Обитель - Дмитрий Леонтьев

И страшное предчувствие не обмануло меня: дверь моей комнаты была распахнута настежь. Среди разбро­санных по полу вещей я увидел и злосчастную сумку. Она была пуста...

Позже я обнаружил пропажу и денег, и документов, и оружия, но все это было уже второстепенно...

Сонный монах, которого я вытащил из соседней кельи, долго не мог сообразить, чего я от него требую. Но было и так понятно, что ничего подозрительного этот соня ни видеть, ни слышать не мог. Насторожило меня другое. Осознав произошедшее, он явно перепугался до полусмерти. Что-то невнятно бормотал о «происках дьявола», «искушениях» и «суккубах». Но ничего вразуми­тельного мне от него добиться не удалось. Все, что я по­нял, так это то, что в последние дни в обители происходит нечто неладное и пугающее монахов. Во вся­ком случае, произошедшее со мной — не единичный слу­чай, а продолжение целой цепи событий. А раз так, то у меня еще есть шанс распутать этот клубок и вернуть себе доброе имя. Играет мне на руку и ситуация с труд­нопроходимыми дорогами. В худшем случае вот мог доб­раться только до окрестных деревень, и если я выясню, что этой ночью кто-то покинул монастырь, то еще имею шанс догнать его. Впрочем, эта версия маловероятна. Местные жители относятся с почтением к своей святы­не, и вряд ли кто-то из них рискнет пробираться ночью на территорию монастыря и обыскивать кельи. Значит, надо внимательнее присмотреться к приезжим. В сущес­твование каких-то «демонов — суккубов», ворующих у меня бумажники, я как-то не верю. Смущает меня лишь то, что на проводимое расследование может уйти неопределенное время, а эмиссар большевистского пра­вительства, который должен сопровождать меня в Пет­роград, может появиться в любой день и час. Надежда лишь на то, что его задержат плохие дороги, но если он окажется столь же упорен, сколь был упорен я, то... Что я ему скажу? «Переданную мне посылку украли бесы, пока я решал с отцом настоятелем богословские вопро­сы»?!

Так что, сэр, и моя миссия, и мое доброе имя, и сама моя жизнь теперь зависят только от двух факторов: моей расторопности в поисках похищенного и времени прибытия большевистского эмиссара...

ГЛАВА 4

...Порой историк вводит в заблужденье,Но песнь народная звучит в сердцах людей.

Байрон

...И в мире нет истории страшней,Безумней, чем история России...

М. Волошин

Он прибыл ранним утром следующего дня. Нет смысла говорить, что остаток этой ночи я не спал, внимательно наблюдая за жизнью пробуждающейся обители и особенно ее гостей. Потому-то я еще из­далека заметил приближающегося к монастырю всад­ника. Сразу было видно, что он проделал длинный и опасный путь. Его лошадь едва стояла на ногах, а лицо прибывшего было белым как снег от холода и усталости.

Одет он был несколько необычно как для сезона, так и для этих мест: длиннополая кожаная куртка, больше похожая на старомодный сюртук, полувоенный френч без знаков отличия и меховая шапка, чем-то напомина­ющая папаху князя Маргиани, только куда меньших раз­меров.

Среднего роста, плотный, круглоголовый, с неболь­шой черной бородкой клинышком, круглоглазый. Броса­лась в глаза очень мощная, толстая шея, в народе такую называют «бычья», огромные, сильно оттопыренные уши и непропорционально длинные руки с широкими ладонями и короткими, по всей видимости очень силь­ными, пальцами. В целом он производил малоприятное впечатление (может, виноваты в том были его черные навыкате глаза, смотрящие на мир с недоброй присталь­ностью охотника, а может быть, презрительная усмешка, словно навеки застывшая на толстых губах). Но при этом было вполне очевидно, что это человек сильный, решительный и волевой, привыкший больше делать, чем говорить. Именно такие люди становятся очень опасны, если попадают во власть или в криминальные структу­ры, ибо добиваются лидерства жестоко и целеустрем­ленно.

Болезненно морщась, он слез с лошади и, заметив меня, сипло спросил:

— Гостиница где?

Я промолчал, подчеркивая невежливость подобного обращения к незнакомому человеку.

Прибывший пристально оглядел меня с головы до ног, чему-то усмехнулся и, не утруждая себя извинени­ями, направился к домам для паломников.

— Ну вот и дождались,— услышал я за спиной. Юродивый стоял в трех шагах от меня и со стран­ным выражением смотрел в след приезжему.

— Что ж ты так подкрадываешься? — укорил я его.— Это невежливо... Кстати, друг мой, ты случайно не видел, кто ночью в мою комнату заходил? Или, может, слышал что-то подозрительное о кражах? Ты же постоянно у мо­настырских ворот вертишься...

