгим взглядом, потом опустил руку в карман куртки:

– У меня есть нож.

– Не окажете ли вы мне любезность… – продолжил Тома со всей возможной вежливостью.

– Как жаль, – проговорил мужчина, – что веревка затянута не вокруг шеи. – Он положил нож обратно и опять отвернулся, чтобы проводить взглядом похоронный кортеж.

Тома подумал минутку.

– Эй! – окликнул он снова мужчину. – Эй, господин с ножом!

Тот не обращал на его крики внимания.

– Месье, мне надо помочиться. Хотите, чтобы я справил нужду прямо вам на голову?

Мужчина метнул на него яростный взгляд. Тома пожал плечами и стал расстегивать ширинку. Мужчина попытался передвинуться, но толпа сдавливала его так сильно, что он не мог сделать и шага. С проклятьями он снова полез в карман.

– Отрежь себе и член заодно, – сказал он, протягивая Тома нож.

Лезвие ножа оказалось острым, и всего через несколько секунд Тома освободился.

– Благодарю, месье. – Тома сложил нож. – Вы очень добры.

И он бросил нож вниз, но так, чтобы тот упал за спиной незнакомца, которому оставалось лишь беспомощно извиваться в бесплодных попытках поднять с земли свое имущество.

Ступая по каменному выступу, а то и по головам зрителей, Тома сумел добраться до угла, где было достаточно места, чтобы спуститься. Дальше он то протискивался червем, то расталкивал тела пинками и тычками, прокладывая себе путь к проезжей части.

– Пардон, месье… Пардон, мадам… Мне нужно помочиться! – восклицал он.

Одни пропускали его, другие сопротивлялись.

– Мочись в штаны, засранец, – отзывались третьи.

Но в конце концов Тома добрался до края тротуара и там, протискиваясь за спинами солдат, сдерживающих толпу, оказался в том месте, где видел девушку.

Однако ее там уже не было. Он высматривал ее и справа и слева, но от незнакомки не осталось и следа. Это же невозможно, недоумевал он, в такой тесноте не получится далеко уйти, если только не пользоваться теми приемами, к которым прибегнул он сам.

Тем не менее девушка исчезла.

Тома сумел продвинуться еще чуть дальше вдоль толпы, но потом его остановил солдат и велел стоять спокойно. Кортеж казался бесконечным. Как ни тянул Тома шею, как ни озирался, девушки он больше не видел.

На Монмартр Тома вернулся во второй половине дня. Месье Гаскон заявил, что лучше всего сумеет почтить память Виктора Гюго, если выпьет капельку вина в кафе «Мулен де ла Галетт». Его жена, страдавшая в последнее время от болей в ногах, была только рада заменить поход на панихиду отдыхом в близлежащем кафе. Что до юного Люка, то он сказал, что считает своим долгом сопровождать родителей, хотя Тома прекрасно знал: младшим братом двигала лень.

Потому он нашел их в кафе и дал подробный отчет о церемонии, но о девушке он рассказал только Люку, когда они остались наедине.

Хотя Люку было всего двенадцать лет, Тома порой казалось, будто брат лучше знает жизнь, чем он сам. Возможно, причиной тому было то, что Люк постоянно околачивался в заведениях типа «Мулен», а может, просто таким он уродился. Так или иначе, но в качестве поверенного Тома выбрал не кого-то из взрослых, а Люка.

– Значит, вы понравились друг другу, – сказал Люк.

– Нет, – возразил Тома. – Это было что-то большее. Любовь с первого взгляда.

– Как же ты найдешь ее снова?

– Не знаю. Но обязательно найду.

– Ты думаешь, она – твоя судьба?

– Да.

– Здорово.

Да только он не нашел ее. Он ведь ровно ничего о ней не знал. В самом Париже и его пригородах теперь проживало более трех миллионов человек, и она могла быть где угодно. Она вообще могла приехать на похороны Гюго из другого города.

Сначала Тома в каждый свой выходной ходил на то место, где видел девушку. Он являлся туда ровно в полдень, в тот час, когда встретились их взгляды. Вдруг она тоже его ищет? И вдруг она тоже решит вернуться туда, где произошла их первая и единственная встреча? Шансов на это было мало, но больше Тома было не на что рассчитывать.

