С трех языков. Антология малой прозы Швейцарии - Анн-Лу Стайнингер

На что один из присутствующих — не мертвец, а глухонемой от рождения — немедленно ответил: «Вы должны разнести эту весть и обрадовать тех, до кого она еще не дошла!» Оставлять сестру Модесту среди паломников было нельзя: ее отправили в Святейшую пекарню, где изготавливали облатки, впрочем, вскоре ее и оттуда убрали, заметив, что многие, особенно молодежь, подходили к причастию, не подготовившись, так привлекал их изумительный аромат сих миниатюрных хлебов. Долго пришлось бы рассказывать, сколько раз сестру Модесту переводили на новое место и всякий раз отзывали обратно, и сколь возросло ее мастерство, хотя ей давали все более скромные и незначительные поручения. Однажды сестра Модеста не выдержала и поддалась отчаянию: постучав в двери первой обители, где она некогда была насельницей, она попросила дозволения поговорить с матушкой настоятельницей, а пока ждала, приготовила бывшим сестрам ризотто с морепродуктами. Когда настоятельница ее приняла, сестра Модеста стала умолять отправить ее миссионеркой к каннибалам Нунуру. Прибыв к каннибалам, она вскоре обратила их всех в христианскую веру, а они в благодарность избрали ее своей королевой.

Императорский туалет

Владелец ресторана «Сочное бедрышко» без труда получил разрешение расширить и перестроить свое заведение. Визит члена Комиссии по историческим памятникам являлся пустой формальностью: главное — не нарушать правила, не создавать прецедентов, ведь ресторан находится в историческом центре. К заведению присоединяли помещение бывшего цветочного магазина, закрывшегося после сорока лет честной работы, поскольку его владелец умер, не оставив наследников. Все бы ничего, если бы не одна деталь: в идеально квадратном помещении, где у цветочника находилось отхожее место, предполагали провести ремонт и установить ультразвуковую печь последней модели, чтобы быстро удовлетворять запросы самых требовательных клиентов — нынешних и будущих. Каково же было всеобщее удивление, когда, сняв бачок унитаза, рабочие обнаружили на стене дворянский герб, а крючок, на который некогда вешали ведерко с водой, оказался из чистого золота. Тут уж примчался не один, а все члены комиссии: вскоре было установлено, что в достопамятные времена туалет принадлежал императору. Уважаемых членов комиссии ничуть не смутило то, что перед ними был классический «турецкий» туалет: они знали, что император отдал лучшие годы жизни борьбе с турецкими завоевателями, как знали и то, что сей великий государь проявлял любопытство к обычаям и привычкам неприятеля. Так было окончательно доказано, что император бывал у нас в городке: находка подтверждала предание, согласно которому он нередко захаживал к нам во время многочисленных походов с севера на юг страны и с юга на север. А еще предание гласило, что он самолично вершил правосудие, проявляя куда большую мудрость и справедливость, чем рядовые судьи, потому-то замыслившие преступление злодеи медлили, ожидая, что глашатаи возвестят о скором прибытии императора. Разумеется, работы по расширению и ремонту ресторана остановили и назначили специальную комиссию, в которую вошли молодые, но многообещающие историки, археологи, архитекторы, гражданские и военные инженеры, архивисты, библиотекари, палеографы, писатели и юристы.

Каких только поразительных открытий не совершили в те дни! Оказалось, что император останавливался в нашем городе не только на отдых, но и для того, чтобы обдумать и продиктовать проекты указов, а поскольку он славился умением беречь время и не тратить зря ни минуты, неподалеку от туалета непременно должна была находиться комната с конторкой, стоя за которой, секретарь императора записывал все, что из места уединения неспешно диктовал ему августейший голос. И что эта комната с конторкой находилась в бывшем цветочном магазине. А в ресторане была приемная для просителей — пол ведь там вытерт больше, чем в других помещениях: прежде клиентов ресторана и всех заведений, размещавшихся некогда на его месте, по этому полу ступали, вновь и вновь измеряя комнату неровными, нервными шагами, охваченные трепетом жители города и окрестностей, ожидавшие ответа на поданное прошение или чести быть лично принятыми самим императором. А еще говорили, что все здание некогда принадлежало императору, что неспроста из окна мансарды город видно как на ладони: можно даже разглядеть вершину холма, с которого, двигаясь с севера, странник впервые видел город своими глазами, и порт, где, двигаясь с юга, садились на корабль, чтобы проделать последнюю часть путешествия по морю.

