Барон и рыбы - Петер Маргинтер

На следующий день был предпринят пробный полет на небольшом шарльере. Хамфри Маккилли смонтировал навигационное устройство с параболическими зеркалами и стабилизаторами на карданной подвеске, приказал загрузить балласт и поддуть газ в оболочку. Фергюс Маккилли, барон и двое мужчин, успевших обучиться основам управления, залезли в гондолу. Отпустили канаты. Баллон беззвучно и величественно поднялся.

Барон и Фергюс стояли возле укрепленного на станине телескопа и по очереди смотрели на землю, остальные настраивали навигационное приспособление, сравнивали показания приборов и определяли при помощи секстанта местонахождение. Замок казался теперь беспорядочной горкой кубиков в центре обширного плоскогорья, край которого они уже миновали. Под ними было море, бескрайний серо-зеленый простор, терявший к горизонту цвет и сливавшийся с небом. У берега — так далеко, что уже ничего не было слышно, а движение едва различалось — мутное стекло воды окаймляла белая пена прибоя. За замком светлая ленточка дороги бежала ржавыми мшистыми равнинами к Баллиндалоху, прячущемуся где-то вдали меж гряды холмов. Тугие шарльеры казались сверху разноцветными стеклянными шариками, большие монгольфьеры, медленно надувающиеся над слабым огнем, походили на лимоны или дорогие тепличные яблоки в пестрой мятой бумаге.

Барон и Фергюс Маккилли подошли к навигаторам.

— Этот аппарат превосходит мои самые смелые ожидания, — заявил Джон Маккилли. Он был творцом «Домашнего родника», того самого запатентованного в большинстве цивилизованных стран и отмеченного наградами многих всемирных выставок фонтанчика, что мог превратить малюсенький уголок самой унылой гостиной в уютный грот. В качестве самого компетентного лица он был руководителем реконструкции Торрилиевого Диригатора, как назвали навигационное устройство.

— Детская игра, — продолжал он, — любой дурак поймет. Конечно, определенную роль играет ветер. Направление и скорость определяются интегралом переменной скорости и направления ветра и КПД диригатора. Похоже, что при отрицательном ветре — я разумею ветер, дующий не туда, куда надо — движущая сила диригатора снижается, теоретически — до тех пор, пока баллон не останавливается вообще, хотя бы на мгновение. В любом случае это покажет тахометр. — Джон Маккилли указал на весело крутящуюся вертушку, перемещающую по круглой шкале стрелку. — Если настал такой момент, то лучше отдать якоря и подождать, пока ветер не переменится или не уляжется. Иначе баллон погонит назад. При боковом ветре ситуация с математической точки зрения усложнится.

— Я управляю автомобилем, не зная, что там делается под капотом, — бросил барон.

— Именно, дорогой Элиас! — подтвердил Джон Маккилли. — Поэтому-то я и говорю: просто, как детская игра. Австрийский император еще в 1799 году собирался управлять баллонами при помощи упряжных орлов, таким образом, вы можете оценить поистине эпохальное значение этого изобретения, сделанного несколькими годами спустя. Но не буду докучать вам долее: не хотите ли вернуться широким разворотом к замку? Думаю, что без дальнейших околичностей могу передать вам управление.

За диригатор встал Фергюс Маккилли. Барон пытался удержать в памяти порядок действий и определить при помощи кузена Джона, как за минимальное время и при переменном ветре достичь нужной цели.

Когда баллон изящно приземлился, аэронавтов уже ждала ликующая толпа. Многочисленные руки ухватились за причальные канаты, вниз полетели веревочные лестницы, и они спустились на землю, растрепанные и донельзя довольные.

***

Приготовления шли чуть ли не скорее, чем выздоровление Симона. Лишь через несколько дней он смог на несколько часов встать с постели. Потом ему удалось дотащиться по лестнице до сада, опираясь на руку слуги. В глубоком раскаянии хозяйка еще более от него отдалилась, на вымученные же шутки, которыми он пытался развеселить ее во время совместных трапез, отвечала односложно и смущенно. Однако от него не укрылось, как внимательно она за ним наблюдает. Она поистине угадывала всякое его желание по глазам. Он жил, как страдающий мигренью паша. Сперва радости не приносило даже чтение, да к тому же мешали ломтики дыни, обильно прикладываемые к голове. Когда же дело пошло на поправку, он вновь взялся за сочинение Афанасия Кирхера. Когда вдова увидела, как тяжело ему держать массивный фолиант, она тут же велела принести подставку для него и спросить, не прислать ли одну из горничных переворачивать страницы. Но Симон отказался: преувеличенная опека и без того начинала его тяготить. Несколько раз заходил барон и справлялся о его самочувствии — под конец уже несколько нетерпеливо. Пастух, преуспевший в знании лекарственных трав, а также людских и звериных болезней и взявшийся его лечить, только за день до отлета баллонного флота объявил, что он здоров.