— Что? — словно очнулся он.— О кражах? Да сейчас во всей России одни сплошные кражи... Да и ее саму тоже... в чужой карман положить норовят.

Странно, но в этот миг он выглядел вполне разум­ным. Мне даже показалось, что если бы не все эти его колкости и ужимки, то он вполне мог бы сойти за чело­века неглупого и рассудительного. Особенно если одеть его поприличней.

— У меня бумаги важные пропали,— признался я.— И документы... Точно ничего не видели?

— Отыщете вы свои бумаги, не волнуйтесь,— сказал он.— Никуда они от вас не денутся... До конца жизни... Это — ваша ноша, батюшка, вам и нести...

— Вот не поверишь: первый раз я бы хотел, чтоб ты и впрямь оказался этим... как его?.. провидцем,— вздохнул я.— Только как же мне их найти, если никто ничего не видел, никто ничего не знает? Как там в рус­ской поговорке? «Как корова языком слизнула».

— Да уж скорее сорока-воровка унесла,— ответил он.— А раз сорока есть, то и гнездо у нее есть...

— Что ж вы допускаете такое в своем монастыре-то, а? Провели бы расследование, нашли бы вора, наказали примерно... А то бесы какие-то у вас виноваты, суккубы...

— Бесы и есть,— спокойно подтвердил он.— Какой же приличный монастырь без бесов? Если в монастыре тишь да гладь — веерный признак того, что монастырь сей Богу не угоден. Это ж не кладбище, где одни тела. Здесь души живые... Борющиеся. Как же бесам их в по­кое оставить? Только на Бога и надежда. Он один все­могущ.

— А как же старая шутка про то, что если Бог — всемогущ, то может ли Он создать камень, который и Сам поднять не сможет?

— На эту старую глупость есть такой же старый от­вет: может, и уже создал давно. Этот камень — человек.

— Ого! — восхитился я.— Да вы, голубчик, тоже в глубине души философ? Как Диоген?

— Нет,— сказал он.— Потому что нет у меня ни своего мнения, ни свободы воли. Я их Богу отдал. А ска­зал это святитель Филарет, митрополит Московский. Вы вряд ли о нем слышали. Это русский Джон Донн.

— Да, это английский священник, приближенный к самой королеве...

— Королев много,— оборвал он меня.— Таких, как Филарет и Джон Донн, мало...

— Ну, вы меня тоже совсем уж за неуча не дер­жите,— обиделся я.— Я прекрасно знаю, что даже Шекс­пир считал Донна поэтом куда лучше себя, но тот пред­почел стезю священнослужителя. У него есть очень поэтичная проповедь о том, что все мы — единый мате­рик, и когда умирает один, то словно камешек смывает­ся с этого материка в море и весь он становится чуточ­ку, но меньше. Поэтому никогда не спрашивайте, по ком звонит колокол. Колокол звонит по каждому из нас...

— Вот вам бы их побольше слушать, а не экономис­тов всяких,— кивнул он.— А то понятия у вас уж больно подменились...

— Так потому и живем мы лучше,— напомнил я.

— Да? — удивленно вскинул он бровь.— Лучше?.. Се­мечки это, батюшка. Фантики. Бесы и у вас есть, и у нас. Только мы с ними боремся, а не договариваемся... Кра­жи, говорите? Кражи — это плохо. Кражи в монастырях наказываются строже, чем прелюбодеяния. Тот грех лишь одному вредит, а кража грех подозрительности у многих вызывает... Но то, что вам сейчас кажется бе­дой, завтра тоже фантиками показаться может,— и он опять расплылся в своей дурацкой улыбке, неприлично демонстрируя гнилые зубы.

— Дурак ты все-таки,— с сожалением сказал я.— А мне уж было на секунду показалось...

— Легкий ум — тяжелая ноша,— подмигнул он мне.— Надо же иногда от такой тяжести отдыхать, слова умные говорить?.. Вы вот что, батюшка... Передайте это своему другу...

Он вытащил из кармана штанов огромный, ржавый гвоздь ручной ковки, втиснул мне в ладонь и быстро зашагал прочь, меся тающий снег босыми пятками.

— Какому другу-то? — крикнул я ему вслед.

— А какой придет,— не останавливаясь, отозвался сумасшедший.

Пожав плечами, я направился к себе, намереваясь вздремнуть пару часов, набравшись сил перед новым этапом расследования. Увы, этому намерению не сужде­но было осуществиться. Всего через несколько минут в мою дверь постучали, и в комнату вошел недавно ви­денный мной приезжий. Но этот раз он держал себя куда учтивей.

— Добрый день,— сказал он.— Могу я видеть господина Джеймса Блейза?

— К вашим услугам.

— Моя фамилия Звездин, Лев Сергеевич. Насколько я понимаю, вы ждете именно меня.