Мои посмертные приключения - Юлия Вознесенская

Мы сделали круг над обителью, и я увидела на ее улицах ослепительной красоты юных девушек, одетых в белые монашеские одежды. Они нас заметили и, улыбаясь, указывали на нас друг дружке. Некоторые махали нам рукой. Очень хотелось спуститься к ним и познакомиться, поговорить с ними, но это оказалось невозможным: стоило нам чуть опуститься, как я вынуждена была жалобно взмолиться:

— Ангел мой, летим домой! Тут очень разреженный воздух, наверное, у меня кружится голова. И глаза режет!

— Это не из-за воздуха, — сказал Хранитель, — здесь для тебя слишком изобильна Благодать Божия, тебе не по силам ее вынести.

Я видела, что моя никудышность печалит моего Ангела, но что же я могла поделать?..

Много дивных мест посетили мы с Хранителем, но почти всякий раз наши небесные прогулки заканчивались тем, что мы выбирали тихий уголок на природе и садились побеседовать. Без конца мы перетряхивали и пересматривали мою жизнь, и он старался объяснить мне, что я не так делала, чем грешила и как должна была строить свою жизнь, чтобы избежать грехов и спасти душу.

По большей части я с ним соглашалась: еще бы мне было не соглашаться, после моего-то опыта на мытарствах! Но иногда наши беседы превращались в дискуссии.

— Вот вы все твердите мне, что Бог милостив к грешникам, — начинала я, — а еще утверждаете, что Он ни в чем не ограничивает мою свободу. Но ведь Бог не хочет, что бы я грешила, так? И тем самым Он уже ущемляет мое право свободно распоряжаться своей судьбой.

— Нет, Бог действительно ни в чем не ограничивает тебя. Он хочет, чтобы ты сама себя ограничила. Он любит тебя и ждет, что ты это сделаешь из любви к Нему.

— Почему же Он не скажет об этом прямо?

— Он сказал об этом предельно прямо. Ты ведь читала Евангелие?

— Конечно, и была потрясена им.

— Что же тебя потрясло?

— Красота стихов. Оно написано таким верлибром!

— О Господи! — Ангел всплеснул и руками, и крылами. — И тебе ни на миг не пришло в голову, что Евангелие — это Благая Весть, обращенная непосредственно к тебе? В нем совершенно ясно изложены условия спасения твоей души — ты не заметила?

— Нет. Какие же это условия?

— Полное соблюдение заветов Христа.

— Что-то такое мелькало в моем уме, я даже пыталась представить себе, что будет со мной, если я начну жить по заповедям.

— И что же ты себе представила?

— Что я перестану быть самой собой, утрачу индивидуальность и даже могу превратиться в ханжу и лицемерку. Я сразу же отбросила эту мысль.

— И упустила шанс начать дело своего спасения.

— Ты знаешь, если бы я могла вернуться к той жизни, я бы теперь многое пересмотрела. Но что толку в поздних сожаленьях!

— В бесплодных сожаленьях толку нет, это так. Но милосердие Божие не знает предела.

— А если так, то Бог тем более должен принять во внимание смягчающие обстоятельства: разве Он не знает, в какой среде я росла?

— Вы так печетесь о своей личной независимости, а чуть дело коснется личной ответственности, как начинается: среда, четверг, пятница… А важно только Воскресенье! Пойми, что Он для твоего — именно твоего! — спасенья сошел на Землю, принял все ваши грехи на себя, был за них распят и воскрес. В этом твое личное спасение.

— Разве не вы с Дедом спасли меня на мытарствах?

— Дед смог протащить тебя через них только потому, что ты ему поверила и кинулась к нему за спасением. Если бы ты за секунду до смерти с такой же верой и любовью кинулась к Богу, ты была бы спасена для вечной жизни.

— Но теперь, когда почти все стало мне ясно и понятно, почему Бог хочет разлучить меня с моими близкими? Неужели Ему жалко уделить мне местечко в Долине? Я ведь не рвусь на седьмое небо, не стремлюсь к какому-то высшему духовному совершенству, — мне бы пожить спокойненько здесь, на краешке Рая!

— Это ты сейчас так говоришь. Ты любишь свою семью, а не Бога. А без любви к Богу ты не сможешь жить в мире Его любви. Сейчас тебя подпитывают и держат в Благодати любовь и молитва Деда и всей семьи. Но они не могут быть твоими донорами целую Вечность. Стоит им удалить от тебя свое внимание, и все прежние страсти, не изжитые тобой при жизни, оживут в тебе и начнут действовать. Рай покажется тебе пресным и скучным, и ты не сможешь с этим бороться и впадешь в уныние. Ты завянешь, как растение, не имеющее собственных корней, как сорванный цветок в воде: как его ни лелей, он обречен на гибель.

