Отчий край - Во Куанг

Лонг предложил Лыку наглядно продемонстрировать на нем этот прием. Лык сопротивлялся изо всех сил, но все же Лонг опрокинул его, и он растянулся на земле. Вышел Бон Линь. Он старался наклониться пониже и избежать подножки. Левой рукой он пытался расцепить сжатые на запястье правой руки пальцы Лонга, потом с силой ударил Лонга в грудь. Они, не разжимая объятий, повалились на землю и так продолжали бороться, пока кто-то не крикнул им:

— Хватит! Хватит!

И хотя Бон Линь не вышел победителем, Лонг, тяжело дыша, сказал ему:

— Ты противник опасный!

Разбившись по парам, все начали изучать этот прием и мы с Островитянином тоже. Лонг несколько раз подходил и поправлял нас. Иногда я одерживал верх, иногда Островитянину удавалось повалить меня на землю. Потом мы стали пробовать «развязывание». Вокруг то и дело слышались крики: «Ой, кости сломаешь, больно!», «Ой, больно!» Мы тренировались почти до полного изнеможения.

Когда мы собрались домой, луна уже зашла.

2

Однажды, еще на острове, Островитянин услышал, что его отец, дядя Туан, тихонько напевает: «Коконы, коконы, золотые локоны, золотые локоны — шелковые коконы…»

— Что такое «коконы»? — спросил Островитянин.

— У нас на родине, — ответил ему дядя Туан, — разводят шелковичных червей. Их кормят тутовыми листьями, и они сплетают коконы, из которых получают шелк.

В тот раз дядя Туан и рассказал Островитянину про то, как разводили у него на родине шелкопряда.

Каждый год в начале декабря, когда уходили облака и небо становилось высоким и чистым, вода в реке, заливавшая все вокруг во время ливней, спадала. Река Тхубон снова становилась смирной. На деревьях шунг поднимался сорочий гомон.

В это время и начинали готовиться к посадкам тутовника. Наново затачивали лопаты, прилаживали к ним рукояти из дерева киéн-киен, которое не брал червь-древоточец. Рукоять у такой лопаты всегда делалась определенной длины — метров около двух и служила как бы меркой: ею отмеряли нужную глубину узкой, шириной чуть больше ладони, ячейки, которую рыли в земле под саженец. Это была нелегкая и довольно кропотливая работа — вырыть такую ячейку мог не каждый.

Рано утром, когда все еще закрывал густой туман, на том берегу у перевоза собирались поденщики.

С нашего берега, прорезая молоко тумана, летел протяжный крик:

— Нужны двадцать лопат!

С той стороны, в свою очередь, спрашивали:

— Подносчики нужны?

— Два человека!

— Значит, всего двадцать два, верно?

— Верно.

Лодки перевозчика в тумане не было видно, слышен был только плеск весел, опускаемых в воду. Вскоре постепенно начинал вырисовываться ее силуэт, и вот она наконец приставала к берегу. Лодочник сушил весла и опускал в воду бамбуковый шест, придерживая лодку, пока поденщики, один за другим, прыгали на берег. Длинной вереницей они направлялись в сторону тутовой рощи. Средний нес на плече большой котел, напоминавший среди всей этой растянувшейся цепочки черную точку на середине строки.

Не мешкая, поденщики принимались за работу. Копать землю здесь нужно было до нижнего илистого слоя. Поденщики становились в ряд и со скрежетом вонзали лопаты в песок. Потом, поплевав на ладони, обеими руками крепко хватались за длинную рукоять и, поддев, отточенным движением, выбрасывали наверх землю.

Ячейки для саженцев тутовника располагались ровными, прямыми рядами. Для посадок выбирали самые рослые саженцы. Иногда до того, как высадить, их держали дома закутанными — так быстрее появлялись побеги.

Подносчики саженцев по одному погружали их в ячейки и, чуть наклонив вперед макушку деревца, засыпали корни землей.

Дней через двадцать саженцы покрывались светло-зелеными блестящими листочками, а в январе вся полоса тутовника словно вспыхивала жарким зеленым цветом, который на глазах густел, набирая сочность.

Островитянин приехал к нам как раз в то время, когда Бон Линь и его жена выращивали последнюю поросль шелкопряда, а у Ту Чая и Нам Моя шелкопряд уже начал завязывать коконы. Даже большие плоские корзины из-под него были уже сложены и заброшены на чердак. У Бон Линя же в доме коконы еще не появлялись. Было уже начало сентября, тутовника в роще оставалось мало — редкие пучочки на голых ветках, и, если к тому же погода ждать не станет и паволок будет ранний, жене Бон Линя своего шелкопряда не прокормить.

