Простите, я вас люблю… - Северлика

сделала, дорогая, ты молодец. Так им и надо! Пусть поплачут теперь, да!

Мальчик словно съеживается и быстро осматривается по сторонам, прижимает своего медвежонка еще сильнее. Мать шумно прощается с кем-то по ту сторону телефона, бросает маленький аппарат в сумочку и обращает внимание на сына.

– Господи, опять! Кажется, я говорила не единожды: если ты не выбросишь этого проклятого медведя, я сделаю это сама. – Она дергает мальчика так резко, что ребенок поскальзывается и виснет на одной руке. Она нетерпеливо рывком ставит его на ноги. – Теперь ты повсюду решил таскать его с собой! Фу. Вон урна, сейчас же выброси!

Паника и мольба в глазах ребенка поражает меня в самое сердце. Я неосознанно делаю шаг вперед и останавливаюсь.

– Сейчас же! Ты меня слышишь?!

Она выдирает из рук сына старого медведя и небрежно бросает в ближайшую урну. Мальчик начинает всхлипывать, но несмело и очень тихо. Секунду она смотрит на него с раздражением, но потом вздыхает.

– Ну-ну, не плачь, родной. Мы пойдем и купим тебе нового, большого. Этот медведь, которого тебе подарил твой козел-папаша, нехороший. Он старый и грязный. Не жалей о нем…

Она еще что-то говорит ласковым голосом и уводит покорного малыша от урны, а он все оглядывается и оглядывается назад.

Я перехожу улицу и смотрю на медвежонка. Его глаза-пуговицы поблескивают в свете фонаря желтым, и я вижу в них свое неясное смазанное отражение.

– Пойдем?

Ко мне неслышно подходит Артем. В руках у него синяя детская лопатка.

– Зачем это тебе? – спрашиваю осипшим голосом, и он улыбается.

– Увидишь.

– А куда мы пойдем?

– Вон в тот двор.

Он порывисто хватает меня за руку и тянет на себя. В его глазах предвкушение и улыбка. Я поддаюсь.

Дом обступает нас со всех сторон, когда мы минуем арку и выходим во двор, нависает пятью этажами, блестит тусклыми окнами. Артем ведет меня в центр старой облупленной детской площадки, заваленной сугробами. Их постоянно со своих машин сгребают жильцы, и бросают на лавочки и лесенки.

– Становись сюда, – командует он.

Ничего не понимая, я выполняю его просьбу и с недоумением наблюдаю, как Артем начинает копать снег детской лопаткой.

– Сверху сугроб покрывает корка льда, и чтобы добраться до рассыпчатого, пушистого снега, нужно постараться, – говорит он, старательно раскалывая верхнюю часть сугроба, – а внутри всегда есть красивый белый снег. Нужно только добраться… ага!

Он набирает полную лопатку снега и с удовольствием его разглядывает.

– Готова?

– К чему?

Артем ослепительно улыбается, подбрасывает снег из скругленной лопатки, он взмывает высоко вверх и осыпается мелкой крошкой. Оседает на моей шапке и пушистом воротнике пуховика.

В это мгновение меня, словно электрический разряд, пронзает воспоминание детства. Когда-то я тоже стояла вот так под снегопадом, смотрела в далекое вечернее зимнее небо, и снежинки блестели словно россыпь бриллиантов в свете уличных фонарей. За спиной был большой зеленый ранец, внутри него – поделка из бумаги, которую я старательно клеила весь последний урок и хотела подарить маме на новый год. Мне тогда было восемь лет, и я все еще надеялась, что в жизни меня ждет чудо…

…Смотрю как Артем вновь набирает в лопатку чистого снега, который, возможно, выпал здесь еще в начале декабря, а потом спрятался под твердой коркой другого, более позднего, незащищенного от оттепели и зимних дождей. Артем повторяет бросок, и на нас снова сыплется снежное крошево, будто началась метель.

Я поднимаю лицо к небу, закрываю глаза, дожидаюсь третьего броска и, когда чувствую уколы мельчайших снежинок на щеках, смеюсь. Негромко, мягко и радостно. Мне хочется раскинуть руки в стороны и кружиться, как в детстве. Упасть в сугроб, утонуть в нем, сделать «снежного ангела».

Артем раз за разом вскидывает снег в воздух. С тихим приятным звуком, он скользит по гладкой поверхности лопатки, рассыпается в пространстве, замирает там на мгновение, и падает вниз. Совсем как настоящий.

Когда я открываю глаза, я вижу мир иначе. Нет больше придавливающего к земле чувства безнадежности и никчемности, дышится легче и свободнее, медленно зарождается в душе ровное, мерное спокойствие.

Артем смотрит на меня слегка запыхавшись, влюбленными глазами, в опущенной руке – синяя лопатка, а на коротких густых ресницах – нерастаявшие снежинки.

– Спасибо тебе, – шепчу, и он чуть склоняет голову к плечу, подходит ближе, поднимает руку и очень бережно касается кончиками пальцев синяка возле моего левого глаза.

А потом я не успеваю среагировать, или мне просто не хочется – он целует меня в висок, прижимается теплыми губами к моим волосам так нежно. Я закрываю глаза, чувствую тепло его дыхания у себя на лице. И мы стоим так вместе, осыпанные снегом из-под корки льда. Артем обнимает меня двумя руками, уронив лопатку в сугроб, и мне кажется, что этим объятием он выводит пятна с моей души, как чистая вода – с грязной ткани.

«Еще секунда, еще десять! Я постою вот так еще десять кратких мгновений, и больше не позволю ему так себя обнимать. Я не должна».

Вместо десяти секунд, мы стоим так полную минуту, а потом я нахожу в себе силы отодвинуться.

После мы идем по темной улице рука об руку. Вокруг сумеречно темнеют кирпичные бока домов, уличные фонари отражаются бронзой в окнах, проезжают редкие машины, кое-где радужно мигают гирлянды. На душе у меня спокойно. Я уже не помню, когда меня ничего не тревожило, и даже кажется, что это ненормально – просто идти по улице, ни о чем конкретном не думая.

Артем, не торопясь, шагает рядом. Его темно-зеленая болоньевая куртка тихо шуршит, и этот звук кажется мне уютным. Он задумчиво смотрит под ноги, в рыхлый снег, молчит. Я скольжу взглядом по его профилю, по темным волосам, в которых путаются желтые блики тусклого света, внутри меня разливается тепло. Согреваюсь этим теплом, и легкий предновогодний морозец мне не страшен. Изредка он бросает на меня темный взгляд, чуть улыбается и вновь возвращается к своим мыслям.

До моего дома остается пара кварталов, но я вижу знакомый силуэт за ближайшим углом и резко останавливаюсь. Ужас пронзает меня, как разряд молнии, начисто сметая все остальные эмоции. В первое мгновение я словно застываю, а потом начинаю лихорадочно соображать.

Зачем он стоит здесь? Я почти никогда не возвращаюсь этой дорогой из школы. И почему он ждет меня? Ведь раньше никогда такого не было…

Артем тоже останавливается рядом и встревоженно смотрит на меня.

– Маша, все хорошо?

– Нет, мать твою, не все хорошо, – отзывается мой муж