Кладбище мертвых апельсинов - Йозеф Винклер

Карабинеры на Кампо Верано не только с подозрением наблюдали за цыганскими мальчишками, вырывающими сумки из рук пришедших на кладбище стариков, но и, медленно проходя по широким асфальтированным кладбищенским аллеям, ухаживали за могильными плитами монахинь, надевая на них арестантские робы в косую полоску. Пять-шесть лежащих на желтой могильной плите кошек одновременно подняли головы и уставились на меня, как будто я воскресший покойник. Когда я, идя дальше, приблизился к парочке жирных котов, которым вдовы приносят остатки пищи, один из них зашипел на меня и как тигр кинулся защищать свою миску. На освещенном солнцем фаллосо-образном, заросшем плющом могильном камне я заметил ящерицу и долго, затаив дыхание, смотрел, как быстро пульсирует сердце под ее шеей. Кто-то из этих двоих рука к руке спускающихся по лестнице и входящих в морг людей повесит венок на шею лежащей в морге жертве несчастного случая и обрызгает шипучкой ее. Наместник Господа самолично отслужит мессу на Кампо Верано, где между могилами монахи заколют, а монахини выпотрошат агнца и, разрезав его на кусочки, зажарят их на острых прутиках растений. Наденет ли голый, облаченный в белое монах на шею папе большой лавровый венок, откроет ли папа бутылку шампанского и польет пенным спуманте визжащих, бегущих с высоко поднятыми руками монахинь? Пара цыганок с детьми бездельничала на асфальте перед кладбищем и протягивала прохожим, идущим с цветами на кладбище в День всех святых и в День поминовения усопших на могилы своих родных – родные, что за слово, – крышку от обувной коробки. К цыганкам подошел карабинер и, не говоря ни слова, свистком, как машины с парковки, прогнал их. Маленький косоглазый цыганенок, сидевший перед матерью на асфальте, враждебно уставился в лицо карабинера. Цыганка какое-то время еще продолжала сидеть, суя под нос полицейскому крышку от обувной коробки, в которой лежало несколько жалких монет. Продавец лотерейных билетов в желтом колпаке наподобие короны, покрытом целлофаном, с надписью «Lotteria Italia fantastical» хотел сбыть связку своих обещающих миллионы билетов перед воротами кладбища, в день, когда мертвые приглашают к себе в гости на могилы живых. Я снова услыхал полицейский свисток, обернулся и увидел, что полицейский прогоняет двух цыганят-попрошаек, крича им: «Avanti! Avanti!» Когда одетый в белое папа в сопровождении моторизованной полиции прибыл к воротам Кампо Верано и вышел из своего черного «мерседеса», тотчас же воздев руки к небу, сотни толпящихся, не дающих пройти монахинь завизжали и замахали белыми и желтыми поминальными букетами. Старая монахиня, вытянув ноги, сидела на могильной плите достойной потери семейства и вполголоса бормотала молитвы. Больше сотни монахинь, молясь, истово перебирая четками, стояли между монашескими надгробиями. И, как будто на тончайшей облатке изображен не Христос, а Дуче, военный, приняв причастие, положив облатку на влажный, отдающий приказы язык – Папа: «Сие есть Тело Христово!» Военный: «Аминь!» – по-военному делает поворот кругом и гусиным шагом марширует на свое место.

«Умерли проклятый хозяин или любимая хозяйка?!» – спрашивал я себя, увидев суку в черной траурной вуали, сосущую отвисшие каменные соски могильного памятника. Под раскачивающимся туда-сюда венком сидела пара венков, высунувших длинные фиолетовые языки, на которых было написано «Последний привет» и «Твоя красивая».

Бряцая двумя маленькими игрушечными железными троими, прикованными к моим лодыжкам кандальными цепями, я иду по улицам Рима. Однажды я видел фургон по доставке продуктов, не катафалк, ехавший по аллее королевы Маргариты с прикрепленными слева и справа на крыше траурными венками. На развевающейся на ветру фиолетовой ленте траурного венка я быстро, на весу, указательным пальцем написал иероглифами свое имя.