Чум Кéо, продававший семенные коконы, поклялся Бон Линю, что им цены нет, ибо они привезены из самого Тиенфыока. Там колодезная вода очень схожа с колодезной водой Хоафыока, и он, Чум Кео, дает полную гарантию, что шелкопряд будет замечательный. Он и деньги брать не хотел, думал дождаться, пока шелкопряд выведется, чтобы получить коконами: с каждых десяти килограммов по килограмму.

— Давай возьмем, — сказал тогда жене Бон Линь, — чего бояться?

Жена его рассыпала коконы по плоской корзине, а корзину поставила на таз с водой, чтобы дать коконам прохладу.

Сначала вылупились бабочки, покрытые густой белой пыльцой. Самцы-бабочки носились взад и вперед, а толстенькие самки лежали и ритмично помахивали белыми крылышками. Жена Бон Линя заранее приготовила чистые листы бумаги. Теперь она свернула их трубочкой и повесила посреди дома. Через несколько дней отложенные бабочками на листах бумаги личинки стали сереть, из них вылезли маленькие, как волосики, червячки. Жена Бон Линя куриным пером стряхнула червячков на плоскую корзину, собрала всех в один угол, мелко, как табак, нарубила листья тутовника и посыпала червячкам.

Она поминутно бегала в червоводню, то чтобы дать корм, то чтобы убить мух, комаров или выгнать клещей и скорпионов, которые ей повсюду мерещились. Забот с шелкопрядом было много.

А тут еще Бон Линь пропадал на работе целыми днями. В доме он появлялся на считанные минуты, и ему было совсем не до возни с шелкопрядом.

— Выбрось-ка этих червяков! — сказал он как-то.

— Нет, — заупрямилась его жена, — я и без тебя со всем управлюсь.

— В этом году вода наверняка поднимется рано, — предупредил Линь. — Хлебнешь ты с ними, изведешься вся. Будешь потом злиться!

Жена Бон Линя понимала, что он прав. Если хочешь разводить шелкопряда, мужские руки необходимы: ложиться приходится поздно, вставать засветло. Целый месяц от шелкопряда нельзя отходить, тогда все будет в порядке, а Бон Линь теперь дома почти не бывает. Но, прикинув так и этак и еще раз убедившись, что черви хорошие, она оставила их. Старики шелководы зашли посмотреть и в один голос стали расхваливать: мол, сроду такого хорошего шелкопряда не видывали.

Шелкопряд к тому же рос быстро. Скоро его уже было две корзины.

Жена Бон Линя только и думала что о шелкопряде и заботливо ухаживала за ним. Бон Линь все так же был этим недоволен, но ни на чем не настаивал и только сказал:

— Предупреждаю, чтобы ты знала: хлопот впереди с этим шелкопрядом будет — все на свете проклянешь!

Жена Бон Линя взяла корзину и пошла собирать листья тутовника. Она была умелой сборщицей. Руки ее, точно крылья бабочки, летали среди ветвей. В конце сезона листьев оставалось совсем мало, и ей пришлось попросить помощи у своих подруг. С пузатыми, как большие кувшины, корзинками они пошли на отмель собирать тутовые листья. Островитянин, дядя Туан и тетушка Киен помогали ухаживать за шелкопрядом.

Женщины, собиравшие тутовник на отмели, уже спели все песни, какие знали, и теперь принялись болтать, перебирая наши деревенские новости. Самой интересной, пожалуй, была новость о том, что Бай Хоа выбросил все картинки с мучениями грешников, сказав, что таким образом он порывает со своим прошлым и отныне хочет приносить пользу народной власти. Потом женщины заговорили о том, что пора бы им организовать общество взаимопомощи: если, к примеру, какую-нибудь из них изобьет муж, то другие члены общества за нее вступятся. Хорошо бы еще начать учиться грамоте. Выучить хотя бы несколько букв, ровно столько, сколько необходимо, чтобы можно было писать мужу письма, если тот уедет куда-нибудь.

Бай Ко сказала, что она как раз получила письмо от мужа, уже несколько лет как уехавшего на заработки и давно не подававшего о себе никаких вестей. Чтобы написать ему ответ, она специально ходила к учителю Ле Тао, и тот сочинил письмо в стихах:

Тебе посылаю привет свой сердечный,Ночами не сплю, вспоминая тебя,Неужто туманы далеких краевМилей тебе стали родного лица…

Письма, которые писал учитель Ле Тао, всегда начинались словами: «Тебе посылаю привет свой…» Бай Ко протянула мне письмо и попросила прочитать ей вслух. Я несколько раз перечитывал письмо, хотя она и без того знала его уже наизусть. Заметив, что с краю еще осталось свободное местечко, она попросила меня приписать несколько слов: «Ты говорил, что вернешься, — значит, обязательно должен вернуться. Зачем тебе теперь там оставаться, раз к нам пришла новая жизнь? Вот и Туан уже вернулся. Возвращайся поскорее. Твоя жена Бай Ко».