Шли недели, складываясь в месяцы. Постепенно Тома стал гулять по другим частям города, не оставляя надежды, что заметит где-нибудь любовь всей своей жизни. Он стал знатоком Парижа, но девушку нигде не видел. Об этих поисках знал только Люк.

– Ты как рыцарь, который ищет чашу Грааля, – говорил он старшему брату.

Каждый раз, когда Тома возвращался после блужданий по городским улицам, Люк спрашивал тихонько:

– Ну как, нашел свой Грааль?

Пусть Грааля он не отыскал, зато прогулки по городу имели другое последствие, в дальнейшем кардинально повлиявшее на его судьбу. В ту весну он работал в мастерских Гаже и Готье. Статую Свободы изготовили к сроку – к четвертому июля предыдущего года, но огромный пьедестал для нее в Нью-Йорке еще не был готов. Только в начале 1885 года Тома помогал разбирать огромный монумент, который затем упаковали в двести четырнадцать ящиков и отправили через Атлантику. В день похорон Виктора Гюго подарок Америке от народа Франции приближался к месту назначения.

Вопрос был в том, что делать дальше.

К радости матери Тома, Гаже и Готье пригласили его работать на постоянной основе. Очевидно, его усердие и точный глазомер произвели на них хорошее впечатление. «Они говорят, что через несколько лет я мог бы стать одним из мастеров, которые занимаются резьбой и декоративной отделкой», – передал он родителям слова работодателей. Квалифицированная работа. Надежный заработок. Это было все, о чем мечтала его мать.

Только он этого не хотел.

Что было тому причиной? Долгие прогулки, посвященные поискам незнакомки? Дни, проведенные в четырех стенах литейного цеха, где он чувствовал себя взаперти? Перспектива того, что однажды и он окажется за тем длинным верстаком с остальными мастерами, где ему придется сидеть с утра до вечера? Его молодое сильное тело противилось мысли о подобном. Он хотел дышать свежим воздухом. Ощущать силу своих рук. Его не пугала никакая погода, будь то холод или дождь, лишь бы работать под открытым небом.

Он был молод, крепок и наслаждался своей физической мощью.

Тома любил наблюдать за работой строителей мостов или зданий. Однажды, не предупредив родителей, он сообщил старшему мастеру, что увольняется. Неделей позже он вступил в монтажную бригаду в качестве самого младшего подсобника клепальщиков. Трудились они на строительстве железной дороги.

Мать, узнав об этом, пришла в отчаяние.

– Ты не понимаешь, – рыдала она. – Подсобники могут заболеть. Могут получить травму. Ты же не всегда будешь молодым и сильным. Но тот, у кого есть ремесло, будет работать под крышей и у него всегда будут деньги.

Но Тома не слушал.

Чтобы попасть на вокзал Сен-Лазар, нужно было всего лишь прогуляться к юго-западу от Монмартра. Вокзал связывал столицу со многими городами Нормандии, постоянно прокладывались новые пути, а помимо того, всегда было много ремонта и переделок.

Всю вторую половину 1885 года и весну следующего Тома Гаскон работал в монтажной бригаде. Каждое утро он выходил из дому и преодолевал два километра до вокзала Сен-Лазар. В свободные дни он продолжал прогулки по различным районам Парижа в надежде снова увидеть свою незнакомку. К концу весны он признал, что его поиски бессмысленны, но все равно уходил гулять не реже двух-трех раз в месяц – скорее по привычке, чем из каких-то иных соображений.

– Пора тебе поискать другую женщину, – заметил ему как-то Люк. – Ты слишком верный влюбленный.

– Нужно быть верным, – ответил с улыбкой Тома.

Юный Люк только пожал плечами.

В мае 1886 года объявили конкурс. И очень вовремя. До столетней годовщины Великой французской революции оставалось всего три года, а ведь это, по мнению всех французов, было самым значимым событием в истории человечества (ну, за исключением, быть может, рождения Христа). Следовательно, Париж должен принять еще одну Всемирную выставку, причем небывалую по масштабам. В качестве входной арки на мероприятие республика хотела возвести что-нибудь выдающееся. Никто не знал, что именно, но предполагалось, что эта конструкция должна заставить весь мир разинуть рот от удивления. Первого мая город попросил присылать проекты. В срочном порядке.