Дочь генерала - Александр Петров

Понял бандит одно: «красная крыша» для него непробиваема и с ней нужно считаться. С той поры старый генерал стал неприкасаемым. Разумеется, Наташа ничего об этом не знала. Одно она видела: у папы появились большие деньги, загородный дом, солидная машина, похожая на элегантный танк, а у дочери — золотая кредитная карточка.

Оконце

Примерно в это же время Сергей лежал в кустах и думал.

Куда я бегу? Зачем? Будто от них можно скрыться!.. Что-то не слышал о таких случаях. Обложили со всех сторон вполне профессионально. Сегодня меня ищут и прокуратура, и налоговая инспекция, и бригада «братков». Повесили на меня все свои долги, и давай травить, как волка на охоте. На сегодня моя смерть устроила бы абсолютно всех. Кроме, разве, меня самого.

Если честно, хотелось бы еще пожить. Многого не удалось попробовать: настоящую любовь, рождение собственного ребенка, верную мужскую дружбу… Да много ли чего! По большому счету, я жизни еще и не начинал. Так, что-то призрачное: деньги, бизнес, оплаченные ласки продажных девчонок, вино, кайф… Ну и что? Где сейчас эти «радости»? Только холодный липкий страх и горящая земля под ногами.

Одно удивляет: почему я вообще до сих пор жив? Насколько я знаю, когда нужно, они расправляются с такими за сутки-двое. А я в бегах неделю. Иной раз хочется развязки, хоть какой… Уж если суждено во цвете лет на плаху, то от судьбы все равно не скроешься. И все-таки надежда еще есть. Что-то такое слабенькое, как пламя свечи на ветру, продолжает светить в душе.

Сегодня сидел в кустах и готовился перебежать дорогу. Прислушался — вроде тихо. Только перескочил асфальт и залег в кювете, как мимо пронеслась иномарка с тонированными стеклами. Явно братва. Они просто обязаны были меня увидеть. Но ничего, даже не притормозили. Может, заболтались?.. Когда приходилось ездить с ними, помнится, у нас было о чем поговорить. Как соловьи заливались, нахваливая последние модели иномарок, загородные дома, сорта отборного виски, блюда нового китайского ресторана, пиджаки, галстуки и так далее…

Так, что там у нас? Впереди на пригорке показались крайние дома какой-то деревеньки. Впрочем, наверное, села: вон там над верхушками тополей крест сверкнул. А что если зайти в церковь и свечку поставить? Попрошу у Бога, пусть или убьет меня поскорей или уж защитит. А то неопределенность эта совсем извела. А что если там засада? Ну, и пусть!.. Хватит зайцем по кустам бегать. Надоело!

Ух, как пахнет здешняя трава! Сочная такая, изумрудная… Земля тут черная, жирная. И чтобы мне не устроиться пастухом? Дело доброе, сытное, опять же на природе, на свежем воздухе, среди сытых коровушек. Гонял бы стадо, любовался полями, лесами, небом. А ночью спал бы как убитый и смотрел красивые сны. С чистой совестью.

Вот так, бегаем, суетимся, пьем, курим — и нет нам дела до этой простой природной красоты. А тут своя жизнь: вон букашки ползают, кузнечики прыгают, птицы заливаются, облака по небу плывут. Красиво… И нет им дела до нас, которые беспощадно рубят деревья, распиливают и продают, как своё. А какое оно своё? Мы, что ли, это выращивали? Нет, не правильно мы живем, нечестно. Ох, Боже, помоги мне разобраться во всем. Помоги хоть немного пожить хорошо, чтобы не стыдно было умирать.

Ладно, вставай, беглец! Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Не без труда оторвался он от пахучей травы с мирным населением, поднялся, отряхнулся и пошел в село. Странное дело: кроме кошек и собак не встретил никого. Население будто вымерло. Тишина стояла, как ночью, аж в ушах звенело. Мимо домов, утопающих в садах, по тихим улочкам со щебеночной дорогой, наконец, вышел он к церкви.

…И тут напал на него страх такой тяжелый, будто плита чугунная. В голове пронеслись воспоминания о причастии в детстве, когда бабушка Оля водила его по праздникам в церковь. Вспомнилось вдохновенное озарение во время романа с Мариной, когда он написал стих, призывающий Господа, быть может, самый лучший из всех, что написал. Только все это держалось недолго, и всегда суета вытесняла из его жизни всё, связанное с Церковью. Так может и возвращаться к этому не стоит? Может все это бесполезно?

Стоял он перед железной калиткой ворот и долго боролся с желанием сбежать. Ему показалось, что продолжалось это очень долго. Так, наверное, и сбежал бы, если б калитка не открылась и не появился перед ним седой старичок с белой бородой в черной одежде. Он улыбался и из-под густых бровей смотрел Сергею прямо в глаза.

— Что задумался? Входи, не стесняйся, — сказал он мягко. — Это кто же так напугал тебя?

— А что, заметно?