Симона быстренько обучили управлять баллоном, предназначавшимся барону, его секретарю и Пепи; это был элегантный, розовый с бледно-голубым шарльер, его оснащение удовлетворяло самым взыскательным вкусам. В центре гондолы были закреплены три причудливо изогнутых на манер французских кресел «тет-а-тет» сиденья, чтобы все сидящие могли наслаждаться свободным обзором поверх ограждения и сквозь специальные отверстия в нем, забранные посеребренной решеткой. Широкие консоли ограждения оснащены ящичками и полочками для хранения инструментов, карт, провианта, спасательных жилетов и сигнальных ракет, не было забыто даже столовое белье, не говоря уж о нержавеющих приборах и небьющейся посуде. Был даже целый туалетный набор с откидным умывальником, кувшином и зеркалом. Гондола была не совсем круглая, но скорее имела форму ладьи с навесом на корме, под которым таилась спиртовка, посуда и набитый настоящим льдом холодильник, и с изогнутым килем, переходившим на носу в широкую волюту в виде стилизованного дельфина. Под палубой, так сказать, ниже ватерлинии гондолы, находились грузовые трюмы, до краев набитые тяжелыми ружьями и боеприпасами. Над креслами, так, чтобы и сидя можно было без труда править, укрепили диригатор. Назывался же баллон «Дофин». Под названием Пепи выписал черным лаком девиз барона: FINIS SEMPER ALTIOR.[10]

***

Ветер и погода находились под неусыпным наблюдением. Господствовали благоприятные западные ветры, и было необычно тепло для Шотландии в пору конца лета и начала осени. На большой высоте плыли перистые облака, а еще выше — тонкая белая дымка. Чайки держались над открытым морем: добрая примета. Лягушки и барометры находились под постоянным присмотром, цвета заката ежевечерне сравнивались с метеорологическими таблицами Баллока, а тому из ребятишек, кто первым заслышит посвист зуйка, обещали полновесные десять шиллингов. Но зуйки молчали. Стояло вёдро.

Более того, погода становилась все лучше. Однажды вечером перистые облака растворились в лазури и не вернулись более. На виселице, сохранившейся с лучших времен и до удивления похожей на перекладину для выбивания ковров, надутый ветром красно-белый полосатый конус стоял горизонтально. На бруствере башни усатая Гвендолин Маккилли сидела перед шеренгой из семнадцати гидроскопов. Глубоко в подвале Друри Маккилли не смыкал глаз над сейсмографами. Наконец исчезла даже белая дымка. Небо сияло лазурью.

На турнирной арене Маккилли занимались боевой подготовкой. Шотландцы — вояки отчаянные: когда они с яростным ревом нападают дикой толпой, блестя мечами и развевая пледы, бледнеют даже отважные солдаты. Симон с сочувствием думал об австрийской армии, которой после многолетних смен караула, парадов, полевых молебнов и муштры во дворах казарм суждено стать жертвой этой кровожадной своры. С недавних пор Маккилли вновь взяли на вооружение арбалет, исключительное по своему коварству оружие, без шума и дыма закалывающее противника, как свинью. Одной из военных хитростей были внушающие всем ужас горшки со зловонным содержимым, вызывающим рвоту, которые они метали во врага, раскрутив их перед этим на коротких ремнях. Подобные битвы завершаются паническим бегством в сортиры, уже оккупированные офицерами. В ближнем бою Маккилли, кроме мечей, использовали также ручные спринцовки с маслом и едкими растворами, и к тому же, как во время карнавала, забрасывали противника мушиными липучками, тухлыми яйцами и бутылками чернил, сыпали в глаза муку и перец и стращали длинными щипцами с острыми зубьями. Симон содрогнулся, и даже барон на некоторое время утратил разговорчивость.

***

Двадцать девятого сентября протрубили общий отлет. Разбился монокль барона, с глухим звуком лопнули две волынки. Некий старец, увидевший в этом неблагоприятное предзнаменование, укрылся от глумления родни в фамильном склепе, где со слезами бился о бочку лэрда, оплакивая неминуемую гибель рода.