Все новые и новые догадки сыпались одна за другой: в здании напротив ресторана (несмотря на многочисленные перестройки, нетрудно было угадать его первоначальный облик) должна была располагаться казарма личной гвардии императора, справа от него — там, где сейчас универмаг, наверняка находились покои императорского семейства, за ними — покои прислуги. Справа от казармы — там, где сейчас центральное отделение Генерального банка, был Collegium doctorum (как известно, император путешествовал в сопровождении постигших все науки советников), а за нынешним зданием банка — покои прислуги ученых докторов. На небольшой площади между покоями прислуги императорского семейства и покоями прислуги ученых наверняка был разбит розарий, в котором по приказу императора — могучего, мудрого и видного мужчины — в честь всякой дамы, которой он был увлечен, высаживали розовый куст. Чуть поодаль — там, где сейчас парковка, простиралась широкая рыночная площадь: на ее северной оконечности была Лоджия купцов (сейчас там разместились столики трех кафе), на восточной — Дворянское собрание (сейчас там Федеральное страховое агентство), на западной — церковь Святого Мартина (которая там и стоит). И так далее, и тому подобное. Одним словом, весь город построили или, вернее, перестроили под императора. Комиссия представила властям подробный отчет, а после пресс-конференции о его содержании узнало все население. Затем комиссию распустили. Вместо нее немедленно возникло движение за реконструкцию города и возвращение ему облика эпохи императора, однако оно сразу же встретило сопротивление сторонников движения за город для людей, членов Союза торговцев, Союза жильцов и даже местного историка Тита Вильи. Историк, которого в комиссию не позвали, грозился доказать, что ее выводы безосновательны и все открытия — полная ерунда: в его семейном архиве якобы сохранилась расписка, которую дед покойного цветочника, прибывший из Ниццы и также торговавший цветами, взял с местного художника, который нарисовал ему в отхожем месте дворянский герб, придумав его из головы.

Стремительные истории

1. Одна храбрая девушка из Беллуно, — рассказывала мне пожилая родственница, — вытащила из разлившейся реки двух близнецов, оставленных старшей сестрой без присмотра. За это героиня получила медаль и диплом. Когда она проносилась по улице на «веспе» (в то время мало кто из женщин пользовался двухколесным транспортным средством), все показывали на нее пальцем, вспоминая спасенных детишек. Поскольку Беллуно городок небольшой и его жители охочи до сплетен, прошло всего несколько месяцев, и все стали с нетерпением ждать, что девушка опять кого-нибудь спасет. Когда ей это надоело, она сложила весь свой скарб в сумку, водрузила сумку на багажник, завела мотор, включила первую скорость, потом сразу третью — и поминай как звали. А ведь в то время мало кто из женщин мог просто взять и уехать, уместив все свои пожитки в одной-единственной сумке…

2. Одному монаху верующие подарили английский мотоцикл — не новый, но в отличном состоянии: в молодости монах был чемпионом района в классе мотоциклов с полулитровым двигателем, однако, приняв постриг (наш монах решился на этот шаг в зрелом возрасте), перестал участвовать в соревнованиях. Теперь же, получив подарок от верующих, в чьей искренности нельзя было усомниться, монах оказался в затруднительном положении — между прочим, он опасался, как бы подол рясы не затянуло в колесо. И все же у него не хватило духу отвергнуть дар тех, кто так крепко его любил. Однажды ночью ему явился во сне святой Франциск и сказал: «Сын мой, не ряса, а сердечная радость отличает тебя от других, так отчего же не воспользоваться мотоциклом, который ты так ловко водишь и на котором ты не раз колесил по зеленым лугам, чтобы как можно скорее поделиться переполняющей тебя радостью с братьями?»

3. Два библиотекаря, занимавшиеся неспешной, рутинной, всеми уважаемой работой, обожали мощные быстрые мотоциклы; несколько лет они откладывали с зарплаты на блестящий новенький мотоцикл, и вот наконец мечта их сбылась. Всякую свободную минуту они вскакивали на железного коня и отправлялись в рискованные путешествия. При этом они любили сравнивать истории, в которые попадали, с тем, о чем говорилось в книгах, проходивших через их руки. В баре «Кентавр», куда библиотекари частенько заглядывали, можно было услышать: «Ах! Сегодня все было в точности, как в ‘Неистовом’!», «А помнишь тот день, когда мы словно оказались в ‘Божественной’?», «Нет, все-таки здорово было, когда мы попали в передрягу — будто в ‘Освобожденном’!», «А как мы в тот раз измучились! Никогда не забуду — ну точно, как в ‘Обстоятельствах’!»[18] Между прочим, библиотекари делали доброе дело, ибо благодаря им юные мотоциклисты города и округи познакомились не только с шедеврами итальянской поэзии и прозы, но и с многими прочими книгами.