— У тебя глаза испуганные, — пояснил старец, присаживаясь на скамейку у входа в церковь. — Что случилось?

Ну, подумал он, скрывать что-либо от такого мудреца бесполезно. Рот сам открылся, и он все рассказал: и о том, как партнеры в крупной сделке подставили, и о том, как повесили на его шею чужие долги, как устроили на него натуральную охоту, как обложили со всех сторон… Старичок слушал спокойно, кивая головой. Но Сергея не оставляло чувство, будто ему все известно. Знал он так же и будущее. В этом своем предчувствии он не ошибся.

— Знаешь, сынок, мы с тобой вот что сделаем. Перво-наперво снимем с души тяжелое бремя грехов. Ты сразу почувствуешь облегчение. Потом ты попостишься до воскресенья и я тебя причащу. Ну а дальше поедешь, куда захочешь.

После первой исповеди на душе на самом деле полегчало. Его накормили ужином, отвели комнатку с кроватью и уснул он в первый раз за многие месяцы спокойно, как в детстве. А утром спросил у отца Виктора, чем бы ему заняться? Старец показал на фронтон церкви:

— Храм — это ведь корабль. Прообраз Ноева ковчега, на котором Ной с семейством спасался от всемирного потопа. Сделай нам здесь круглое оконце наподобие корабельного иллюминатора. Вот и останется от тебя память.

Взял Сергей в сарае инструменты и по внутренней лестнице поднялся на второй ярус западного придела. Здесь под самой крышей стояла жара от раскаленных на солнце листов железа. Света от лампочки было маловато, работать часто приходилось наощупь. Но в конце концов на фронтоне храма появилось аккуратное круглое оконце.

На прощание отец Виктор еще раз причастил Сергея, они вместе помолились и пообедали. За столом старец сказал, чтобы отныне каждый месяц тот причащался и не забывал отдавать десятину от заработков в любой храм.

Сергей вышел из церковных ворот, в последний раз взглянул на свое круглое окно-иллюминатор и быстрым шагом отправился домой. Чуть не впервые в жизни он ощутил, что страх оставил его. Он чувствовал мощную невидимую броню, закрывающую его от зла. Мимо проезжали милицейские и бандитские машины, он ловил на себе пронзительные взгляды и слышал шепот за спиной — но все это ничуть его не тревожило. Опасность пропала, сгинула, растаяла! Сергей словно вернулся в детство, где все было просто и безоблачно.

Он дышал полной грудью и не мог надышаться. Он любовался цветами, деревьями, детьми, небом, рекой и звездами. Он жил!

Счастье

К причастию готовились вместе. Сергей спросил Наташу:

— Есть два типа людей. Одним говоришь: делай так и так — и они, доверяясь тебе, быстро достигают успеха. Другие каждому слову противоречат: а почему, а где это написано, а чем докажешь? Или еще хлеще: а ты кто такой меня учить? Эти вторые долго плутают, упираются в тупик, уходят из Церкви. Ты, Наташа, по какому пути пойдешь: послушания или противления?

— Послушания, наверное… а?

— Хорошо. Очень хорошо.

И на самом деле все у них получалось неплохо. Воцерковляемая слушала серьезно и внимательно. Легко подключалась к чтению покаянного канона. Не без запинок, конечно, но читала вдумчиво, вникая в смысл каждого слова. Если какие-то слова были непонятны, она не стеснялась спрашивать. После того как у нее возникло желание покаяться и побыстрей расстаться с грехами, она аккуратно выписывала в тетрадку свои грехи, прикрывая их ладошкой. В это время Сергей, почти отвернувшись от нее, читал брошюрку «Мытарства блаженной Феодоры». Они вместе мысленно проходили этот страшный путь, чтобы избежать его в недалеком будущем.

Рука об руку ходили в храм на службы и там Наташа вслушивалась в каждое слово, будто сухая губка впитывая звуки, наблюдая за действиями священников. На исповеди она сильно волновалась и даже тихонько всплакнула. Впрочем священник говорил с ней мягко, по-отечески бережно. После разрешительной молитвы, она встала с колен, приложилась к Кресту и Евангелию и, отходя от аналоя, взглянула на Сергея. Но тот даже не поднял глаз: он сосредоточенно смотрел под ноги, медленно двигался к аналою, теребя свой листок, как школьник на экзамене. Теперь она понимала: исповедь это не просто так, это как частный страшный суд.

Утром они встретились у входа в храм и вместе вошли внутрь. Сергей снова был молчалив и сосредоточен. Наташа же, по-детски распахнув глаза, жадно наблюдала за течением литургии. «Символ Веры» она пропела, лишь изредка подглядывая в маленький молитвослов, зато «Отче наш» — полностью наизусть. Эти совместная молитва удивительно сплотила ее с окружающими людьми. Она чувствовала себя частью какого-то огромного и непобедимого сообщества, которое по всей вселенной участвует в этой литургии. Причем не только в тысячах храмов, стоящих по всей земле, но и где-то далеко-далеко, где «над небом голубым есть город золотой».