Прорыв выживших. Враждебные земли - Михаил Гвор

— Дядя Женя! Дядя Женя!!! У Ветерка живот болит! И Жулька волнуется!

— Спокойствие, только спокойствие…

Огневолк вошел в питомник, по-хозяйски прошелся вдоль лежанок, посматривая на псов, ласково трепля холки, и, наметанным взглядом отмечая несоответствия в поведении. Здесь всё было не так, как положено в кинологии. Но Евгений знал: он делает всё правильно. Не как в учебниках написано, а так как надо. Не нужны этим собакам клетки. Ласка им нужна, уход и кормежка.

Конечно, ни за десять, ни за пятнадцать лет новую породу не выведешь, на это надо раза в четыре больше времени. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. А посему — работать надо лучше и все получится!

Женька Аверин собак любил с детства. И не только любил, но и понимал. За что псы отвечали ему взаимностью. Все и любые. Одним из первых «собачьих» воспоминаний Аверина, были ошарашенные глаза председателя колхоза, увидевшего свою «грозу поселка», злобную и дурную Альму, жгучую смесь немецкой овчарки и ротвейлера, в объятиях пятилетнего пацана. Грозная псина виляла хвостом, поскуливала и безропотно давала наглому мальчишке разыскивать занозу в лапе. Председатель был редкой сволочью, да еще наделенной властью. Мало того, в этот момент он оказался сильно глупее собственной собаки. Иначе мысль выбросить мелкого нарушителя спокойствия со своего участка не посетила бы его голову. Ошибочность этой идеи объяснила хозяину Альма, причем сделала это настолько убедительно, что тому пришлось купить новые штаны и неделю спать на животе.

Лет с семи при любых проблемах с собаками, вся деревня звала Аверина-младшего. Женька с первого взгляда распознавал, что именно беспокоит пса, и как можно помочь. Дошло до того, что местный ветеринар стал регулярно вызывать пацана «на консильюм». Знания по теории у «слонореза» были энциклопедические, а вот с практическим применением постоянно возникали проблемы. Парню же не хватало как раз теории.

Не обходилось и без курьезов. Когда двенадцатилетний «доктор», примчавшись по вызову продавщицы местного магазина Любки Копытихи, самой скандальной бабы района, обнаружил, что ее кобель-пустобрех Васька, названный в честь мужа хозяйки («так они ж одинаковые, шо тот кобель, шо этот») ничем не болен, а просто желает даму. Проблему предстояло объяснить Любке. Назвать Женьку стеснительным было бы трудно, но все-таки двенадцать лет не самый подходящий возраст до подобных объяснений.

— Вязать его надо, — попытался воспользоваться «научным языком» Аверин.

— Так это мы мигом, — заголосила Копытиха, — сейчас веревку принесу!

— Да нет, не в том смысле.

— А в каком? Ты прямо скажи, что кобелю нужно?

— Сука, — брякнул Женька, уже чувствуя, что сказал не совсем то.

— Что??? — взвилась Любка, — ты что себе позволяешь, щегол малохольный…

Вставить слово в поток отборного мата Аверину удалось только минут через десять, когда на Любкин крик уже сбежалось полдеревни. От физической расправы его спас только кобель, все десять минут простоявший с оскаленными клыками между хозяйкой и другом.

— Тетя Люба, — наконец сумел озвучить Женька, когда иерихонская труба местного розлива временно умолкла, — Не вы сука, а Ваське нужна сука! Хотя и Вы не особо отличаетесь… — последнюю фразу, сказанную себе под нос, Копытиха не расслышала.

Зато расслышала всё остальное. На беду, сотрудница прилавка уже успела забыть суть начальной проблемы. А поскольку имена кобеля и мужа с ее же легкой руки совпадали…

— Это что же такое деется? Ваське, значится, сука нужна! Я его, значит, уже не удовлетворяю? Да я…

Анекдот на тему «всю Одессу удовлетворяет, а его не удовлетворяет» Любка не знала. В отличие от остальной деревни. И, естественно, была немедленно с ним ознакомлена не менее чем десятком голосов. Копытиха взвилась по новой. Прекратил свару председатель, единственный человек, которого Любка, если и не боялась, то, по крайней мере, слушала.

— Вот что я тебе скажу, Любовь Антиповна — заявил он, — ты, конечно, можешь удовлетворять своего кобеля лично! Дело хоть Советской Властью и неодобряемое, но сейчас уже допустимое. Но щенков у вас не будет, это точно. Так что, я бы на твоем месте всё же суку привел. Вон, хоть Альму мою. Даже интересно, каких она щенков от Васьки принесет.

