Следующей зимой (СИ) - Рона Кейт

Тягуче плавными движениями меня избавляют от одежды. Я всё еще стою между коленями Артёма, ноги подрагивают, кажется, я сейчас упаду. Но с невероятной легкостью я вдруг оказываюсь на лопатках, а Звягинцев стоит надо мной, снимая с себя футболку, у меня перехватывает дыхание от его кошачьей грации в этот момент. Раздвигаю ноги, и он не заставляет себя ждать: подхватывает меня под колени, затем неторопливо проводит большим пальцем по влажным складкам. Подаюсь бедрами вперед, но он властным жестом размещает ладонь у меня на животе, пригвождая к месту и не давая сдвинуться. Его язык оказывается на клиторе, и я забываю, кто я, где я и зачем я. Не замечаю, как вцепилась в простыни, как мелко трясутся ноги, как хаотично дышу. Я сейчас вся сосредоточена там — внизу своего живота и под языком и пальцами Артёма. Это невыносимо прекрасно, хочется, чтобы эта пытка икончилась, и длилась бесконечно.

Ощущаю его губы на своих, чувствую свой собственный вкус. От этого в животе всё до боли сжимается, пытаюсь дотянуться до пуговицы на его джинсах, но он опять перехватывает мои запястья, немного медлит, а потом тянется к тумбочке и достает оттуда наручники с мехом.

Я смеюсь. Он хитро улыбается и быстро застегивает их на мне. Видимо, сегодня моя инициатива не поощряется.

— Господи, откуда… — я прерываю свой вопрос стоном, потому что Звягинцев ощутимо прикусывает мой правый сосок.

Артём словно куклу переворачивает меня на живот. Теперь я почти беспомощна — руки в наручниках подо мной. Чувствую его губы, прокладывающие дорожку вдоль позвоночника от моего затылка до поясницы. Невесомые поцелуи и ощутимые прикосновения — к плечам, ребрам, бокам. Слышу шорох снимаемой одежды, вернее, ее остатков.

Укус за ягодицу. Дергаюсь. Сил терпеть больше нет, мне нужно почувствовать его внутри.

— Если ты сейчас же меня не… а-а-а…

Он снова меня кусает. Затем приподнимает мои бедра и пошире разводит колени.

— Артём! — мне хотелось звучать требовательно, но в итоге больше похоже на мольбу.

— Ты очень нетерпеливая, — произносит он и наконец-то входит в меня.

Мне немного неудобно, руки уже затекли, но всё меркнет под напором ощущений. Его темп не медленный, но и не резкий — такой, как надо. Даже не думала, что могу ощущать всё так остро. Сдерживаться уже не получается, и я становлюсь очень громкой.

В какой-то момент он входит еще глубже, а затем подхватывает меня под грудью и поднимает, заставляя спиной опереться на него. Наше дыхание и сердцебиение переплетаются в единой целое. Артем сжимает мою грудь и продолжает двигать бедрами. Я теснее прижимаюсь к его груди и через секунду откидываю голову ему на плечо, через все тело прокатывается волна оргазма. Я не в силах пошевелиться, Звягинцев крепко меня держит еще несколько секунд. И его хватка ослабевает. Мы стоим на коленях, прижавшись друг к другу, пытаясь отдышаться. Он уткнулся мне в шею и щекочет мокрыми прядями волос.

Мы синхронно падаем на кровать, которая, не ожидая от нас такой подлости, звонко скрипит, мне смешно, но нет сил рассмеяться.

— Простите, соседи, — выдает Звягинцев, подтягивая меня в свои объятья.

12 дней до зимы

— Ты же говорила, что умеешь готовить! — Звягинцев прошлепал на кухню со все еще влажными волосами после душа. Ну почему я после душа выгляжу как мокрая кошка, а он словно боженька?

— Готовить — да, колдовать — нет. Ты видел содержимое холодильника? Не хочешь, мне больше достанется!

Я усаживаюсь за крохотный столик этой крохотной кухни. Даже в нестандартных домах советские строители делали стандартные маленькие кухни. Пододвигаю себе вторую тарелку с яичницей, но Артём тут же забирает ее себе.

— Эх, я всегда мечтал о девушке-ведьме.

— А досталась грязнокровка? — усмехаюсь, уплетая завтрак.

— Ну с волшебной палочкой ты неплохо справляешься…

— А-а-а, — я закатываю глаза. — Только не такие дурацкие эвфемизмы!