Куда подевались белые деревянные кресты, обозначавшие места автомобильных аварий со смертельным исходом, которые раньше в День всех святых и в День поминовения усопших часто по два, по три, по пять, а то и по шесть виднелись в тумане по обочинам австрийских дорог? Множество питонов извивалось на крыше автомобиля, несущегося по мокрому от дождя шоссе. Следующее сновидение, когда я шел, шатаясь, и ударился головой о могильный камень, и упал на спину, прямо на клумбу белых и красных дьявольских гвоздик, вздрогнул всем телом и проснулся. Неужели причиной стольких автомобильных аварий со смертельным исходом на дорогах Европы стали катафалки? Красные гвоздики на прилавке цветочного магазина перед кладбищем напомнили мне о траурных венках и букетах моей родной деревни. Мне вспомнились гуляки, вставлявшие гвоздики в петлицы надеваемых на престольный праздник каринтийских национальных костюмов и три дня после этого ходившие из дома в дом в своих грязных сюртуках с увядшими цветами, пока на четвертый день их, пьяных в дым, не развозили на каретах «скорой помощи» по больницам. Кто-то из пострадавших думал, вероятно, о невинных жертвах, что лежали в черных, белых или голубых гробах. Оставшиеся в живых дорожные убийцы заказывали в цветочном магазине венок и посылали его в дом погибшего, а также, если только они не лежали искалеченными в больнице, приходили на похороны, надев темные солнцезащитные очки, чтобы, когда они подходили к родственникам невинной жертвы, говоря: «Мои соболезнования», никто не мог видеть их глаз. Меня чуть не переехала машина, когда я, из праздного любопытства, быстро шел по улице Виминале, чтобы посмотреть, как горят пластиковые буквы вертикальной надписи на отеле. Однажды мне приснилось, что я попал под машину. Проснувшись, я поклялся, что вообще не выйду в тот день на улицу, но в конце концов стал перебегать, не глядя на светофор, мокрую от дождя улицу Бруно Буоцци, чтобы выпить капучино в баре. Еще раз женщина, сидевшая рядом с водителем, уже открыла от страха рот, но мне в последний момент удалось увернуться от несущегося на меня автомобиля. «У нее идет кровь из уха?» – спросил один из двух санитаров, склонившихся над недвижно, с закрытыми глазами, лежащей на улице девушкой. «Нет, у нее не идет кровь из уха!» – сказала пострадавшая.

На Кампо ди Фьори, на стекле дорожного знака, указывающего на ограничение скорости, над цифрой сто километров в час один римский мотоциклист наклеил плакатик с черепом. Под черепом полукругом надпись: «Oltre la morte!» Увидев на перекрестке не торопясь, от всей души зевающего водителя, я захотел, чтобы он проглотил себя и свою машину и чтобы на асфальте остался бы один огромный рот с номерным знаком на нижней губе.

В одном итальянском телевизионном рекламном ролике автомобиль изображался в виде пирога, от которого отрезали кусок, наполненный кровавым мясом погибших в автокатастрофах, и предлагали будущему покупателю.

Чем дольше я смотрел на могилы моего родного деревенского кладбища, тем больше я видел появившихся повсюду свежих могил, венков и траурных букетов. На кладбище было так много свежих могил, как будто все умершие были похоронены несколько дней назад. Меж могильными холмиками, одетая в черное, нетвердо ступая, шла моя мать. Я закричал: «Ты не имеешь права умирать!» Съежившись, с лицом, изъеденным пиявками, она лежала у меня на коленях и молила о смерти. Когда из ее кровоточащего рта раздался крик: «На солнце кровавые струпья!», мои ногти почернели, как у шимпанзе. В страхе я проснулся, включил свет и долго рассматривал свои потные дрожащие руки.

●●●

В Риме, на Корсо Триесте, полицейский дал спасателю шляпу пострадавшего, который, прежде чем его погрузили на носилки и отнесли к машине «скорой помощи», с опухшим лицом и закрытыми глазами без сознания лежал на асфальте. Струйка мочи текла с середины дороги на обочину. На асфальте лежали разбитые очки. Полиция допрашивала человека, который наехал на старика и двух уличных мальчишек. Две полицейские машины уехали, еще одна осталась на месте происшествия до тех пор, пока не вернулась «скорая» и врачи не сообщили, что мужчина был легко ранен, просто находился в состоянии шока. Пожилая женщина с дочерью в ночных сорочках стояли на Корсо Триесте и, видимо, жаждали – как и я, как и все люди, столпившиеся там – увидеть труп. Ко мне подошел прохожий и спросил: «Е morto?» – «No!» – «Grazie!»

В пьесе Генриха фон Клейста «Германова битва», которую мы смотрели в одном из римских театров, мужчин на в маске сказал, обращаясь к телу жены, которую убил, потому что ее изнасиловали римляне: «Ну, я наконец-то тебе угодил?» Когда я некоторое время спустя случайно встретил в городе ту римлянку, с которой мы ходили в театр, я осмелился спросить у нее, не умер ли кто из членов ее семьи. Она же рассказала, не называя диагноз, что уже месяц тяжело больна и вынуждена была большую часть времени провести в больнице Гемелли. На ней были черные чулки, лицо бледное, взгляд тусклый, неживой, щеки провалившиеся. Затем, когда мы присели на скамейку на Вилле Боргезе, она сказала: «Есть только один идиот, и он описан Достоевским». А за несколько лет до этого весной хоронили ее сына, и она, причитая, шла за белым детским гробом и положила на покрытую траурной вуалью голову ребенка венок из желтого львиного зева. Не меньше десятка пчел сели на сплетенный наподобие тернового венца венок из цветов львиного зева и стали сосать из них нектар.