Штосс (сборник) - Сергей Антонов

– Ой, мамочки! – верещал Чубей, метаясь по складу, сбивая на пути все, что попадалось. – Ой, маманя! Выпустите меня, Христа ради!

Мишка кожей чувствовал присутствие рядом монстра и был уверен, что тот, своими зубищами отхватил ему не меньше, чем половину ладони. Поняв, что помощи ждать неоткуда, он в полном отчаянии решил протаранить ворота. Наклонив голову, ринулся на штурм. Вопреки ожиданиям атака оказалась удачной. Чугунный лоб Мишки и ворота, построенные еще при Александре Федорыче Керенском стали составляющими успеха. Одна из створок слетела с петель. Чубей вырвался на свободу. Однако удар оказался таким сильным, что неудачливый ворюга не смог скрыться: слишком уж ярким оказался свет разноцветных звездочек, заплясавших перед глазами. Описывая очередной круг по лужайке перед складом Мишка почувствовал, как на его талии сомкнулись чьи-то руки.

– Попался злодей!

Голос принадлежал человеку, а не чудищу, поэтому Чубей не стал сопротивляться. Всхлипнув, он повис на руках своего спасителя.

– У-у-у, сучье вымя! На колхозное добро позарился?! – ревел незнакомец. – Счас я тебя стреножу! Участкового кто-нибудь позовите!

Оторвин понял, что его запястья стягивают брючным ремнем. Послышался топот ног, а когда Мишка осмелился открыть глаза, то увидел себя окруженным толпой возмущенных и сонных нижнечмыринцев.

– Ха! Я специально в складе решил переночевать! – взахлеб рассказывал Сенька Безшапко. – А на ловца, бляха-муха, и зверь бежит.

Справедливости ради следует отметить – зверь из Мишки был никакой. Стянутые ремнем руки не позволяли вытереть ни слезы раскаяния, ни соплю, предательски выползшую из левой ноздри. Когда Чубею удалось-таки втянуть ее на место, появился гвоздь программы. Шнурки на ботинках участкового инспектора Иннокентия Порядкина не были завязаны и болтались, как спагетти. Порядкин забывал завязывать их даже перед поездкой в райотдел, а уж разбуженному среди ночи инспектору было тем более не до шнурков. Наступая на них, Кеша взразвалочку приблизился к Мишке и без предисловий заехал ему в ухо.

– Вот падла, которая мне все показатели портит! На всю оставшуюся жизнь посажу!

– Не надо! – всхлипнул Мишка. – Я исправлюсь, я больше не буду! Ради Бога не надо.

– Другого Бога, кроме меня здесь нет!

Все присутствующие одновременно взглянули на небо, но подобный раскатам грома голос доносился с земли и принадлежал Егору Льняному. Председатель растолкал толпу, схватил Оторвина за чуб и поволок в свои «Жигули». Порядкин уселся рядом с несчастным Мишкой на заднее сиденье.

– В район! – рявкнул Егор Никанорыч так, что задрожали стекла. – В милицию, в райисполком! Всех на ноги подниму!

Вспарывая светом фар темноту ночи, «Жигули» выехали с ухабистого проселка на шоссе и покатили к райцентру Быкохвостов. Благодаря пойманному с поличным Чубей-Оторвину каждый хотел разыграть свою карту. Льняной спешил продемонстрировать районному начальству рвение в борьбе с несунами, Порядкин – поднять свои, слишком уж низкие, показатели по раскрываемости.

Ничего не хотел только сам Мишка. Всхлипывая, он мысленно прощался со своими теперь уже осиротевшими коровами, с родными Нижними Чмырями и с белым светом. Оторвин не мог знать, что эта поездка в милицию станет первым шагом на его пути к вершинам власти. Мутный поток интриг уже подхватил Мишку и понес его навстречу судьбе, вписывая имя простого пастуха в славный пантеон имен знаменитостей, примерно где-то между Александром Македонским и Наполеоном Бонапартом.

Глава четвертая,

в которой Мишка становится сексотом, голкипером и получает удар мячом промеж ушей.

На полдороге к райцентру, Порядкина сморило так, что он позабыл о своем священном долге, откинулся на спинку сиденья и издал такой сочный храп, что шофер Бабин с перепугу резко вывернул руль и едва не съехал в кювет. От верной смерти путешественников спас Льняной, который перехватил руль и вернул «Жигули» на середину дороги. Между водителем и председателем разгорелась ссора, больше напоминавшая перепалку между нерадивой женой и грозным супругом. В итоге Игорек начал хныкать и Льняному пришлось успокаивать его ласковыми потрепываниями по худенькому загривку.

– Ну не обижайся! Я ж не со зла!

– А чего он? – Бабин указал на участкового подергиванием худенького, как у цыпленка плечика. – Пугает…

– Так мент же! Что с него, храпоидола возьмешь?

Эта семейная сцена вывела Оторвина из ступора. Он вернулся в суровую реальность, а возвратившись, принялся осматриваться. Первым делом его внимание привлекло вздутие кармана на спинке водительского сиденья. Очертания вздутия были настолько знакомыми, что Миня не сдержался. В последующую минуту его вел инстинкт, или скорее условный рефлекс, хороший знакомый собакам Павлова. Под храп участкового, Чубей извернулся как угорь, просунул связанные руки в карман и вытащил оттуда до половины наполненную бутылку. Не забывая об осторожности, Чубей не сразу рванулся к пробке. Он бросил взор между сидений и убедился, что Никанорыч не интересуется ничем, кроме колена Игорька, которое он поглаживал с невыразимой нежностью. Мишка впился зубами в винтовую пробку и отчаянно мотая головой, ухитрился сделать несколько оборотов. Пробка упала. В ноздри ударил ни с чем не сравнимый запах давленых клопов.

Сделавшись председателем, Льняной совершенно охладел к студеной колодезной воде, которая хоть и обладала многими целебными свойствами, но с коньяком ни в какое сравнение не шла.

Выезжая на поля сельхозкооператива в жару и холод, Егор Никанорович, в зависимости от обстоятельств, согревался или утолял жажду первоклассным «Белым аистом». Теперь до неприкосновенного председательского запаса добрался Чубей. После первых двух, несмелых глотков, Оторвин так увлекся, что продолжал всасывать содержимое бутылки даже после того, как в ней остался лишь вакуум. Пустая бутылка тихо упала на сиденье, рядом с подрагивающей от храпа рукой инспектора. В полной тишине прошло несколько минут. Мишка блаженствовал. Все присутствующие вдруг показались ему удивительно милыми людьми, а наша галактика – не самой дрянной во Вселенной.

Над темными силуэтами домов райцентра занималось серое марево рассвета. Монотонно шуршали по асфальту шины. Чубей откашлялся, собираясь разбудить участкового и попросить закурить, но вместо этого вдруг затянул:

– Клен ты мой а-а-апавший, клен обледе-е-е-нелый! Что стоишь, нагнувшись под метелью белой?

– Э-э, ты чего?

На лице Льняного было написано такое недоумение, что Оторвин с трудом удержался от хохота и продолжал петь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});