Мы синхронно смеемся.

— Ладно, в другой раз придумаю что-то получше.

— Только не нефритовый жезл!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— За кого ты меня принимаешь! Императорский жезл!

— Боже! — я закрываю лицо руками.

— Богатырь?

— Нет-нет-нет…

— Меч Эроса?

— Господи, откуда ты этого набрался?

— Голодный дракон!

— Что?! — я всхлипываю от смеха.

— Флейта любви!

— Хва-а-атит! Ешь уже!

Утро встретило меня снегопадом за окном. И объятиями. И поцелуями в шею. И потому мы завтракали уже ближе к обеду. А ведь я хотела уехать вчера. Но Артём вручил мне в руки мой телефон и безапелляционно заявил, чтобы я позвонила родителям. Да-да, я соврала, что после клуба поеду к Маше.

— Сделаешь свой широко известный в узких кругах кофе?

— А что мне за это будет?

— О, не переживай, тебе за это совершенно ничего не будет, не бойся!

— Госпожа Аникина, вы только что подписали себе приговор, — Артём встает, вытаскивает меня из-за стола, разворачивает и прижимает к холодильнику. Смотрит на меня сверху вниз, наклоняется. Наши носы почти соприкасаются.

— Могу позвонить адвокату? — я улыбаюсь и закидываю руки ему на шею, смыкаю в замок под еще влажными волосами.

— Никаких звонков, вы теперь заключенная, госпожа Аникина.

Позже я проверяю мессенджер и вижу сообщения от Машки.

«Лисонька Алисонька, прости дуру грешную! Я плохой друг. Можешь позвонить и всё высказать мне, обещаю соглашаться и молить о прощении!»

«Ну прости!»

«Как добралась?»

«Я засранка?»

«Ты дома?»

«Я приеду, хочешь?»

«Привезу “Красный бархат”!»

Ну и как на нее злиться?

Последнее сообщение пришло буквально 10 минут назад. Черт, надеюсь, она не приняла молчание за знак согласия! Пишу, что всё хорошо и я у бабушки в гостях. Маша тут же перезванивает.

— Я прощена? Ну скажи «да»!

— Да.

— Всё нормально? Добралась хорошо? Злата сказала, что ты не поехала с ними…

— А да… Думала, что стоит еще побыть. Но у тебя там вроде всё окей было…

Я жмурюсь от своей лжи.

— Ну не то чтобы окей.

— Что случилось?

— Ну вроде поначалу все хорошо, мы разговаривали, танцевали. А потом он уехал!

— Просто взял и уехал?

— Ага, представляешь? Ты бы видела мое лицо, когда я ушла в туалет, вернулась, а его нет. Что за хрень?! Написала ему, что он мудак!

— Он прочитал?

— Неа. До сих пор.

— Маша? — спросил Артём, когда я вернулась из спальни в гостиную, где мы смотрели «Заводной апельсин».

— Ага.

— Что говорила?

— Что Терновский мудак.

— Да ладно, она догадалась?

Мы оба невесело рассмеялись.

— Спрашивала, как я добралась, — я выразительно смотрю на Звягинцева.

— И как ты добралась?

— Пока никак.

Дома я оказалась только к вечеру. И мы еще с полчаса просидели в машине. Я давно не чувствовала себя такой счастливой. И так страшно рассказать кому-то. Будто от моих слов всё может исчезнуть. Я не могла осознать, что мы вместе. Или поверить. Еще месяца полтора назад я не существовала на радаре Артёма Звягинцева. Что изменилось? Я-то осталась, какой была. Маша бы сказала, что у меня комплексы и тотальная неуверенность в себе. Наверное, так и есть.

Мама спросила, как повеселились и что делали сегодня. Я отделалась общими фразами. Несколько раз чуть не сказала про Артёма. Но поняла, что маме я точно не могу о нем сказать. Не могу сказать всей правды — по факту у нас даже не было чего-то отдаленно напоминающего свидания. Хоть и чувствую, что между нами что-то более важное, чем просто секс.

4 дня до зимы

Я отрываюсь от курсовой, чтобы посмотреть сообщение от Артёма. Там фото его рабочего стола с ноутбуком и кучей чертежей, кружкой кофе, карандашами. И бьющийся об стену смайлик.

«Аналогично, — пишу ответ. — Держись, осталось всего ничего: месяц учебы, сессия, потом каникулы. Потом еще 5 месяцев потерпеть. Потом еще три года, и выпуск».