Все это было грустно и убедительно. Как ни странно, но и в Раю мы говорили с Ангелом о бесах. Как-то я спросила его:

— Скажи, а есть ли в мироздании место, где можно обойтись без Бога, жить вечно по своей воле?

— Ты сказала «мироздание» — и этим уже все сказала, поскольку мир создан Богом. Но мир не оставлен Им после сотворения на произвол самому себе: мир держится одним Богом, лишенный Его благодати, он рассыпался бы в одно мгновение и перестал быть. Можно сказать, что существует один Бог, а мы все — Его творение, существующее по Его произволению. Можно быть от Него дальше, можно быть ближе, но быть вне Его невозможно.

— А Сатана и бесы? Они ведь явно обходятся без Бога.

— Нет, они были также сотворены Богом.

— ?!

— Да, и я помню, каким был Сатана в прошлом, когда он звался Денницей.

— Я помню, я читала, что Сатана — бывший верховный ангел. Выходит, что, создавая Денницу, будущего Сатану, Бог Сам создал мировое Зло? Или Зло сотворил Сатана? Но в таком случае он действительно творец и демиург, как он сам себя величает.

— Да врет он все, ничего он на самом деле не создавал! Я помню, как он и вся его рать объявили, что разрушат старый мир до основанья, а затем построят новый мир лучше прежнего. Ну, и где же этот новый мир?

— Наверное, это Земля со всеми грехами и грешным человечеством? Сколько там всего создано Сатаной: войны, радиоактивное и биологическое оружие, разрушение экологии, преступления и убийства. В общем, все скверное и разрушительное на Земле — это мир, построенный Сатаной и его воинством.

— Ты правильно выбрала определение — разрушительное. Все, что Сатана будто бы создал, есть на самом деле не что-то вновь созданное, а лишь искажение и разрушение созданного Богом. Самостоятельно Сатана не сотворил и пылинки. Смерть есть разрушение жизни, ненависть — разрушение любви, грехопадение — разрушение первозданного естества человека. Он претендует на творчество, но творить ему нечем, поскольку для этого процесса требуется Божия сила и Божие соизволение. А по ходу дела, будто бы конкурируя с Творцом, падшие ангелы не только создали космическую карикатуру на творческий процесс, но исказили, сами того не желая, и самих себя, потеряли ангельский образ — и остались без образа, стали безобразными. Ты заметила, как изменчива, текуча их внешность?

— Да. Они как будто не могут удержать себя в рамках одного облика и все время из меняются на глазах. И Сатана тоже.

— Это потому, что у них нет подлинного бытия. Их существование, каким бы долгим оно не казалось по человеческим представлениям, в сущности есть растянутое во времени саморазрушение. Их бытие катастрофично, они не живут — они гибнут. Отвергнувшись Бога, они бросили самих себя в пропасть разрушения и миллионы лет летят и летят на дно, чтобы в конце концов достигнуть положенного Богом предела.

— Они верят в Бога?

— Как они могут не верить в Того, с Кем пытаются вести войну? Атеизм ими придуман для соблазна людей, а сами они в такую ерунду, естественно, не верят. В бессильной злобе они стремятся увлечь за собой в страшную воронку небытия хотя бы часть созданного Богом. И в первую очередь вас, людей, по скольку человек — любимое творение Божие.

— Не знаю, может, я и не умею еще как следует любить Бога, но Сатану и бесов я определенно ненавижу!

— Этого мало, но и это уже хорошо. Тебе, кстати, никогда не приходило в голову, что борясь с советским режимом, ты, в сущности, боролась с Сатаной, поскольку это был сатанинский режим?

— Многие его так называли, но я полагала, что это метафора.

— Какая там метафора! Россия была отдана во власть ему за грехи.

— Мы думали, что диссидентство — политический фактор, а оказалось, что это — орудие Божие.

— Однако у тебя и самомнение!

— Опять гордыня?

— Она самая. Зерно в этом есть, поскольку любое стояние в истине угодно Богу, но только при условии, что это делается ради истины, а не ради себя, не для самоутверждения.

Я смутилась и постаралась вернуть разговор в прежнее русло:

— А тебе не жаль бесов? Ведь это твои бывшие собратья.

— Как бы ты отнеслась к уроду, который забрался в родильный дом и перерезал всех младенцев, чтобы из них не выросли здоровые и красивые люди?

— Постаралась бы остановить его, а если нельзя иначе — убила бы. Его жаль, но детей жальче.