— А щенки классные будут, — вдруг встрял малолетний специалист, — чую.

Щенки, действительно, получились классные, и через три года председатель открыл кооператив «Собачья Ферма», рассчитывая сделать деньги на «поставках псов Советской Армии». Затея, естественно, провалилась. Собачки получились очень даже неплохие, вот только у армии были свои взгляды на необходимость закупки неизвестно у кого собак весьма странного вида, да еще воспитанных в несколько необычной манере.

В итоге, когда председателю позвонили из райвоенкомата насчет призывника Аверина, неудавшийся фермер решил заодно избавиться и от убыточного хозяйства.

— В каких войсках будет служить наш пацан? — задал он вполне невинный вопрос. — А то он о границе мечтает. Прямо ночами не спит, «карацуповку» мысленно примеряет.

— Куда пошлют, там и будет, — вполне логично ответил военком. — На границу можно со своей собакой ехать, если есть. А зеленую фуражку на месте выдадут. Запасы таковых в наличии имеются.

— И сколько собак он должен привезти? — совершенно нейтральным голосом поинтересовался председатель.

— А чем больше, тем лучше! — хохотнул его собеседник.

Шутка оказалась не слишком удачной. Утром следующего дня у ворот райвоенкомата остановился раздолбанный вусмерть «сто тридцатый» из которого выгрузился требуемый призывник вместе со всеми пятнадцатью еще не пристроенными псами.

Когда военкоматовские деятели пришли в себя и потребовали убрать зверинец, машины и след простыл. Вряд ли эта история закончилась благополучно и для Женьки, и, особенно, для псов, если бы на его сторону не встал прибывший за новобранцами пограничный старлей Потапов. Аверина, мгновенно окрещенного Волком, поселили в отдельном флигеле (читай — сарае) бывшей барской усадьбы, где и располагался военкомат. В тот же самый сарай загнали всех псов. А сердобольный старлей потратил три дня на беготню по канцеляриям и оформление документов на провоз «зверинца» в «Красную Звезду», специализированный подмосковный племпитомник.

В эти три дня и возникла четверка, впоследствии прозванная «Спецами», ведь сопровождали старшего лейтенанта Потапова в исторической поездке «за зверями» сержанты Шкляр и Белозеров, которые уже получили позывные «Прынц» и «Малыш». Хотя окончательно она сложилась через два с небольшим года, когда Потапов перетащил контрактника «Волка» к себе.

В Огневолка же Аверин был торжественно переименован во время Первой Чеченской, когда рядом с ним рванул фугас с огнесмесью, и горящий кинолог пронесся триста метров до ближайшего арыка, в полтора раза побив все мировые рекорды в беге на эту дистанцию.

Откуда возникла эта страсть к собакам, Аверин объяснить не мог. Так же, как и обратную любовь.

— Наверное, я в прошлой жизни был псом. А может, от волков предки род ведут. Теория эволюции вещь многогранная и разноплановая…

В четверке собак любили все. А Малыш так просто сходил по ним с ума. Но только Огневолк чувствовал собачью душу, как свою собственную. И когда Стас притащил из Сарвады два помета щенков, направление лагерной деятельности Огневолка была предрешено.

Конечно, за одиннадцать лет породу не выведешь. Минимум — сорок. Но сейчас Аверин имел знания посерьезней, чем сельский «слонорез», а кроме того по-прежнему с первого взгляда на собаку мог сказать, кого и с кем надо скрещивать, чтобы на выходе получить оптимальное потомство. И тех псов, что сейчас росли в лагерном питомнике, уже можно было назвать предпородой, поскольку основные желаемые черты просматривались вполне ощутимо. А отдельные экземпляры, такие, как Коно или Ленг, оценивались Огневолком, как эталоны конечной цели. Кроме отличных физических данных «эталоны» выделялись таким умом, что сам Аверин на полном серьезе считал их разумными. Или хотя бы полуразумными. Впрочем, Евгений был изначально убежден, что собаки значительно умнее людей…

Большая часть лежанок пустовала, их обитатели были на работе. У каждого пса свой «хозяин», с которым он работает. При этом собаки прекрасно отличали всех своих от чужаков. Не только лагерных, но и маргузорских или рудничных, песики не тронули бы, и приказ могли выполнить, если он не противоречил воле хозяина и кодексу собачьей чести. Что таковой негласный документ существует, Огневолк не сомневался. И даже примерно представлял, что в нем записано. Чужим пришлось бы хуже. Можно без «бы». Процент разведчиков Ахмадова, павших от клыков «карашайтанов», не сильно уступал показателям «кутрубов и гуль-ёвонов» и неизменно рос.